Покоритель джунглей - Луи Жаколио

К провансальцу вернулось хорошее настроение, а вместе с ним — неистощимая говорливость. Барнетта, который возвел чревоугодие в ранг семи главных грехов, вместе взятых, и поначалу отнесся к обещанной примитивной пище без особого энтузиазма, постепенно увлекли задор и горячность приятеля. Но всякого рода неожиданности для них не кончились, и день готовил им еще немало ужасного и невероятного. Одному из них — увы! — не суждено было дожить до завтрашнего утра.

Приятели снова забросили удочки и, не спуская глаз с поплавков, с беспокойством ждали, кому повезет.

— Скажи-ка, Барбассон, — некоторое время спустя спросил Барнетт, — а если не будет клевать?

— Ты шутишь… Приманка приготовлена мной по всем правилам искусства… secundum arte![5]

— Если ты будешь говорить по-провансальски, я заговорю по-английски, и тогда…

— Как ты глуп! Это воспоминания о коллеже! Это латынь!

— Ты что, был в коллеже?

— Да, до шестнадцати лет. Меня даже завалили на экзамене на степень бакалавра в Эксе, там есть маленький факультет специально для провансальцев, это было целое событие. За тридцать лет провалили только одного парижанина, выдававшего себя за провансальца. Но у него акцента не было, и дело не выгорело. А я-то был из Марселя… Это уж было слишком, еще немного, и на Канебьер разразилась бы революция. Хотели было пойти маршем на Экс, но как-то все уладилось, экзаменаторы обещали больше так не делать.

— И тебя приняли?

— Нет. Тем временем папаша Барнетт по недосмотру уронил мне на задницу пук веревок, и я бежал из отцовского дома… С тех пор я туда не возвращался.

— А я, — продолжал Барнетт, — никогда не ходил в колледж. Когда я начал работать учителем, то не умел ни читать, ни писать.

— Слушай, Барнетт, вы, пожалуй, и марсельцев переплюнете!

— Нет, ты сейчас поймешь… надо же было как-то жить. Я согласился на место директора сельской школы в Арканзасе.

— И как же ты выкрутился?

— Я заставил старших школьников вести занятия в младших классах, а сам слушал и учился. Через три недели я умел читать и писать. Через два месяца с помощью книг вел уроки не хуже любого другого.

— Эх, Барнетт, как воспоминания детства освежают сердце, я так расчувствовался! Нет ничего лучше для откровенного, доверительного разговора, чем рыбная ловля. Кажется, что эта бечевка как путеводная нить, которая… Смотри-ка, клюет… Осторожно, Барнетт, молчим!

Умелым движением руки Барбассон стал медленно, почти незаметно подтягивать удочку на себя и не сумел сдержать торжествующий крик, увидев, как на поверхности воды появилась великолепная форель на пять-шесть фунтов. Они быстро подвели под нее сетку и вытащили на борт. Это была чудесная рыбина с розовой чешуей, с нежной красновато-золотистой кожицей, которую так ценят гурманы.

Барнетт с сожалением вздохнул.

— Ты подумал о масле и зелени, чертов обжора! — сказал ему Барбассон.

Вдруг провансалец крикнул другу:

— Следи за своей удочкой! У тебя клюнуло, поплавок ушел под лодку.

Но ошибка его быстро обнаружилась. Он замолчал, вытаращив глаза и открыв рот, вид у него был глупый и ошеломленный, словно он испытал неожиданное и сильное потрясение…

Лодка двигалась, медленно, почти незаметно, но двигалась, и именно ее движение, благодаря которому она приблизилась к поплавку, и ввело Барбассона в заблуждение.

— Слушай, Барнетт, кроме шуток… она движется? — заикаясь, спросил несчастный, который на сей раз действительно был близок к безумию.

Барнетт не мог ответить, он хотел крикнуть, но слова застряли у него в горле, и, взмахнув в воздухе руками, он тяжело рухнул на палубу.

Увидев, что друг упал, Барбассон бросился к нему на помощь. Не зная, что делать, он окатил Боба холодной водой. Она произвела обычное действие, и Барнетт пришел в себя. Он в остолбенении смотрел вокруг, бормоча:

— Это дьявол, Барбассон… дьявол хочет погубить нас!

При других обстоятельствах эти слова вызвали бы смех у скептика Барбассона, но в данный момент он напрасно пытался собраться с мыслями. Налицо был неоспоримый факт: шлюпка двигалась. Постепенно она набирала скорость, и все быстрее вращающийся винт оставлял за собой длинную полосу пены… Мозг Барбассона не в состоянии был объяснить происходящее.

Через несколько минут он почувствовал, что кровь не так стучит у него в висках, и попытался сообразить, в чем же дело.

— Послушай, Барнетт, — сказал он, — мы все же не в стране фей. Давай рассуждать, представим себе, что мы не на шлюпке, а наблюдаем за ней с берега.

— Да-да, давай рассуждать, — с трудом выговорил несчастный Барнетт, который еще не пришел в себя.

— Что бы мы сказали?

— Да, что бы мы сказали?

— Мы бы сказали, Барнетт, что раз она движется, значит, кто-то ею управляет.

— Ты думаешь, мы бы это сказали?

— Что значит — я думаю… Слушай, брызни-ка на себя еще водичкой, тебе это не помешает. Ну как, лучше тебе?

— Да, кажется, лучше.

— Так вот, почему же нам на борту не прийти к тем же выводам? Посмотри, как все легко и просто объясняется. Один или несколько человек проникли на шлюпку. След одного из них мы и увидели на палубе. Они заметили нас и не смогли или не захотели скрыться, поэтому и задраили люки. Поскольку им не хочется вечно торчать в трюме, они направили шлюпку к берегу, чтобы дать нам возможность сойти на землю и убежать, ведь мы безоружны. А затем они сами последуют нашему примеру, если захотят.

— Да, если захотят. А если не захотят?

— Что, по-твоему, они должны сделать? Не могут же они унести лодку с собой в кармане, мы ее всегда найдем.

— А если это англичане?

— Ну что ж, мы безоружны и не нарушаем условий амнистии, моя предосторожность нас спасет.

— Может быть, ты и прав…

— Кстати, мы скоро узнаем, в чем дело, шлюпка приближается к берегу. Будь готов последовать за мной, придется улепетывать со всех ног.

— О, я был преподавателем гимнастики в атенеуме в Цинциннати.

— Ты, выходит, все профессии перепробовал?

— Да уж, пришлось, — ответил янки, которому этот разговор несколько вернул уверенность в себе.

— Осторожно, подходим! — воскликнул Барбассон, стоя на планшире. — Хоп!

Шлюпка пристала к берегу, они точно рассчитали свой прыжок и упали на песок.

— А теперь уносим ноги! — проворно вскочив, крикнул провансалец.

Не успел он произнести эти слова, как из кустов выскочило десятка два индусов. Они окружили их, грубо повалили на песок, связали веревками из кокосового волокна и, пропустив вдоль тела бамбуковую палку, понесли их бегом, на манер носильщиков паланкинов.