Лихие лета Ойкумены - Дмитрий Мищенко

— Что будем делать? — Ардагаст первым прибыл с этой тревогой к Мусокию.

— Другого совета нет: должны возвращаться и проучить обров.

— Если уж бросать все, нами затеянное, и возвращаться с одним намерением — проучить обров, то учить надо так, чтобы перья летели. Знаешь, о чем идет речь?

— Надеюсь, сам скажешь.

— Скажу, однако, не сейчас, погодя. Пусть выстоятся мысли, — пошутил, — и наберут вес достоверности. Сказал так и пошел в свой лагерь.

— Глаз с Фессалоник не спускать, — приказал тысяцким. — Делайте вылазки, ищите уязвимые места, пусть не думают ромеи, что мы отказались от мысли взять эту твердь штурмом.

А между тем посылал выведников на пути будущего отступления, велел им узнать про обров все, себя же нигде и ничем не выдавать. И уже тогда, как выведал и узнал, позвал Мусокия.

— Настал час, друже, начать новый поход — против аваров. Имеешь ли полон и какой?

Мусокий принялся перечислять. Наконец поинтересовался, зачем это Ардагасту.

— Отдай его мне. Собственно, соедини на время с моим.

— Пусть будет так. А дальше что?

— А дальше вот что сделаем? Чтобы сбить аваров на ложный путь, сделаем вид, что осаду с Фессалоник не снимаем, пусть уверены будут, что сила наша как стояла, так и стоит здесь. Обоз же свой и полон пошлем в сопровождении надежной охраны — замечаю: весьма надежной, чтобы авары собрали и бросили на него если не всю, то добрую половину своей рати. Когда вступят с охраной обоза в сечу, тут их и возьмем остальными своими тысячами в тиски — так, чтобы не выпустить уже ни обоза, ни турм аварских.

— Ловко, — согласился Мусокий. — Смело и ловко. Остается позаботиться, чтобы было еще ловчее, без всякой огласки.

— Это то последнее, о чем должен просить тебя и твоих мужей.

Обоз их как пошел из-под Фессалоник толпой, так и отправился общепринятым порядком для всякой толпы рабов: впереди и по бокам конные видаки, в обязанность которых входит одно — заранее углядеть возможного супостата и предупредить охрану, за видаками, которые шли впереди, — несколько сот всадников при мечах, колчанах со стрелами и копьями, за всадниками — обоз и те, что приглядывают за фурами в обозе, далее — пленные, скот, а уже за скотом — снова всадники. Значительно многочисленнее, нежели впереди. Отправлялся тот обоз только днем. На ночь становился лагерем, кто отдыхал, кто следил за лагерем и теми, кто могли вторгнуться и прервать отдых. Все делалось здесь, как требовала ратная обязанность. Зато конные тысячи склавинов шли, вопреки обычного среди ратных людей, только ночью и ускоренно, так, чтоб не опережать плен и не слишком отставать от него. Ведали или не знали авары о рати, следующей за обозом следом, о том только боги могли знать. Зато ни у кого не оставалось сомнений, что они были уверены: Фессалоники все еще в осаде, потому что там, как и раньше, яростно металось камни из катапульт, таранились стены и рыскали по окрестностям конные разъезды, показывая всем, кто хотел знать: славяне все еще здесь.

А полон двигался и двигался проторенными путями Фракии, даже пополнялся по пути возами с зерном, овцами и коровами. Выведники склавинские, носясь по окрестностям, не растрачивали время, прихватывали все, что можно было захватить у ушедших под защиту крепостей ромейских куриалов, и прихватывали беспрепятственно. Пока не наткнулись на таких же падких на дармовщинку, как и сами.

— Эй, вы, кто будете? — спросили ближайших, тех, кто хозяйничали на куриальском подворье около свиней и овец — резали или кололи их и бросали на телегу.

Те опешили, потом бросились к коням и, бросив нахапанное, сиганули через загородку и подались прочь.

— Обрин? — переспросил предводитель.

— А ты не видел? Лица имеют темные, как у тех, что в болотах сидят. И космы, заплетенные в косы, ленты-кисточки, на концах.

— Да они, обрины.

Весть стала вскоре известна славянам, которые шли впереди обоза, от них — тем, что позади и на расстоянии одного перехода.

— Не подавать вида, что видели и знаете, — повелели предводители охране — идите, как шли.

Те так и действовали. Были лишь бдительны и чутки, дальше, чем прежде, высылали выведников, однако шли с утра до ночи, если и останавливались на ночь, обставлялись телегами и собирались встретить обров из-за телег.

Так одну ночь, вторую, а на третью те же выведники доложили: обры вышли и встали впереди заступом. Все, тут уж сойдутся и померяются силой.

