На сопках Маньчжурии - Михаил Толкач

Поминки Игнатова устроила в фанзе Марфы. Пришли три соседки да позвали отставного фельдшера. Пили горькую. Хлебали щи. Жевали блины с мёдом. Посередине стола сиротливо стоял лафитник с водкой, покрытый ломтиком хлеба — для покойника.

— Не зря говорят в народе: «Не суди человека по богатой свадьбе, а смотри на его похороны». Тут подлинная судьба покойного! — сказал фельдшер, шевеля усищами.

— Совестливому человеку — честь до гроба! — Лицо Варвары Акимовны увяло. На нём ещё заметны были следы побоев на допросах у Тачибаны. — Иван Спиридонович смирный был, безответный.

Марфа опьянела. Глаза слезились. Узловатые пальцы непрестанно мяли мякиш.

— Под меня катил шар Ваня, — осоловело плела она околесицу непослушным языком. — Фигушки, казак, не для тебя росла!

— У порога сироты правда и враньё — в очередь! Царство ему небесное! — Согбенная соседка крестилась и плакала. А у порога фанзы стояла лохматая собака, ждала подачки…

Корэхито Тачибана терпеливо ждал очередного сообщения «Арата». Ему досаждали штабные чины: «Как идёт операция «Гнев Аматэрасу»? Отвечал он сдержанно: «Развивается по намеченному плану».

Вести с той стороны границы не поступали и он замкнулся в себе, подозревая худшее. В своём кабинете без интереса просматривал бумаги в папке. Изредка его тревожили чиновники из Военной миссии. Поступали донесения тайных агентов. Однажды наткнулся на информацию о смерти и похоронах казака Кузовчикова. Описаны были хлопоты вдовы Игнатовой по его лечению и проводах на кладбище в Модягоувку. Тут же справка на Марфу-стрелочницу и купца Фёдора Морозова. Сведения о священнике Алексеевской церкви. Всё это не давало ответа на главный вопрос: «Игнатова является агентом русских или нет?». И Тачибана посчитал преждевременным арестовывать её. Пусть поживёт как приманка…

Город отмечал Новый 1945 год. Тачибана решил поинтересоваться у Шепунова судьбой агентов, засланных в Россию. Тот ответил, что по его каналам никаких известий не поступало. Попутно проинформировал, что разведчик под псевдонимом «Зайчик» провалился по собственной неосторожности. Как установлено, «Зайчик» широко погулял на базарчике в Наушках. В билетную кассу сунул пачку тридцаток, как купец. Назвал Верхнеудинск вместо Улан-Удэ. Подозрение пало: здоровый, а не на фронте — почему?

— Кто бы мог подумать? — В голосе полковника Шепунова — сожаление. — Когда готовили, был стеснительный…

— Саёнара! — не дослушав Шепунова, бросил трубку Тачибана: подлые дикари! Японскому капитану припомнился случай по Берлину. На одной из улиц старик, облачённый в старый мундир солдата, безумными глазами таращился на прохожих и напевно выкрикивал: «Вир альте Аффен зинд нойе Ваффен!». Зная с пятого на десятое немецкий, Корэхито перевёл песенку для себя: «Мы, старые обезьяны — новое оружие!». Певца настигли два молодчика с красными повязками на рукавах, затолкали в чёрную машину. У Тачибаны было желание поступить так с Шепуновым…

Он зашёл в ресторан «Нью-Харбин». На столах красовались нарциссы. Подавали маринованные побеги бамбука. «Дикари!» — презрительно смотрел он на празднества. Он не отрицал влияние Китая на культуру страны Ямато. Китайцы замерли в своём движении. Нихондзины превзошли учителей. Он переносился мысленно на острова Ниппон. Там красочно и торжественно встречают Новый год. По радио звучат 108 ударов колокола. После этого ложатся спать. Ещё в темноте поднимаются, чтобы не пропустить рассвет Нового года. На праздничном столе — рисовое печенье: знак изобилия. Длинные тонкие макароны — примета благоденствия на долгие годы. Гороховые запеканки и соусы — символ здоровья…

К Новому году нихондзины стремятся расплатиться со всеми долгами. Ох, как желал Корэхито рассчитаться с русскими! Сполна! За всю страну Ямато! Будь его власть, пустил бы гвардию самураев вперёд, через русскую границу. В минуты переживаний он молил «Арата»: сверши диверсию! Помоги ему, Аматэрасу! Пусть агент достигнет арсенала русских. Эхо взрыва докатится до Москвы, до Токио, до Берлина. Пусть маленькая победа, но пыль, нагромождаясь, образует горы.

Ниппон нужна хоть небольшая радость. В заливе Лейте бог отвернулся от императорского флота — врагами потоплены лучшие корабли. Тачибана был потрясён мрачным известием. Он возлагал надежду на Квантунскую армию, на камикадзе, на всемогущественную богиню солнца Аматэрасу О-ми-ками.

