Дочь Клодины - Розалинда Лейкер

В особняке Уорвиков Дэниэл подошел к Кейт и прижал ее к себе. Но не для того, чтобы извиниться за свое резкое поведение, когда он вышел из себя, обсуждая Солнечный дом, и не за тем, чтобы поговорить об их ссоре, а потому, что очень сильно хотел помириться с женой и залечить причиненные ей душевные раны. Кейт не стала отталкивать его, а наоборот, заключила его в свои нежные объятия и стала гладить любящими руками. Он знал, что она простит его и примет, потому что так было всегда. Только единожды она воспротивилась и подняла бунт против его абсолютизма, когда была совсем молодой, после их свадьбы, и решила жить отдельно от него, оставив мужа одного, и он не хотел никогда больше переживать подобное.

— Дорогая, милая моя Кейт, — зашептал он, целуя ее. — Как сильно я тебя люблю. О, как я люблю тебя.

Она страстно прижалась к нему, закрыв глаза. Вопрос по поводу аренды Солнечного домика был не решен, но Кейт старалась больше не думать об этом. Несмотря на все его недостатки, ошибки, вину, он любил ее так сильно, как никого больше. И это было единственное, чего она хотела и что было нужно ей для счастья.

Глава 15

Дверь комнаты Донны не открывалась в течение четырех дней. Ее собственная мраморная ванна, установленная только в прошлом году, когда Дэниэл модернизировал удобства дома на первом и втором этажах, давала ей возможность выполнять ежедневные привычные гигиенические процедуры, пока физическая слабость не взяла над ней верх. Что касается еды, она чувствовала, что пища ей не нужна. Донна решила, что небольшого количества воды ей будет достаточно, чтобы жить. Когда она закрыла себя в комнате, Тобби с ней не было, и она иногда плакала, когда слышала, как он жалобно скулит около двери и скребется, прося свою хозяйку впустить его к ней, но ради блага своего четвероногого друга она не могла открыть ему дверь. Другие просьбы о том, чтобы впустить кого-то в комнату, она игнорировала. Лежа на кушетке, она слушала предложения матери, уговоры брата и иногда разглагольствования и крики отца, но ничего им не отвечала. Дэниэлу никогда не нравилось, когда его не слушались и делали наперекор, и всю свою жизнь она, такая невинная и беспомощная девушка, гневила и раздражала его. В данный момент Донна не могла описать всех чувств, которые испытывала к нему, но она хотела получить глубокое удовлетворение от того, что хотя бы единственный раз ее отец разгневается на нее, и на это будет веская причина. Она искренне желала отстраниться от внешнего мира и жить в одиночестве и уединении. Это было бы безопаснее и спокойнее, и она могла бы полностью посвятить себя мыслям о потерянной любви. Все, что Тимоти когда-то говорил ей, сейчас стало понятным и обрело свой смысл, она видела его объяснения в любви во всем, что бы ни происходило между ними. Таким ярким и живым стало ее воображение, что иногда Донне казалось, что она видит золотое кольцо на своем пальце и верит, что действительно стала вдовой, потеряв молодого мужа. Вечером на четвертый день у нее начались галлюцинации. Когда Кейт услышала, как дочь разговаривает сама с собой, она бросилась с лестницы, чтобы позвать на помощь и выломать дверь, как вдруг Ричард внезапно ворвался в дом.

— Где отец? — он потребовал немедленного ответа.

— Его здесь нет. Я хочу, чтобы ты…

Он не дослушал ее до конца, а зашагал по коридору, гневно размахивая кулаками.

— Что, ты думаешь, он сделал? Он сумасшедший! Повернутый! Несмотря на то что я отговаривал его, он все-таки купил особняк Атвудов!

В данный момент Кейт не заботили дела Дэниэла.

— Донна больна! Ты должен подняться наверх и выломать ее дверь.

Только сейчас Ричард заметил, в каком состоянии его мать.

— Боже правый! Она что, до сих пор не вышла из комнаты?

— Нет, и твой отец сказал, что она должна сама отпереть дверь.

Ричард побежал на второй этаж, подошел к комнате сестры, чувствуя злость. Он закричал через дверь:

— Донна! Это твой последний шанс! Открой дверь или я выломаю ее.

Он не заметил, что Кейт не было рядом с ним. На полпути, поднимаясь по лестнице, она почувствовала такую резкую боль в боку, что в течение нескольких мгновений не могла дышать. Она облокотилась на перила, и когда боль немного ослабела, на ее лице выступил пот. Поспешно легкими движениями она стала прикладывать к лицу кружевной носовой платок, затем собралась с силами и поднялась на лестницу в тот момент, когда Ричард, потерявший терпение, всем своим весом навалился на дверь.

Кейт вбежала за сыном и увидела хрупкую фигуру дочери, лежащую на кушетке. В комнате пахло плесенью, повсюду был беспорядок, щетка для волос лежала там, куда упала; Донна потеряла силы и не могла наклониться и поднять ее; перевернутый стакан с водой образовал белый след на полированном столе, а постель, подушки и одежда Донны были разбросаны по полу в беспорядке. Ричард подошел к окну, поправил занавески и открыл его, позволяя свежему морскому воздуху проникнуть в комнату.

— Я вызову доктора, — сказал он, — а Донне надо хоть что-нибудь поесть.

Кейт кивнула, обнимая дочь.

— Повара приготовят индийский чай и желе, потому что есть тяжелую пищу ей еще нельзя. Пожалуйста, прикажи горничным поменять постельное белье, а затем мы с тобой уложим Донну в постель.

В театре за кулисами Дэниэл разговаривал с Люси. Она крепко обняла его, безумно обрадовавшись, когда услышала, что особняк продали именно ему. Затем Дэниэл сообщил Люси о том, что не зря вложил деньги в покупку дома Атвудов, так как собирается развернуть прибыльное дело, и у него уже есть отличная идея.

— Истхэмптону нужна еще одна гостиница, и особняк будет служить новым отелем, в котором разместятся те люди, которые желают насладиться спокойствием и тишиной сельской местности и морским воздухом.

Времени продолжить разговор не осталось. Мистер Бартли-Джонс подал знак Люси, что ей пора выходить на сцену, и, попрощавшись с Дэниэлом, она поспешила к пианино, а он проводил ее взглядом, похлопывая по недавно подписанным и заверенным печатью документам, лежащим в кармане.

Несколько дней спустя Джош в своем кабриолете въехал в ворота резиденции Рэдклифф. Из окна второго этажа его увидела дочь Оливии. София, высокая, темноволосая молодая женщина, совсем недавно приехала в родной дом из Эдинбурга. Она переехала жить в Шотландию, после того как вышла замуж за шотландца Джеймса Стюарта полгода тому назад, когда ее отец был еще жив. Она ждала с нетерпением своего возвращения в Эдинбург, но не потому, что безумно любила мужа и сильно скучала по нему, а по той причине, что ей до смерти надоели гневные тирады ее матери против семьи Уорвиков. Она, так же как и мать, не любила эту семью, так как ей с самого детства вдалбливали в голову, что они бесчеловечные, безжалостные, жестокие люди, а еще порой София вспоминала своего отца, который ненавидел Уорвиков и таил на них злобу. София считала, что ненависть — ужасное, отвратительное чувство, которое может довести до болезни, и ей казалось, что после смерти отца мать возненавидела их еще больше и стала просто помешанной на том, как бы отомстить Уорвикам.