Клад - Валентин Маслюков

Юлий сокрушенно вздыхал и брался за лоб, растерянно озираясь. Предстоящие объяснения с отцом не так уж пугали Юлия, но мысль о ничем не оправданном, бесстыдном коварстве недавних товарищей по игре вызвала на глазах слезы. Понурившись, он двинулся в обратный путь.

Стражники перед входом в большой зал с несколько преувеличенным рвением преградили путь. Впрочем, они сохраняли восприимчивость к разумным доводам, чему способствовала, вероятно, и некоторая неслаженность полученных прежде указаний. До появления Юлия пришлось им пропустить в зал государыню Милицу, а потом неизвестно каким образом сумел прорваться и Зерзень.

Все они были здесь, когда Юлий вошел. Милица занимала тот самый, прежний стул посреди комнаты. Но если раньше в положении весенней Милицы чудилось нечто беспомощное, одинокое, словно бы она лишилась возможности прислониться, то теперь эта, новая Милица, наряженная в зрелые тона лета, оказалась на прежнем месте средоточием и почтительного, и опасливого внимания. Отброшенный появлением летней Милицы, Рукосил устроился на другом конец покоя. А Любомир перемещался вдоль стола, в неловком положении между противниками стараясь не показывать спины ни той, ни другой стороне. Эти искусные перестроения не всегда проходили гладко, он задевал углы и вынужден был опираться о столешницу. Зерзень и Ананья не покидали своих господ, но если присутствие Ананьи можно было бы считать до некоторой степени условным – всем своим преданным видом он как бы умолял великих государей не тратить на него драгоценного внимания, не придавать ему никакого отдельного значения, причем преданность его простиралась как бы на всех присутствующих безраздельно, – то Зерзень, Зерзень назойливо выставлял себя на общее обозрение. Подбоченившись правой рукой, а левой прихватив меч, он являл собой, по видимости, олицетворение неких воинственных добродетелей.

Однако что бы они все собой ни изображали, какие бы сложные противоречия ни держали их в силовом равновесии, и великий князь, и противники по обеим сторонам от него с нетерпеливым вопросом во взоре повернулись к Юлию.

– Государь, – молвил он, ощущая сухость во рту, – я потерял ваш указ.

Тотчас же Милица и Рукосил обменялись быстрыми взглядами, полными подозрений и угрозы. Еще менее того понимавший происходящее Зерзень громогласно выпалил:

– Ну, так выпороть хорошенько малого!

Несколько мгновений после этого своевременного замечания Любомир пребывал в задумчивости, потом прыснул, тоненько засмеялся, еще – как бы с усилием. Скоро уже разошелся он не на шутку и хохотал, хлопая ладонью по столу среди гнетущего молчания присутствующих.

– Приятно видеть вас, государь, в бодром расположении духа, – не особенно скрывая дурного настроения, съязвила Милица.

– Надо полагать, у наследника престола были весьма уважительные причины для того, чтобы потерять указ, – заметил со своей стороны Рукосил.

– Никаких! – горячо воскликнул Юлий, но получил в ответ презрительный взгляд мачехи и такой же – Рукосила. Зерзень замер, не имея возможности выразить охвативших его при внезапном открытии чувств, только сейчас он уяснил себе, кто такой этот малый.

– Вероятно, и у вас, государь, были свои, неизвестные мне основания доверить этот важный указ наследнику, – проговорила Милица. Голос ее, в общем, негромкий, звенел от внутреннего напряжения.

Новый приступ смешливости помешал великому князю возразить, он только помахал рукой, все отрицая.

– Да только не вижу препятствий к тому, чтобы написать новый указ или отдать распоряжение лично, – неумолимо продолжала Милица.

Выходит, пробавляясь пустыми разговорами, все они ждали Дермлига, ничем другим не занимались и потому сохранили свои заблуждения не тронутыми. В не меньшей степени это касалось и великого князя, ибо он, как сообразил Юлий, все еще не замечал разницы между весенней и летней Милицей. То есть, замечая, конечно же, то, что уже совершенно не возможно не замечать, объяснял себе эту разницу естественными причинами. Должно быть, он слишком много суетился и слишком щедро смеялся, чтобы останавливаться на частностях.

– Да найдется указ, найдется, как же он пропадет? – пробормотал, все еще хихикая, Любомир.

– Зерзень, – оглянулась Милица, – позовите Дермлига.

– Не надо! – резко возразил Любомир, и взгляд его, зацепивший красавца, исполнен был жгучей силы.

– Наследник должен быть наказан. Если это его вина, – сказала Милица.

– Сынок, как тебя угораздило? – снова повернулся Любомир. Милица потемнела и закусила губу.

– Государь, – сказала она немного погодя трепетным голосом. – Неужели здесь некому меня защитить?

Простой вопрос застиг Любомира врасплох.

– Вот ты как заговорила, – пробормотал он. – Вот ты какие ведешь речи… Вот как… – повторил он несколько раз, словно бы собираясь упрекнуть ее и все удерживаясь от упрека. – Да ты бы – уж конечно! – и сама могла себя защитить.

– И это слова великого государя?! Супруга! Витязя! – воскликнула Милица с презрением.

– Нет, ты по-другому заговорила, – возразил Любомир, не расставаясь с облюбованной уже обидой. – Я вижу, что по-другому. С чего бы это, а?

Короткий, но много в себя вобравший взгляд, который Любомир подарил Зерзеню, показал тут, что у государя имелись сложившиеся уже представления на предмет «с чего бы это?» И все же Любомир как будто бы опасался тронуть Зерзеня – коснулся и обжегся.

– Я хотела бы понять, что здесь происходит, – вздохнула Милица.

– С чего же ты тогда озаботилась пропавшим указом?

– Я хотела бы понять, какое отношение к государевым указам имеет злостно нарушивший мои распоряжения княжич?

Рукосил поднялся с широкой, покрытой стеганым атласом лавки у стены:

– Государь, вам нужно принимать решение. Указ должен быть восстановлен.

Это вмешательство нехорошо поразило Любомира, который по свойству многих слабых людей обладал спасительной способностью, сосредоточившись на пустяках, отстранять от сознания крупные неприятности. По видимости, Рукосил и был той крупной неприятностью, которую государь совсем уж было упустил из виду, когда углубился в семейную перебранку с супругой.

– Государь! – Милица тоже поднялась и сделала те же два-три шага, что и Рукосил. – Государь! Я хотела бы переговорить наедине.

– Ни в коем случае, государь! – властно возразил Рукосил.

То была необыкновенная, хотя и рассчитанная наглость.

А возмутился Зерзень.

– Что это значит?! – вскинулся, хватаясь за меч, дворянин Милицы.