Лики Богов. Часть I. Война с черным драконом - Тара Роси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кони разом смолкли, словно пытались выразить ей своё несогласие. В воцарившейся тишине Умила смогла разобрать знакомый голос в отдалении. Голос становился всё громче, ему вторил второй. Поняв, кто приближается к конюшне, Умила вскочила, закрутилась. Остановившись напротив кучи сена, замерла — больше прятаться некуда. Спешно разгребая сено, закапываясь в него, словно крот, омуженка пыталась скрыться от нежданных гостей.
— Умила! — ворота со скрипом распахнулись, задрожали, ударившись о стены. Волот осмотрелся, вновь позвал: — Умила!
— Что, не тут? — поинтересовался Баровит, заходя внутрь вслед за другом. — Отец сказал, она коней кормить пошла.
— Видно, кормила, — пробурчал Волот, придирчиво глядя на рассыпанный овёс и раскиданное сено. Взяв вилы, витязь принялся сгребать сор. — Вот же неряха. Тоже мне хозяйка.
— Может, отвлеклась на что? — предположил Баровит, поглаживая взволнованного Серого.
— На что? — ухмыльнулся Волот, ткнув вилами в земляной пол.
Умила понимала по звуку, что брат решил навести порядок, оттого холодок побежал по спине. Как же глупо, как нелепо будет получить раны, а то и погибнуть от руки брата… к тому же ещё и от вил. Сколько битв она прошла, сколько противников желали её смерти, сколько жизней она оборвала, и вот вилы… Позорная смерть, без чести и воинского достоинства. Затаив дыхание, Умила ждала, ибо раскрыться было ещё позорней, чем принять смерть от руки брата… от вил… кто бы мог подумать…
— Да кто её знает? — нахмурился Баровит. — Она сама не своя в последние дни, сердце её тяготит что-то. А ты неряха сразу.
Волот задумался, вновь заскрёб вилами по полу, бросил солому на стог.
— Поговорю с ней, — пообещал он.
— Так чего воротились-то? — в дверях возник Демир, грозно взирая на сыновей. — Почто вам Умила сдалась?
— Хотел, дабы она стрелками сегодня занялась, — вздохнул Баровит. — С проводами теми позабыл о том сказать ей.
— Сами разберёмся, — прогремел Демир. — Хорош отлынивать, иди хоромы себе строй. Времени мало, раньше начнёте, раньше закончите.
— Дались мне хоромы те, — шепнул Баровит, насупившись.
— Чего? — спросили Волот с отцом единым гласом.
— Идём, говорю, — Баровит вырвал из рук Волота вилы, поставил их в угол конюшни. — Опосле порядок наведёшь.
Голоса и шаги стихли, спасительная тишь вновь вернулась в конюшню — значит, все ушли. Осторожно, словно мышка, Умила покинула своё убежище, провела рукой по волосам и одежде, смахивая солому.
— Вот же позор, — шепнула она, одёрнув рубаху.
* * *
— Вот же позор! — острожский воевода Гомон Ставрович орал во всё горло, отдавая приказы и между делом отчитывая подопечных. — Тоже мне наворопники, что под носом творится, не знаете вовсе! Вот человек аж из Кийского острога прибыл, всё разузнал да выведал, а вы — бездари!!!
Марун недоумевающе смотрел на седоватого худосочного мужичка, трясущего кучерявой бородой и без устали потирающего блестящую плешь — не так сын Родославы представлял себе воеводу Ерги. Мать сказала, что этот острог — единственное пограничное укрепление, отделяющее Вольную Тархтарию от Аримии. Неужто нельзя было поставить на столь важный рубеж кого-нибудь поумнее? Гомон начал орать, едва стоило Маруну выпалить весть, вот только никто из дружинников на его ор внимания не обращал. Все воины смиренно выслушивали оскорбления в свой адрес и, не спеша, расходились по местам.
