Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов - Сэмюэл Ричардсон

Во вторникъ въ вечеру.

Я отнесла на условленное мѣсто сіе письмо къ Г. Ловеласу. Несмотря на новыя опасности, кои мнѣ угрожали, я теперь довольнѣе собою, нежели прежде. Конечно, я не сомнѣваюсь, чтобъ сія перемѣна ни привела его въ досаду. Но я сохранила у себя право перемѣнять мысли. А какъ онъ легко судить можетъ, что въ домѣ случается великое множество такихъ произшествій, о коихъ внѣ его будучи судить не можно, и въ коихъ нѣкоторыя ему я сама объявила, то для меня покажется весьма странно, естьли онъ не приметъ моихъ изъясненій съ благосклонностію, дабы увѣрить меня что послѣднее его письмо было исполнено сердечными его чувствованіями. Естьли онъ столько же тронутъ прошедшими своими проступками, сколько самъ объявляетъ; то не долженъ ли онъ нѣсколько исправиться отъ природной своей стремительности. Мнѣ кажется, что первой шагъ къ исправленію состоитъ въ томъ, чтобъ укрощать вспыльчивость отъ коей часто проистекаютъ великія нещастія, и хладнокровно взирать на нещастіе. Какъ можно надѣятся чтобъ какой человѣкъ управлялъ сильнѣйшими своими страстьми, естьли не можетъ преодолѣть своей нетерпѣливости?

Любезная моя подруга, сдѣлай мнѣ удовольствіе, употреби какого ни есть вернаго человѣка для освѣдомленія, подъ какимъ переодѣяніемъ Г. Ловеласъ поселился въ той маленькой деревнѣ; которую онъ называетъ Нилъ. Естьли сіе мѣсто есть такое, какъ я объ томъ думаю, то я непочитаю его за безъ имянное сельбище, не имѣющее постоялаго двора.

А какъ онъ видно давно тамъ живетъ, ибо всегда столь близко отъ насъ находится; то я почитала бы себя весьма довольною, когдабъ хотя нѣсколько узнала о его поступкахъ, и о мнѣніи, которое имѣютъ о немъ тамошніе жители. Не можно статься, чтобъ живя тамъ столь долгое время не подалъ какой ни будь причины къ поношенію себя, или надѣжды къ исправленію. Окажи мнѣ, любезная моя, сію милость; я въ другомъ письмѣ увѣдомлю тебя о причинахъ, по которымъ я онаго желаю, естьли и самыя твои изслѣдованія того тебѣ не откроютъ.

Письмо LXIII.

Въ среду, по утру въ 9 часовъ.

Прохаживаяся по утру, нашла я и отвѣтъ отъ Г. Ловеласа на то письмо, которое я писала къ нему вчера въ вечеру. Конечно онъ имѣлъ съ собою перо, чернила и бумагу; въ немъ означено что написалъ онъ его въ валежникѣ, и при томъ, держалъ сію бумагу на коленѣ, стоя другимъ коленомъ на земли. Однако ты увидишъ, что сіе дѣлалъ онъ не изъ почтенія къ той, къ коей писалъ. Сколь разумно поступаютъ что за благовременно наставляютъ насъ держать сей полъ отъ себя въ отдаленности! Простое и откровенное сердце, которое опасается оскорблять другихъ, можно довесть иногда далѣе, нежели само оно того желаетъ Оно весьма легко управляется движеніями отважнаго духа, которой и самомалѣйшія выгоды почитаетъ за право умножать свои требованія. Ни что толико не трудно, любезная моя, для молодой особы хорошаго свойства, какъ произнесть слово, нѣтъ, когда она ни какой не довѣрчивости не имѣетъ. Такой опытъ можетъ быть, служитъ, къ сокрушенію, и ожесточенію сердца, когда оно сею излишнею наклонностію исполнено, да и справедливость того же требуетъ; безъ чего бы неравенство опровергалось естественными законами человѣческаго общества.

Извини что я пишу къ тебѣ толь важныя разсужденія. Сей странной человѣкъ меня весьма тронулъ. Теперь я вижу, что его скромность не инное что было, какъ одно лукавство. Главнѣйшее его свойство есть наглость, и я нахожу въ немъ человѣка весьма сходнаго съ тѣми, коихъ жестокость я здѣсь претерпѣваю. Въ такомъ состояніи къ какомъ я теперь нахожусь, сомнѣваюся, чтобъ когда ни есть ему оное простила, по тому, что ни что не можетъ извинить его нетерпѣливость, особливо когда я изъяснила ему мои договоры. Чтобъ мнѣ сносить то, что за него претерпѣваю, и видѣть надъ собою такія поступки, какъ будто я обязана сносить его обиды!

Но примите на себя трудъ прочесть его письмо.

Боже мой!

Что со мною должно сдѣлаться? Гдѣ могу я найти столько силы, дабы перенесть толикое нещастіе! безъ причины, безъ всякаго другаго основанія, которое покрайней мѣрѣ могло бъ хотя нѣсколько усладить горесть моего сердца… я пишу на коленѣ, стоя другою коленою въ грязи: ноги мои отяжелѣли, я ходилъ всю ночь по самой густой росѣ, волосы мои и все белье обмокли, на разсвѣтѣ еще до восхожденія солнца… О! Естьлибъ оно ни когда для меня не восходило, когда не принесетъ какого облегченія отчаянному моему сердцу. То, что я претерпѣваю соразмѣрно услажденію тщетной моей надежды.

