Мой любимый враг - Елена Алексеевна Шолохова

Сначала я решила, что вообще не пойду на последний звонок. Никакого настроения не было. Однако пошла. Точнее, меня переубедили. Алена Игоревна насела, да и наши тоже пристали: как так? Мы на тебе понадеялись! Номер за тобой. Не подводи коллектив.

В общем, стихи я всё-таки прочитала, и даже очень неплохо получилось. Проникновенно так. Но тут заслуга Алены Игоревны – она придумала фоном под них тихонько наигрывать лиричную музыку.

А вот Рощин на концерт не пришёл. Может быть, даже и хорошо, что его не было. Потому что отец заявился и, мне кажется, все время выискивал Диму подозрительным взглядом. Ну, или у меня уже паранойя.

Но, слава богу, ничего плохого не случилось, отец тихо-смирно отсидел эти два с лишним часа где-то в конце зала и так же незаметно ушёл. Только вечером потом сообщил, что выступления наши посмотрел и даже гордится мной. И ни слова упрека не сказал за то, что вернулась я поздно – мы же потом гуляли с классом по набережной дотемна.

С июня начались экзамены и, пожалуй, только тогда я перестала страдать по Диме. Не знаю, то ли смирилась, то ли просто было не до того. Нервничала ведь ужасно. В общем-то, все наши нервничали. Боялись до полуобморочного состояния. Даже Филимонова, которая всегда в себе уверена на сто процентов, призналась, что за неделю похудела на четыре килограмма.

Последним мы сдавали историю. То есть были ещё позже иностранные языки, но лично мне на юридический инглиш, слава богу, не понадобился.

Экзамен проходил в сороковом лицее. От нашей школы историю выбрали всего одиннадцать человек. Четверо – из нашего класса и семеро – из 11 «А». И один из них – Дима.

Утром мы все собрались возле нашей гимназии, и ровно в девять нас посадили в микроавтобус и повезли к сороковому лицею. Дима чуть не опоздал, появился в последний момент, когда мы уже расселись. Заскочил в микрик и занял одно из двух оставшихся свободных мест – сразу за водителем и прямо напротив меня. Поздоровался, как всегда, ровно, спокойно и уставился в окно.

Очень бы хотелось сказать, что я тоже на него никак не отреагировала, но это, увы, не так. Да, я перестала изнывать и мучиться, как было до последнего времени. Могла даже не вспомнить про него ни разу почти за целый день. Но когда он оказался рядом… Это было уже выше моих сил. К тому же Рощин упирался в моё колено своим. Не специально, конечно, просто тесно было, но то место, где наши ноги соприкасались, жгло огнем.

Я тоже отвернулась к окну, но чувствовала себя совершенно выбитой из равновесия и какой-то раздавленной, что ли. Снова навалилось всё: и боль, и тоска, и обида. И сердце защемило нестерпимо. Ну как у него так быстро получилось всё забыть? И как мне это сделать?

Потом подумалось, что вот уже скоро, через неделю, закончатся ЕГЭ, затем выпускной, а потом он уедет. Неизвестно куда. И больше мы никогда не увидимся… Какое страшное это слово – никогда…

Я осторожно скосила на него глаза и неожиданно встретила его взгляд. И это не то, что он взглянул на меня случайно и вскользь, нет. Он смотрел на меня прямо, в упор, пристально. Смотрел не пустыми и безразличными глазами, как этой зимой, а так, будто он уже прощается со мной навсегда, и ему тяжело и больно, и рвется сердце, но…

От его взгляда у меня даже горло перехватило. И я не выдержала, отвернулась. Потому что иначе обязательно или заплакала бы, или что-нибудь сказала ему, или вскочила бы с места… не знаю. Но чувствовала, что точно сейчас просто сломаюсь и всё.

А когда чуть успокоилась и снова на него взглянула, он уже опять смотрел в окно. Задумчиво и серьезно.

Весь экзамен потом сидела в растрепанных чувствах. Еле с мыслями собралась. Для кого-то, может, это и мелочь – вроде как, подумаешь, посмотрел. Что такого? Да я и сама позже себе твердила, что слишком уж расчувствовалась. Но в ту минуту у меня всё внутри перевернулось…

56

До восемнадцатого июня, то есть до самого выпускного, мы с Рощиным больше ни разу не виделись. Я вообще о нём ничего не слышала, никаких новостей. Хотя, как бы невзначай, спрашивала у Филимоновой – она в нашем классе единственная, кто общался с ашками. Но и она о нём ничего не знала.

В соцсети он не заходил ещё с декабря. В инсте его одноклассников тоже ничего интересного не появлялось. Единственное – я смогла узнать только его результаты ЕГЭ, потому что сохранила номер его паспорта.

Сдал Дима, конечно, блестяще, но в этом я даже не сомневалась. Теперь бы выяснить, куда он всё-таки подаст документы. Хотя, по большому счету, для меня особой роли не играло: в Москве он будет учиться или в Канаде. После выпускного мы, скорее всего, больше не увидимся.

Меня это угнетало, да вообще рвало душу. Даже то, что я сама набрала двести восемьдесят шесть баллов – а это практически гарантированное поступление – мало радовало. То есть я радовалась, конечно, но только умом. Сердце же у меня болело и ныло…

Оставалась одна надежда – на выпускной. Нет, я не дура какая-нибудь наивная и прекрасно понимала, что ничего уже не изменить, если уж за полгода не получилось до него достучаться. Он уедет, я останусь и… всё. Но мне хотя бы попрощаться с ним по-человечески хотелось. Иначе вся эта ситуация меня так и не отпустит.

Пусть у нас всё плохо закончилось, но было же и много хорошего. Было то, чего никогда ни с кем больше не повторится… И теперь я знала, что он тоже это помнит. В общем, я решила, что подойду прямо к нему и скажу: давай расстанемся друзьями.

Выпускной состоял у нас из двух частей. Первая – официальная – проходила в нашем же актовом зале. Сначала нас вызывали на сцену, где Ян Маркович про каждого говорил хорошие слова, вручал аттестат