Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чем там заняты люди? — прошептала она. — Мне кажется, там происходит нечто яркое и прекрасное, но что именно, я не знаю.
— Все там заняты любовью, — тихо ответил Вэл.
— Правда? — она надолго задумалась, со странным выражением во взгляде. — Тогда я хочу домой, в Америку, — сказала она. — Здесь слишком много любви… Хочу завтра же уехать домой!
— Значит, вы боитесь влюбиться?
Она отрицательно покачала головой:
— Нет, дело в другом. Это потому, что здесь… Здесь для меня никакой любви нет!
— И для меня тоже, — тихо добавил Вэл. — Грустно, что мы оба оказались в этом прекрасном месте, в столь прекрасную ночь, и ничего между нами нет…
Он в напряжении подался к ней; его взгляд был исполнен вдохновенного и целомудренного чувства; она отпрянула назад.
— Расскажите о себе, — торопливо попросила девушка. — Вы ведь русский, но где вы научились так хорошо говорить по-английски?
— Моя мать из Америки, — признался он. — Дед тоже был американцем, так что выбирать не пришлось.
— Так вы, получается, еще и американец!
— Я русский, — с достоинством произнес Вэл.
Она пристально на него посмотрела, улыбнулась и решила не спорить.
— Ну, хорошо, — дипломатично сказала она. — Уверена, и у русских тоже обязательно есть имена?
Но теперь уже он не хотел называть ей свое имя. Произнесенное имя — даже княжеское имя Ростовых — осквернило бы эту ночь. Сейчас они были лишь своими собственными тихими голосами, двумя бледными лицами, и этого оказалось достаточно. Он был уверен — без какой-либо определенной причины, а лишь в силу инстинкта, торжествующего у него в голове, что еще чуть-чуть, через какой-нибудь миг, или через час, ему предстоит испытать посвящение в романтику этой жизни. Его имя утратило подлинную сущность рядом с тем, что сейчас волновало его сердце.
— Вы прекрасны, — вдруг сказал он.
— Откуда вы знаете?
— Потому что лунный свет для женщины — самое тяжелое испытание.
— И я красива в лунном свете?
— Вы самое прекрасное создание на земле!
— Ах. — Она задумалась. — Конечно, я не должна была позволять вам подниматься сюда, на борт. Могла бы догадаться, о чем пойдет у нас разговор под этой луной… Но не могу же я вечно тут сидеть и глядеть на берег! Я для этого слишком молода. Вы согласны, что я для этого еще слишком молода?
— Конечно, вы слишком молоды, — серьезно подтвердил он.
И вдруг они оба услышали новую музыку, совсем рядом — казалось, эта музыка доносилась прямо из воды, всего в какой-то сотне ярдов от них.
— Послушайте! — воскликнула она. — Это с «Миннегаги». Прием закончился!
Мгновение они молча прислушивались.
— Благодарю вас, — вдруг произнес Вэл.
— За что?
Он даже не заметил, что сказал это вслух. Он благодарил негромкие низкие звуки валторн за то, что они пели на ветру, благодарил море за его ворчливое журчание у кормы яхты, благодарил молочную белизну звезд за то, что она омывала их сверху, и от этого он словно парил в каком-то эфире — в чем-то более плотном, чем обычный воздух.
— Как хорошо… — прошептала она.
— И что мы будем делать?
— А разве мы должны что-то делать? Я думала, мы можем просто сидеть и наслаждаться…
— Ты так не думала, — тихо перебил он. — Ты прекрасно знаешь, что мы должны что-то сделать. Я хочу заняться с тобой любовью, и ты согласишься!
— Я не могу, — очень тихо сказала она. Ей хотелось рассмеяться, произнести что-то непринужденное и холодное, чтобы вернуть ситуацию в безопасные воды легкого флирта. Но было слишком поздно. Вэл знал, что музыка завершила то, что начала Луна.
— Я скажу тебе правду, — произнес он. — Ты — моя первая любовь. Мне семнадцать лет — столько же, сколько и тебе, не больше!
Было нечто совершенно обезоруживающее в том, что они оказались ровесниками. Она ощутила беспомощность перед судьбой, которая их свела. Скрипнули шезлонги, он почувствовал слабый иллюзорный аромат, и они оба вдруг ребячливо потянулись навстречу друг другу.
III
Впоследствии он не мог вспомнить, поцеловал ли он ее только раз, или несколько раз — хотя, должно быть, целый час они просидели друг с другом рядом, и он держал ее за руку. Что больше всего удивило его в занятии любовью — так это то, что тут полностью отсутствовал элемент животной страсти, не было ни сожаления, ни желания, ни отчаяния, а было лишь кружащее голову обещание такого огромного счастья, прямо тут, на земле, которого он еще никогда не испытывал. Первая любовь — это была только первая любовь! Что же тогда такое любовь во всей своей полноте, в высшей степени? Он еще не знал, что те чувства — та ирреальная, ничего не желающая смесь экстаза и покоя — не повторятся больше никогда.
Музыка не звучала уже некоторое время, и шелестящую тишину нарушил звук приближающейся по тихим волнам шлюпки. Девушка внезапно вскочила на ноги и с напряжением уставилась в глубь залива.
— Послушай! — быстро проговорила она. — Я хочу, чтобы ты назвал мне свое имя.
— Нет!
— Пожалуйста! — взмолилась она. — Я завтра уезжаю.
Он ничего не ответил.
— Я не хочу, чтобы ты меня забыл, — сказала она. — Меня зовут…
— Я никогда тебя не забуду. Обещаю, что буду помнить тебя всегда. Кого бы я ни полюбил, я буду сравнивать ее с тобой, с моей первой любовью. И пока я жив, ты всегда будешь в моем сердце — такой же свежей и яркой, какой я вижу тебя сейчас.
— Хочу, чтобы ты всегда помнил, — судорожно пробормотала она. — Ах, для меня это значило гораздо больше, чем для тебя, — много, много больше…
Она встала так близко к нему, что он почувствовал у себя на лице ее теплое юное дыхание. Они опять потянулись друг к другу. Он крепко сжал ее руки — ему показалось, что сейчас нужно именно это, — и поцеловал ее в губы. Это был правильный поцелуй, подумал он, романтический поцелуй — и не мало, и не слишком много. Но в нем таилось нечто вроде обещания других поцелуев, которые могли бы быть, и с легким замиранием сердца он услышал подплывшую к яхте шлюпку — ему стало ясно, что вернулись ее родные. Вечер окончился.
«Это лишь начало, — сказал он себе. — Вся моя жизнь будет, как сегодняшняя ночь».
Она что-то резко произнесла тихим голосом, и он с напряжением прислушался.
— Ты должен запомнить одно: я замужем! Уже три месяца. Об этой ошибке я и думала,
