Принц Галлии (др. вар.) - Олег Авраменко

Наконец страсти поостыли и турнир возобновился. Филипп в прекрасном стиле вышиб из седла Василия Козельского, чем доставил немалое удовольствие собеседнику отца, князю Гедимину — как выяснилось впоследствии, старший брат этого боярина был царским наместником в Карелии.

Возвращаясь обратно, Филипп увидел, что над шатром Александра Бискайского уже развевается красно-черное знамя ордена иезуитов-меченосцев, под которым выступал граф де Барейро. Не будучи посвященным иезуитом, он, тем не менее, занимал пост губернатора провинции Садо Лузитанской области ордена Сердца Иисусова, что приравнивалось к званию командора.

В пяти остальных поединках первого круга уверенную победу одержали зачинщики. Особенно лихо расправились со своими противниками Тибальд Шампанский и Гуго фон Клипенштейн.

Когда на арену въехала вторая семерка рыцарей, Филипп ожидал вызова со стороны Серхио де Авилы-и-Сан-Хосе, но упомянутый кабальеро предпочел сразиться с графом Оской. Зато следующий…

— Великолепный и грозный сеньор Хуан Родригес, — объявил герольд.

«Родригес… Родригес… — лихорадочно перебирал в памяти Филипп, тем временем как закованный в блестящие латы всадник с опущенным на лицо забралом и черным щитом без герба и девиза приближался к его шатру. — Есть что-то знакомое, но что?..»

— …Вызывает на поединок великолепного и грозного сеньора Филиппа Аквитанского…

К Филиппу подбежал один из младших герольдов:

— Монсеньор, вызывавший вас рыцарь отказался сообщить свое настоящее имя, ссылаясь на принесенный им в прошлом году обет в течение пяти последующих лет совершать ратные подвиги инкогнито.

Филипп пренебрежительно фыркнул.

— Так вот оно что! Стало быть, Родригес — вымышленное имя?

— Да, монсеньор. И у нас нет никакой уверенности, что этот господин на самом деле посвященный рыцарь и вправе скрестить с вами копье. Так что вы можете…

— Правила мне известны, милостивый государь, — перебил герольда Филипп. — Коли сей рыцарь принес обет, я не буду настаивать, чтобы он нарушил его, публично назвав свое имя. Я готов переговорить с ним с глазу на глаз.

Когда все семеро рыцарей выбрали себе противников, маршал-распорядитель велел немного обождать с началом поединков, а главный герольд в изысканных выражениях объяснил публике, в чем причина заминки. Филипп и «Хуан Родригес» съехались в центре арены.

— Господин рыцарь, — сказал Филипп. — Меня вполне удовлетворит, если вы сообщите свое настоящее имя и какого вы рода. Даю слово чести, что никому не открою вашего инкогнито без вашего на то позволения.

В ответ «Хуан Родригес» молча поднял забрало.

— Ба! — пораженно воскликнул Филипп. — Родриго де Ортегаль! Выходит, грош цена заверениям вашего преемника, что вы находитесь под стражей, ожидая суда ордена.

— Он не солгал, — сухо ответил бывший прецептор. — Это я четыре дня назад сбежал из тюрьмы.

— Чтобы взять реванш?

— Да!

Глаза его засияли ненавистью.

— Я требую смертного поединка.

Филипп отрицательно покачал головой:

— А я отказываюсь, господин иезуит. Мы будем сражаться турнирным оружием.

— Ага, вы испугались!

Филипп бросил на Родриго де Ортегаля презрительный взгляд.

— Вы пытаетесь рассердить меня, надеясь, что в гневе я соглашусь на смертный поединок. Напрасно, сударь, я стою неизмеримо выше вас и любых ваших оскорблений и не позволю вам испортить праздник кровавым побоищем.

— Это ваше окончательное решение? — спросил иезуит.

— Да, окончательное.

— Ну, что ж. У меня не остается иного выхода, кроме как публично обозвать вас трусом.

Филипп побледнел.

— В таком случае, я буду вынужден сообщить маршалам, что не считаю вас вправе сразиться со мной. И тогда, если вы не скажете им свое имя, вас с позором выдворят с ристалища, а назоветесь — арестуют, как беглого преступника.

Тяжело вздохнув, бывший прецептор опустил забрало на лицо.

— На сей раз ваша взяла, монсеньор. Но берегитесь, — в голосе его явственно проступили зловещие нотки, — и покрепче держитесь в седле. Если я сшибу вас, пощады не ждите; а тогда будь что будет, магистрат ордена позаботится о моем освобождении.

— Хорошо, господин иезуит, я приму ваше предупреждение к сведению.

С этими словами Филипп повернул лошадь, пришпорил ее и возвратился к своему шатру.