Упование на смертников, на помощь божественных сил с каждым днём ослабевало. Неведение толкнуло Тачибану на опрометчивый шаг: позвонил во Второе русское отделение Управления разведки. И то, что услышал от полковника, повергло его в неописуемый ужас: операция «Гнев Аматэрасу» провалена!

— Приговора не будет, капитан! — В голосе начальника не услышал он раздражения. — Когда японец теряет лицо, он обращается с последней молитвой к микадо. Самурай может потерять жизнь свою, но честь — никогда!

— За мною завещание на белом кашне и последняя чашечка сакэ! — упавшим голосом попрощался Тачибана с полковником.

Убрав в сейф со стола бумаги с ярко-красной пометкой «Кио ку мицу!» — «Совершенно секретно», Тачибана тихо произнёс:

— Клянусь богиней солнца, что с настоящей минуты посвящаю себя службе микадо и моей стране Ямато на небесах!

Он шёл, как во сне, по весенним улицам Харбина, наполненным ароматами цветущей черемухи и ранней вишни. Сабля его в никелированных ножнах постукивала по дорожке. Он представлял себе, как в храме Якусуни монах будет так же стучать зубильцем, высекая на мраморной доске его фамилию. Там тысячи имён самураев, погибших в поединках с врагами трёхтысячелетней страны Ямато.

Корэхито Тачибана привычно свернул в переулок, скрылся за калиткой. Отдельный домик стоял в глубине усадьбы, цвели деревья. Было тихо. Слуга открыл перед ним дверь.

В своей тайной квартире, где прежде Корэхито отдыхал, принимал самых засекреченных агентов, держал чемодан с самурайской амуницией. Он сменил одежды. Обрядился в просторное белое кимоно. На столике в углу теплился жертвенник. В его тусклом свете выделялся обнажённый кинжал с обломанным наискось и острым, как бритва, концом. Окна он зашторил. Звуки улицы не проникали в особняк.

Сильный побеждает слабого — таков естественный закон в обществе. Как и во всей природе. Но разве он, сын людей солнца, слабее русских дикарей?..

Древние мудрецы учили: «Кто умеет разбивать чужие армии, не сражаясь, кто умеет брать чужую крепость, не осаждая её, тот сохранит в целости и добьётся власти в Поднебесной!».Тачибана хотел именно без осады взять крепость большевиков, уменьшить риск нападения на Страну Восходящего Солнца. За что же немилость Аматэрасу?..

Небо незаметно руководит людьми, помогает им устраивать свою жизнь. Тачибана, очевидно, ошибся в оценке силы неба. И оно преподало урок. Он вознамерился бороться с врагами Ниппон тайным образом. Это, вероятно, была ошибка. Он нарушил естественный ход событий. Владыка неба, светлейшая Аматэрасу, наказала его. Стороны горы — теневая и солнечная: Сиката-га най! Тут ничего не поделаешь! А он решил создать для нихондзин всюду свет. Крайность — несчастье. Он опозорил честь самурая, оказавшись нестойким.

Мама выбрала ему примету на всю жизнь — журавль, символ долголетия. Он же в свои сорок четыре года уходит из мира. Демон Хадзюн — злой дух — мешает ему исполнить завет предков, толкает на путь греха — уклониться от обряда хара-кири. Кто положит в гроб шесть грошей, чтобы заплатить демону при переправе через адскую реку Сандзу-Когава?..

С детства его увлёк демон Асюра — дух войны. Это достойно потомка самураев. Он размышлял о том, кто встретился ему на жизненном пути. Поучение древних китайцев утверждает: у каждого человека есть три полезных и три вредных друга. Полезные друзья — друг прямой, друг искренний, друг много слышавший. Вредные друзья — друг-лицемер, друг льстивый и друг-краснобай. Тачибана не всегда был справедлив с полезными друзьями и не отвергал вредных. Аматэрасу покарала его: самурая перехитрили варвары! Он поверил подсказке дикаря Ягупкина. А что умного может придумать человек низшего клана? Он доверил диверсию уряднику Аркатову — нечистоплотному варвару! Наверное, в Ниппон многие прислушивались к иноземцам, что Аматэрасу позволила иностранцам бомбить острова, города нихондзин.

Нет, он отгонит демона-искусителя, злого духа Хадзюн! Он уйдёт из жизни, как подобает самураю!

Тачибана снял с себя все одежды, накинул хаори — саван самурая. Вызвал по телефону своего слугу. Тот явился спустя полчаса. Корэхито за это время написал на белом кашне прощальные слова матери-Ниппон.

Молчаливый солдат с повязкой на правом глазу угадал по приготовлению капитана о предстоящем хара-кири. Тачибана не позволял себе даже в уме так называть операцию по-вульгарному. Он готовился к сэппуку, как принято в благородных кругах нихондзинов.