«Дядька Гомон таков, что шуму от него много, а толку мало», — вспомнились слова матери, заставив наворопника тяжело вздохнуть.
— Лучники на стены, немедля! — негодовал воевода. — Наворопники — в лес, живо! Как ворога заприметите, сразу с докладом ко мне! Остальные — упряжь проверьте да коней, а ещё мечи заточите!
— У вас что, за оружием не следят? — подавился возмущением Марун.
Гомон резко повернулся к нему, нахмурил косматые брови. Обтерев взмокшие руки об заляпанную жиром рубаху, воевода похлопал Маруна по щеке.
— То вас Родослава по тархтарским землям без устали гоняет, из битвы в битву окунает, а мы с последней войны с Аримией в боях не бывали… Окроме учебных боёв, многие мои дружинники не видывали ничего.
«То верная смерть, — подумал Марун. — Кабы здесь была мати, то старику не поздоровилось бы».
— Родослава — вздорная баба, — продолжал Гомон, подбоченившись, — на уме у неё, окроме битв, нет ничего. Абатур с Акимом вырастили её такой. Помню её ещё с войны с Аримией… Ох, младая была, а ариман била без устали. Воин она добрый, а вот бабьего счастья не сыскала, ни замуж не пошла, ни чад не народила…
— Много ты знаешь, — осёк Марун, сохраняя спокойствие хотя бы с виду. — Есть у Родославы Огнеяровны сын.
— Да ладно? — недоверчиво прищурился Гомон.
— С чего мне врать? — ответил Марун, глядя в зелёные глаза воеводы. — А в боях она лета проводит не от скуки. Мало кто способен земли тархтарские хранить. Вот ты, Гомон Ставрович, лучников на стены выставил, наворопников в лес отправил, а дальше что?
— Что? — удивился воевода.
— Осада ариманам без надобности, — рассуждал Марун, — им в Вольные земли зайти надобно, да побыстрее. Посему первый отряд перебьёт твоих наворопников, конники забросают твой острог стрелами, а оставшиеся пронесутся мимо тебя прямиком к Тагуру в гости.
— У меня полторы сотни дружинников, — процедил воевода, указав в направлении дружинных домов, — что ещё я сделать смогу? Хочешь, дабы я их всех на верную смерть вывел?
— А ты думаешь, император аримийский от нечего делать в степи Вольные войско направил? — глядя в искорёженное гневом лицо воеводы, спросил Марун. — Думаешь, они за вами не воротятся? Кийская дружина свой рубеж хранит, Велибор Касимович из Перуновой крепости не уйдёт — ему велено мирян оберегать, а Кинсай покамест до тебя доберётся, здесь бревна на бревне не останется.
— У меня мало дружинников, — пробурчал Гомон.
— У тебя много времени, — перебил наворопник, — вели ловушки расставить.
Гомон молча смотрел на юношу, подмечая в нём ранее незамеченные черты — спокойный, собранный, решительный. Этот юноша мыслил здраво, расчётливо. Расправленные плечи, волевой взор, неслышная поступь — прекрасная выучка.
— А не ты ли Родославин сын? — прищурился воевода, лишь сейчас рассмотрев рукояти ножей, кои покрывали чуть ли не всё тело парня.
— Я, — кивнул наворопник.
— Подсобишь с ловушками?
— Подсоблю, — Марун улыбнулся уголком губ.
— Эй, Кречет! — гаркнул Гомон, подзывая старшего дружинника. — Отведи Маруна к наворопникам, пущай слушаются его во всём.
Коренастый воин удивлённо взглянул на чернявого юношу, почесал жиденькую бородку.
— С чего такая честь кийскому гонцу? — нахмурился он.
— Он не просто гонец, Кречет. Он сын самой Родославы Огнеяровны, её наворопник, — спокойно ответил Гомон. — Посему не бурчи зазря, давай-ка поживее, времени у нас маловато.
