Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

Хунзахский бой впервые указал русским властям на ненормальное положение вещей в крае; но насколько оно имело серьезное значение, трудно было пока определить по тем запоздалым сведениям, которые получались в Тифлисе. С одной стороны выходило так, что Кази-мулла, разбитый и униженный, преследуемый народной враждой, должен скрываться по кутанам, не смея даже показываться на глаза своих соплеменников, а с другой – что настроение умов в народе до того нам враждебно, что надо ежеминутно опасаться нового взрыва.

Фельдмаршал никак не мог разобраться в массе разноречивых сведений и, чтобы выйти из такого неопределенного положения, послал в Дагестан состоявшего при нем майора Корганова с секретным поручением разведать на месте об истинном положении дел и, если окажется нужным, схватить Кази-муллу, с уничтожением которого, как полагали, должна была пасть и самая секта.

Это была первая решительная мера, принятая русскими властями для разъяснения загадочного для них явления мюридизма. Вообще, на этот вопрос до этого времени обращалось весьма мало внимания, и таким индифферентным отношением к делу только и можно объяснить ту непроницаемую тайну, которой облекались все действия Кази-муллы, известные десяткам тысяч людей, неустанно работавшим над одной и той же идеей. Эти люди, за исключением весьма немногих, были простые, малоразвитые горцы, имевшие самые смутные понятия о своих религиозных обязанностях, а потому Кази-мулле нетрудно было овладеть их умами, тем более что основная идея его стремлений вылилась в простой и удобопонятной форме – «газават русским». В таком духе пропаганда росла и укреплялась в народе. А между тем еще не упущено было время остановить начинавшееся движение, – нужны были только разумные и энергичные меры, а для этого прежде всего ясное понимание дела. При таком положении вещей состоялось назначение Корганова.

Чтобы понять, в чьи руки попало тогда в Дагестане русское дело, имевшее столь важное значение для спокойствия края, ознакомимся прежде всего с личностью самого Корганова и с характером его предшествовавшей деятельности. Корганов – тифлисский уроженец, был человек умный, хитрый, вышедший в люди из ничтожества благодаря только пронырливости и той печальной роли, какую играл он по отношению к Ермолову в те дни, когда могущество последнего стало клониться к закату. Своей деятельностью Корганов с давнего времени приобрел в целой Грузии самое невыгодное мнение, и если все отдавали справедливость его уму, то в равной же мере все презирали его нравственные качества. Позднее, когда Паскевича уже не было в крае, генерал Панкратьев в своем донесении государю так охарактеризовал нравственный облик этого в своем роде замечательного человека. «Хотя генерал-фельдмаршал, – говорит он, – и считал полезным употреблять его [Корганова] к выполнению некоторых поручений как человека особенно хитрого и знающего здешние народы, но я со своей стороны полагаю, что дерзкая и ненасытная алчность этого чиновника к корысти и стяжанию делают его нетерпимым на службе, и особенно вредным в Закавказском крае, где поступки его вызывают нарекания на самое начальство и даже на русское имя». И вот такой-то человек, которому среди грузин и русских не было другого имени, как Ванька Каин, является вершителем судеб Дагестана.

Корганов прибыл в Дагестан, облеченный таким доверием Паскевича и такими полномочиями, какими не пользовался ни один из командовавших на Кавказе генералов. Довольно, например, сказать, что эта загадочная личность, будучи всего в чине майора, распоряжалась всеми войсками, расположенными как в Дагестане, так и на левом фланге, руководила военными действиями, арестовывала местных владетелей, договаривалась именем правительства с местными племенами, аттестовывала всех ближайших отдельных начальников и прочее и прочее. Впоследствии, когда по воле государя возник вопрос о том, кто дал Корганову такие полномочия и в чем они заключались, на него не могли ответить ни Панкратьев, ни Эмануэль, ни даже сам Паскевич, так как на самом деле никаких определенных полномочий дано ему не было, а все заключалось лишь в том нравственном доверии фельдмаршала, при котором каждое слово Корганова в глазах его было непреложной истиной[165].

Впрочем, не столько удивительно самозваное уполномочие Корганова, как поразительно беспрекословное исполнение требований его (например, даже об открытии военных действий) всеми второстепенными начальниками, не ожидавшими даже на то приказаний своих непосредственных начальников, точно личность Корганова с момента своего прибытия в Дагестан заменяла последних.

Объехав Казикумыкское ханство и Акушу, Корганов в конце февраля прибыл в Дженгутай и поселился во дворце мехтулинского хана. Дагестанские владетели, сразу угадавшие в лице Корганова любимца и наперсника Паскевича, поспешили окружить его раболепством и угодливостью, – а это еще более увеличило фальшивость той роли, которую принял на себя Корганов, и дало ему повод действовать по отношению к самим ханам вполне самовластно и бесцеремонно. Чтобы иметь везде глаза и уши, он прежде всего пристроил к себе родного брата, прапорщика Грузинского полка, и привез с собой двух нухинских беков, которых посвятил во все свои секреты и которые часто самопроизвольно действовали именем своего принципала. При таких условиях, когда все, опасавшееся гнева Паскевича, замкнулось в гробовое молчание, Корганову нетрудно было устроить свою систему шпионства, тесно связанного с самым широким произволом и хищничеством, ставившим на первое место личные его интересы. Запуганные владетели, из боязни быть очерненными перед Паскевичем, старались задобрить Корганова, кто червонцами, кто ценными подарками, а кто и красивыми девушками, доставлявшимися к нему даже из сокровенных ханских гаремов. Сам Корганов, проводя время в кутежах и оргиях, обратил ханский дворец – как выражается Ибрагим-бек Корчагский, один из молодых и преданных нам владельцев, – в притон разврата, пьянства и картежной игры. Молва об этом шла по всему Дагестану и оскорбляла народную нравственность. Но все это не мешало, однако, Корганову в минуты свободные от разгула производить деятельные разведки, стараясь проникнуть сквозь таинственную завесу, скрывавшую за собой нечто туманное и неразгаданное. Из Мехтулы он попытался даже действовать подкупом, чтобы от близких к имаму людей выведать тайны, которые были им вверены. Но суровые мюриды не хотели торговать своей совестью и не пошли на приманку. Тогда Корганов сделал решительный шаг и написал Кази-мулле письмо, стараясь разъяснить ему могущество, величие души и милосердие русского государя. «Правда, – писал он, – у вас в алкоране сказано, что вы не должны служить христианам, но пророк повелевает вам покоряться сильному, а вы со мной согласитесь, что вы много слабее Государя Российского…» Нет никакого сомнения, что мысли, изложенные в этом письме, были мыслями самого Паскевича и, будь проводником их иной человек, они, быть может, и произвели бы еще кое-какое полезное воздействие; но, к сожалению, душевные качества Корганова обрисовались в то время уже настолько рельефно, что горцы, где было можно, видимо от него сторонились.