Скот и пленных отвели в сторону и оставили на других. Себя снова заслонили возами. На этот раз не со всех сторон — только спереди, от реки до лесных зарослей под горой и не в один, а в два ряда.

Обры не видели. Стояли и ждали полон в двадцати римских стадий. Когда не дождались, как и славяне, послали вперед выведников. Те недолго задержались перед повозками. Остановились на изгибе пути, что поворачивал круто влево, оглянулись и скрылись за тем же изгибом. Теперь все зависело от того, как будут действовать обры: ударят всей конной силой на заслон или будут искать обходные пути? Было бы лучше, если бы пошли на телеги. За ними надежнее защищаться. И дольше защищались бы. А тем временем обходной путь беспрепятственно прошли бы склавинские тысячи. Он не такой уж и близкий, обходной путь, даже для конных не менее трех суток надо. Зато, когда посланные в обход тысячи одолеют его, выйдут за спину обрам и замкнут выход из гор еще одним заслоном. А это половина победы, если не вся она, долгожданная победа.

Получилось, как ожидалось, хотя и не совсем. Те из склавинов, что сидели за возами, защищались упорно, так упорно, что павшие перед повозками обры и их кони стали еще одним заграждением. И все же выстояли. Ибо обры тоже явили в той сече не меньше, чем они, склавины, упорство. А еще изобретательность: не пробившись через заслон за день, воспользовались ночью, разбросали, убрав стражу, повозки у реки и хлынули в тот пролом в склавинский заслон всем конным наводнением.

Что произошло потом, не многим суждено было видеть. Порубив всех, кто был в лагере и попал под руку, обры ни на секунду не остановились. Вероятно, за день еще видели и знали: это не те сокровища, на которые зарятся. Те где-то там, позади разгромленного лагеря, поэтому тем воспользовались, что рассвело уже, и бросились на поиски плена, повозок с сокровищами. Кто — в ближайшие ущелья между гор, кто, преодолевая не далее, как позавчера пройденный склавинами путь.

Вожделенного плена не нашли на том пути, зато встретились с очередным заслоном склавинов, на раз таким, что пришлось встать и подумать, как пробиться сквозь него. А пока думали, склавины успели преодолеть необходимый путь и запереть аваров в горах.

Когда Ателу поведали о том, он не поверил.

— Этого не может быть.

— Так есть, предводитель. Склавины обошли нас за горами. Они отходят от Фессалоник всей ратью, их здесь тьма.

— Откуда знаете? Кто сказал такое?

— Схваченные нами склавины.

— Не, правда, это. Ложь! Вас вводят в заблуждение. Сколько тех, что встали заслоном на путях до городка Сардык?

— Не знаем.

— Так узнайте! То, наверное, из Склавинии поступила славянам помощь. А помощь — не та сила, которую должны бояться.

Метался, будто загнанный в ловушку зверь. И верил: не может быть, чтобы ему уготовили здесь наихудшее. С ним вон, сколько воинов — шестнадцать турм. Разве такой силе можно заступить путь, или такую силу сдержит кто-то и одним, и вторым заслоном? Сметет, как детскую запруду на пути сточных вод… Впрочем, не рвался вперед, ждал, когда придут и скажут: «Правда, твоя, хакан-бег, тех, что заслонили нам путь, мизер. Мы сломаем им шею и теми турмами, что имеем при себе».

Но, увы, не объявлялись оттуда вестники и не радовали приятными вестями. Другого дождался хакан-бег: склавины, прикрывавшие плен, расступились перед своими тысячами, и те, разворачиваясь, рядами пошли на аваров.

Выбора не было. Пришлось садиться в седло и звать за собой, всегда готовых откликнуться на его зов, турмы.

Долина, в которой сошлись две конных силы, не была слишком уж узкой, позволяла уходить, позволяла и обходить супостата. Зато выйти из нее мог только победитель. Все остальные пути заказаны. За плечами у одних стояла обязанность — любой ценой отомстить аварам за погибель так удачно начатого дела, за плечами других — злая Обида, и коварная мания, которой все позволено, если вздумали наказать. Захотела затуманить предводителю аваров легкой победой над склавинами мозги — затуманила, захотела лишить рассудка, когда решился выходить и становиться в горах заслоном — лишила. Теперь и хотел бы Ател поступить осмотрительно, быть хитрее и дальновиднее, но напрасно. Один остается выход — рубиться, иметь то, что меньше всего хотел, — кровавую сечу.

Длилась она день — и не явила победителя, продолжалась второй, третий — и снова не явила. На четвертый не хотелось, уже, и выходить на поле боя. Видел же: не с кем. А вышел и бился, ни о чем не думал уже: выстоять бы до ночи. Ночью соберет остатки и решится пробиться сквозь один из заслонов.