Он крепко держался в седле, и при первом же столкновении Родриго де Ортегаль был повержен.

— Мы еще встретимся, монсеньор, — простонал иезуит, когда Филипп проезжал мимо него.

— Надежда умирает последней, — высокомерно усмехнулся Филипп. — Лично я не горю желанием снова встретиться с вами.

Во втором круге выбыл из состязаний Педро Оска и его место занял Серхио де Авила-и-Сан-Хосе, впрочем, ненадолго — после следующего круга над пятым от помоста шатром взвилось знамя Монтальбанов.

Эрнан де Шатофьер доказал свое превосходство над Ричардом Гамильтоном, причем весьма эффектно: тот с такой силой грохнулся оземь, что не смог самостоятельно подняться, и его пришлось уносить с ристалища.

Когда каждый из оставшихся зачинщиков сразился с тремя противниками, был объявлен часовой перерыв. Пока рыцари отдыхали в своих шатрах, публику развлекали акробаты и танцовщицы, а в ложах на почетном помосте были устроены маленькие пиршества.

По окончании перерыва состязания продолжились. В четвертом круге потерпел поражение Эрик Датский — при столкновении он потерял стремя. Эрнан залихватски сразил второго своего противника, который в красивом падении сломал пару ребер и вывихнул руку. Филипп запросто расправился с Анжерраном де ла Тур, племянником покойного графа Байонского и бывшим женихом его дочери. Гуго фон Клипенштейн, как и в трех предыдущих случаях, виртуозно вышиб из седла очередного претендента на лавры победителя Грозы Сарацинов. Граф Шампанский одержал ратную победу над своим главным соперником на поэтической ниве Руисом де Монтихо. А шатер, принадлежавший ранее графу Оске, оказался злополучным: вот уже третий раз он поменял хозяина.

К началу пятого, последнего круга явно определилась тройка сильнейших — Гуго фон Клипенштейн, Филипп и Тибальд Шампанский. Право продолжить борьбу за титул короля турнира оспаривали также граф де Барейро и Шатофьер, причем если первый одержал четыре невыразительные победы, то Эрнан имел на своем счету лишь две, — зато какие блестящие!

Когда на арену въехали последние семь рыцарей, Филипп не смог спрятать издевательской улыбки, увидев среди них Альбре. Гастон не записался заранее; поначалу он боялся, что полученный в бою с иезуитами вывих руки помешает ему принять участие в турнире, а потом, когда боль прошла, все же решился дождаться жеребьевки, надеясь попасть в первую или вторую семерки. В итоге Гастон оказался самым последним — тридцать пятым. Никакого выбора у него не было, и он с обреченным видом направился к шатру единственного еще не вызванного зачинщика Гуго фон Клипенштейна.

Впрочем, отчаивался Гастон рано. Во время схватки клипенштейнов конь неожиданно споткнулся, его хозяин не удержался в седле, и за здорово живешь Альбре прослыл победителем легендарного воина и непревзойденного турнирного бойца.

«Господи! — ужаснулся Филипп. — Теперь хвастовства-то будет!.. Нет, уж лучше сразу повеситься».

Приговор маршалов, одобренный королями, был так же скор, как и очевиден: сильнейшими рыцарями первого дня состязаний признавались Филипп Аквитанский, Тибальд Шампанский, Эрнан де Шатофьер и Хайме де Барейро. Жребий определил, что сначала Филипп должен сразиться с Шатофьером, а затем граф де Барейро померится силами с Тибальдом Шампанским.

Трижды сходились Филипп и Эрнан в центре арены и трижды, переломив копья, расходились ни с чем. Наконец, Филипп сообразил, что друг откровенно поддается ему, и так разозлился, что в четвертой схватке одержал над ним уверенную победу.

Хайме де Барейро без особого труда вышиб изрядно притомившегося графа Шампанского из седла. Как и подозревал Филипп, иезуитский отпрыск берег свои силы для решающих схваток.

А Тибальд, поднимаясь с помощью оруженосца на ноги, сокрушенно пробормотал:

— Еретикам сам черт помогает.

— Ясное дело, монсеньор, — поддакнул оруженосец.

— Будь у меня такая великолепная лошадь, как у этого ублюдка, — не унимался граф, — то и черт не смог бы ему помочь.

— Ясное дело, монсеньор.

— А в поэтическом поединке ни конь, ни черт не помогли бы ему.

— Ясное дело, монсеньор.

— Да этот тупица и двух строчек так-сяк не слепит, — утешал себя Тибальд. — Где уж ему! Он-то, наверняка, и читает со скрипом.

— Ясное дело, монсеньор.

— Нет, ты посмотри, какая идиотская ухмылка! Вот кретин, подумать только!.. Ч-черт! Кажись, я здорово ушибся. Проклятый ублюдок!..