Великий океан - Иван Кратт

Этот день пришел. Ярко светило солнце. Песчаный берег окаймлял ослепительную синеву океана. Зелень холмов уходила к горам, величественно и строго белели вершины Сьерры-Невады. А в бухте стояла готовая к походу «Юнона». Парусина, защищавшая от зноя, была снята, задраены люки, все лишнее убрано в трюмы. Опустел и берег. Население крепости собралось у ворот президии, ожидая возвращения семейства Аргуэлло и офицеров «Юноны», направившихся в миссию отстоять мессу перед отплытием.

Совершал богослужение падре Уриа. В просторной монастырской церкви, прохладной и полутемной, горели свечи, мерцало огромное серебряное распятие у алтаря. Чистые и высокие голоса хора мальчиков звучали под сводами.

Русские офицеры из уважения к чужому обряду держались подтянуто и серьезно, дон Аргуэлло и семья его стояли на коленях. Лицо Консепсии было бледно, но спокойно.

Всю мессу девушка не поднималась с колен. Она горячо молилась богу, чтобы он послал кораблю удачу и помог ей дождаться возвращения. Больше она не просила ничего, иных помыслов сейчас у нее не было.

А Резанов только казался спокойным. Все эти дни он готовился к походу, производил расчеты с миссионерами, читал письма, был завален делами. О разлуке он старался не думать. Но сейчас, глядя на склоненную фигурку девушки, которую он оставлял, быть может, на долгие годы, он почувствовал, что допустил ошибку, что надо было всеми силами добиваться согласия Аргуэлло не откладывать свадьбу до возвращения. Тогда бы он смог увезти Кончу… Торжественная служба еще больше растравила рану. Он с трудом дождался окончания мессы.

В президии был устроен прощальный обед. Он продолжался недолго. Донья Игнасия и падре Уриа одни старались поддержать разговор. Дон Жозе молчал, Луис отделывался незначительными фразами. Даже дети не шушукались и ели рассеянно, и только Гертруда вкусно обгладывала куриную кость, посматривая на сидевших своими зелеными глазами маленькой грешницы. Резанов и Конча сидели рядом и тоже мало разговаривали.

В конце обеда Лансдорф предложил тост за новую, скорую встречу и за дружбу народов — русского и испанского. Тост расшевелил присутствующих, стало более оживлено и шумно. Затем начали прощаться. Давыдов нарисовал Луису на бумажке двух птичек, разлетающихся в разные стороны. Такой рисунок видел мичман на японских островах. Птички держал в клювах нитку, завязанную посередине узлом.

— Чем дальше улетают, тем крепче узел. Пусть будет так и с нашей дружбой, Луис…

Резанов и Конча вышли на галерею. Их деликатно оставили вдвоем. Некоторое время они оба молчали, потом Резанов Консепсию за руки и крепко прижал к груди.

— Девочка!.. Ты будешь меня ждать эти два года?

Она медленно подняла голову. Две прозрачные слезы скатились по щекам, упали на широкую орденскую ленту.

— Я буду ждать вас всегда!.. До свиданья, мой дорогой!

Она в первый раз назвала его так.

…Близился предвечерний час, ветер тронул воды залива, наполнил тяжелые, серые паруса. «Юнона» все дальше и дальше уходила от берега.

А Резанов до темноты не покидал мостика и не опускал подзорную трубу. Словно чувствовал, что этой земли больше не увидит никогда.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СПУСТЯ ШЕСТЬ ЛЕТ

Глава первая

Шхуна «Вихрь», построенная на верфи Ново-Архангельска, медленно вошла в бухту. Легкий бриз разогнал туман. Синее, еще не накаленное зноем небо сходилось с морем, голый обрывистый берег тянулся до самого горизонта. Ни деревьев, ни тени, словно в этих местах, кроме солнца и равнины, ничего не было, и только очень далеко проступали вершины Сьерры-Невады — нескончаемых снежных гор. Шхуна вошла в бухту залива Румянцева, в тридцати милях к северу от залива Святого Франциска.

— Готовь якорь! — отдал команду Кусков и, отойдя от штурвала, быстро спустился на ют.

Судно шло с зарифленным гротом, постепенно замедляя ход. Но лишь у самого берега Иван Александрович приказал остановиться. Держась за штормлеер, он почти повис над бортом и старательно вглядывался в прозрачную воду бухты. Коралловые утесы и неровное каменистое дно срезали, как ножом, якорные тросы. Помощник правителя российских колоний лично сам хотел найти удобное место. Уже два года, как этот берег уступлен индейцами русским, и Иван Александрович прибыл сюда строить новое заселение.

Громыхнула и залязгала цепь, упали в воду многопудовые лапы. «Вихрь» качнулся, прошел вперед и послушно застыл. Два десятка людей, столпившихся на палубе, сняли картузы, шапки, мелькнули в воздухе сложенные для крестного знамения огрубелые пальцы. Несколько женщин зашептали молитву. Новая земля и новая доля ждали их, а может быть, сбывались мечты. Для далекого поселения Баранов приказал набрать охотников, и только артель зверобоев и алеуты были отправлены по выбору Кускова.

— Калифорния, Лука! — сказал молодой плечистый подштурман тощему, с жидкой рыжей бороденкой промышленному и хлопнул его по плечу. — Вот она какая, сударь мой! Дождался?

Он проговорил это быстро, весело и, простоволосый, курчавый, размахивая шляпой, промчался на мостик. Казалось, он один не чувствовал торжественности минуты, не думал о будущем и не волновался. Но взобравшись на помост, он широко раскинул руки, закрыл глаза и несколько секунд стоял так, словно обнимая открывшийся, залитый солнцем бескрайний простор.

А Лука скосил глаза, почесал шею, сплюнул за борт. То туман, то жара! Не поехал бы, ежели б не уговорил Александр Андреевич. Лука уже забыл, что напросился сам и что лекарь Круль обещал указать место, где растет сахарный тростник «для делания рому».

Спустили шлюпки. Берег был в нескольких десятках саженей, крутой и обрывистый, лишь в одном месте полого опускался к воде. Иван Александрович направил туда лодки. В прошлом году он приметил эту низину, о ней докладывал Баранову. Дальше до самого залива Святого Франциска — начала испанских владений — других подходящих гаваней не было.

Первыми высадились на берег Кусков, подштурман Алексей, Лука и четверо алеутов для приема байдар. После разгрузки «Вихрь» уходил на Сандвичевы острова, ни единого часа не хотел Иван Александрович задерживать судно. Солнце уже высоко поднялось над заливом, нестерпимо сверкал океан, с моря песчаный берег казался белым. Шхуна стояла близко к утесам, за ними сразу начиналось небо. Но когда шлюпка черкнула по гальке и спустя минут пять прибывшие взобрались на каменистый горб, новая земля открылась в полном величии и красоте.

Почти два месяца люди не ступали на твердую почву. Хмурые леса Ситхи, дожди, туманы и штормы — вот все, что они у себя видели и знали. А позже в пути — голый берег и зной.