И такъ дѣйствительно наступаетъ для насъ то опасное и сумнительное время? Какъ и сія самая причина, не должна ли была подать мнѣ надежду къ свиданію, которое вы мнѣ обѣщали!

Я могу, писать все что думаю! Нѣтъ, нѣтъ; мнѣ невозможно того сдѣлать. я не могъ написать и сотой доли моихъ мыслей, моихъ мученій и моего ужаса.

О не постоянной полъ! полъ любящей перемѣну! Но возможно ли дѣвицѣ Клариссѣ.

Простите, сударыня, смущенію нещастнаго, которой не знаетъ самъ что пишетъ.

Однако, я долженъ настоять, и настою о вашемъ обѣщаніи. Вы должны явить милость, или яснѣе оправдать перемѣну своихъ мыслей, или признаться что убѣдили вашъ разсудокъ какими нибудь причинами, коихъ вы мнѣ не сообщаете. Тотъ только, которому даютъ обѣщаніе имѣетъ право отъ онаго освобождать; естьли только случится какая ни есть очевидная необходимость, не допускающая исполнить оное.

Сіе было первое ваше мнѣ обѣщаніе! обѣщаніе, отъ коего можетъ быть зависятъ смерть и жизнь! Ибо, развѣ увѣрены въ томъ; чтобъ мое сердце мо-гло сносить тѣ варварскія жестокости, съ коими для меня съ вами поступаютъ.

Вы предпочли бы смерть Сольмсу! [колико моя душа поражена толь ненавистнымъ стеченіемъ обстоятельства.] О дражайшій предмѣтъ моея любви, но что значутъ одни слова? И о комъ; о достойнѣйшей обожанія… Но о той, которая не могла сдѣржать и перваго своего обѣщанія. Видя, что вы столь легко оное отмѣнили, какъ могу я положиться на увѣренія, кои будутъ опровергаемы противорѣчущими имъ должностями, гоненіями жесточайшими прежнихъ, и ненавистію явно противъ меня изъявленною?

Естьли вы хотите предупредить заблужденіе моего отчаянія, то возвратите мнѣ надежду, коей меня лишили. Возобновите свое обѣщаніе: жребій мой ведетъ ея поистиннѣ къ нещастію.

Простите, дражайшая Кларисса! Простите смятенію моему. Я страшуся, что излишне слѣдовалъ движенію моей скорби. Я пишу при первомъ дневномъ свѣтѣ, при коемъ и ваше письмо прочелъ, или лучше сказать опредѣленіе моего нещастія. Я не осмѣливаюсь прочесть то, что написалъ. Вы должны видѣть выраженія моего восторга. Они покажутъ вамъ чрезмѣрную мою боязнь и нещастное предчувствованіе, которое мнѣ подаетъ знать, что забвеніе перваго вашего обѣщанія будетъ послѣдуемо страшнѣйшими для меня перемѣнами. Въ прочемъ, у меня не остается болѣе бумаги, дабы снова писать письмо въ томъ темномъ мѣстѣ, гдѣ я теперь нахожуся. Все мнѣ кажется объято сею мрачностію; душа моя и вся природа вокругъ меня. Я полагаюсь на ваше добродушіе. Естьли излишне сильныя выраженія мои, произведутъ въ васъ болѣе не удовольствія нежели сожалѣнія ко мнѣ, то тѣмъ оскорбите вы мою страсть, и тогда ясно увижу что я долженъ быть жертвою многимъ врагамъ. Простите мнѣ, еще повторяю мою прозьбу: я говорю только о Г. Сольмсѣ и о вашемъ братѣ. Но есть ли поступая по единому своему великодушію, извините вы мои восторги. И возобновите обѣщаніе со мною свидѣтся, то да вознаградитъ васъ Богъ, коему вы покланяетесь, Богъ любящій истинну и хранящихъ обѣщанія, за возвращеніе жизни и надѣжды обожающему васъ

Ловеласу.

Въ бесѣдкѣ обведенной плющемъ

у валежника на разсвѣтѣ.

Я оставила ему отвѣтъ, и прилагаю здѣсь съ него списокъ не сожалѣя о томъ.

По утру въ среду.

Я весьма удивляюсь Г. мой что вы съ такою вольностію меня укоряете. Вышедши изъ терпѣнія не отступными твоими прозбами, которыя принудили меня согласится противъ моей склонности на тайное съ вами свиданіе, должна ли я быть предмѣтомъ вашихъ обидъ и разсужденіи о моемъ полѣ, потому только, что почла за благоразумное дѣло перемѣнить свое намѣреніе. И не предъ оставила ли я себѣ сей вольности, когда подавала надежду, которую вамъ угодно назвать обѣщаніемъ? я знала по многократнымъ примѣрамъ нетерпѣливой вашъ нравъ; и теперь почитаю за щастіе узнавши то, что ваше уваженіе ко мнѣ не далѣе простиралося какъ и къ прочимъ. Двѣ причины видно васъ къ сему принудили: мое мягкосердечіе: въ коемъ я разкаяваюся: и собственное ваше высокоуміе, сіе послѣднее вы употребили во зло, и тѣмъ привели меня въ такое беспокойствіе, что я не желаю дабы послѣднее ваше письмо было заключеніемъ всѣхъ мученій, кои вы претерпѣваете для.