Пир попрошаек - Дэниел Худ

Старая ведьма пожевала губами, словно пробуя услышанное на вкус, и наконец ответила:

— Пожалуй, смогу. Те язычки пламени, что вы видели над ртами усопших, являлись не чем иным, как медленным исходом душ из безжизненных тел. Но, строго говоря, этот процесс невозможен без истечения духа… Дух покидает тело, соединяясь с душой, и… ну да, ну да — нет пламени, нет и духа… хотя главное, что меня интересует, это, конечно, душа.

— Вы можете проделать эту штуку сейчас? С этими вот людьми?

— Ренфорд! Что вы задумали? — вмешался эдил.

Лайам отметил вскользь, что ярость эдила остыла. Теперь в голосе Кессиаса слышался лишь обычный настороженный интерес. Но восстанавливать добрые отношения было некогда, и он пытался полностью сосредоточиться на новой проблеме. Он знал, если сейчас начать разъяснять что-то Кессиасу, то толку никакого не будет, а конфликт может разгореться опять.

Лайам ограничился тем, что повторил свою просьбу. Старуха пожала плечами.

— Могу, если вам это нужно, — сказала она, будто ей самой было все безразлично.

Она вытянула правую руку и медленно раскрыла ладонь, явив взорам мужчин маленький шарик чистого голубого пламени, он парил в дюйме от раскрытой ладони. Матушка Джеф сложила ладонь чашей и повернула вниз, от ее руки отделилось светящееся кольцо и поплыло по воздуху, расширяясь.

Лайам уже видел это — в покойницкой, под зданием герцогского суда, — и все равно он вздрогнул и затаил дыхание, когда мерцающее голубое облако окутало его талию и двинулось дальше, к Кессиасу. Он слышал, как ахнул эдил, а потом голубое сияние заполнило весь нижний объем угрюмого закоулка. Теперь все присутствующие словно погрузились по пояс в колодец, наполненный голубоватой водой. Лайам заметил, что возле каменных стен верхняя плоскость свечения даже чуть загибается кверху, как кромка настоящей воды.

— Это не так-то просто, — пробормотала ведьма. Губы ее недовольно дернулись, она осторожно похлопала ладонью по мерцающей плоскости, заставляя ее опуститься ниже.

В покойницкой мертвецы возлежали на каменных плитах одинаковой высоты, и поле свечения оставалось везде равномерным. Теперь же голубоватая плоскость изогнулась волной и заскользила к земле, словно легкая шелковая простыня, набрасываемая на ложе. Сияние окутало голову нищего, лежавшего у стены, сложилось складками и прогнулось, чтобы дотянуться до губ двух других мертвецов — и того, что лежал лицом кверху, и того, что лежал лицом книзу. Под ногами стоящих словно образовалась фосфоресцирующая рельефная карта — с причудливыми холмами и извилистыми долинами, в обводах которых угадывались людские фигуры.

Но этот жуткий рельеф оставался недвижным. Ни одного язычка голубого пламени так и не вырвалось из искалеченных уст.

Матушка Джеф сжала ладонь в кулак, и голубое свечение растаяло, словно туман. Внезапно стало темно, свет двух фонарей не мог восполнить потери. Ведьма откашлялась, выжидательно глядя на Лайама.

— Одно, ну два тела, лишенные духа, — это еще куда бы ни шло, но чтобы все три… Это большая странность.

Лайам рассеянно кивнул, глядя на ведьму ничего не видящими глазами. «Значит, моя догадка верна». Он попытался свыкнуться с этим неутешительным выводом и мысленно повторил его несколько раз, потом, тяжело вздохнув, потер ладонями щеки.

— Ну ладно, — сказал он эдилу. — Я должен идти. А вы ступайте на площадь и попытайтесь найти девчонку — ту самую, что ко мне приходила.

Он должен уточнить у Грантайре, верно ли он угадал причину ее беспокойства. Если нет, то нищих в таком случае убили воры. И Лайам предпочел бы узнать об этом, находясь подальше от Кессиаса.

— Если найдете ее, скажите, что мне надо увидеться кое с кем, она все поймет. Матушка Джеф, то тело, которое лежит в вашей покойницкой, — проверьте его тоже.

— Вы думаете, я обнаружу то же, что здесь?

— Вполне вероятно. — Лайам опять повернулся к Кессиасу. — Я приду в казарму, как только смогу. Постарайтесь найти девчонку.

Сказав это, Лайам обошел матушку Джеф и направился ко второму выходу из переулка, потому что дорогу к первому по-прежнему загораживала фигура эдила.

— Ренфорд…

Лайам откликнулся:

— Потом, потом, — и побежал. Фонарь раскачивался в его руке из стороны в сторону. «Ошибаться мне нравится в одиночку!»

Выбежав из переулка на соседнюю улицу, Лайам замедлил шаг. Он страшно утомился за эти два дня и ощущал усталость каждой клеточкой тела. На душе у него тоже было не сладко. Даже если Оборотень нарушил свое обещание, Кессиас не имел права вести себя с ним так. Разве Лайам перебил этих нищих?

«Если в чем-то обвиняют этого увальня, он начинает стенать и жаловаться. Ах, Ренфорд, они вечно все сваливают на меня! А что я могу?! А куда мне податься?! Но стоит тому, кому он всегда плачется, чуточку оплошать, как наш бравый эдил принимает оскорбленную позу! А ведь я, если вдуматься, тут вообще ни при чем! Это, в конце концов, его, а не мой город!»

Лайам сердито нахмурился. Он вышел на перекресток и свернул к Герцогской улице, лелея свою обиду. Решено. Он выложился, он зверски устал, ему следует прямо сейчас послать все подальше… Так приятно сказать себе: все, дружок, отдохни, отныне ты ничего никому не должен. Можешь прямо сейчас напиться, а можешь поехать домой — ты волен делать все, что тебе угодно. Забери Грантайре и уезжай — никто поперек и слова не скажет.

На подходе к Крайней улице эта решимость ослабла. Как ни крути, а бравого — и порой не очень-то справедливого — стража порядка можно понять, ведь он каждодневно и ежечасно обременен грузом огромной ответственности за весь Саузварк… «На его месте ты тоже бы рассердился», — сказал себе Лайам. Он уже знал, что ничего не бросит и не уедет домой, он будет тянуть свою лямку и дальше. До конца всей этой истории, который, возможно, близок, а возможно, далек и не очень ясно — каков. Он взял на себя ответственность и продолжит работу.

В доме Окхэмов свет не горел, все окна там были черны и казались безжизненными. Это не выглядело устрашающе — что может быть устрашающего в жилом здании, замкнутом на ночь? — и все же по спине Лайама проскользнул холодок. Поплотней завернувшись в плащ и настороженно поглядывая на темный фасад, Лайам стал размышлять, в чем же причина его остановки возле ничем не примечательного строения.

Потом он понял. Дом выглядел так обычно… Добротный, респектабельный дом, схожий с соседними особняками. Кому придет в голову заподозрить, что за его стенами происходит что-то неладное? Существуют места куда более зловещего вида. Мрачные замки, заброшенные развалины, храмы темных богов… Впрочем, первые впечатления подчас бывают обманчивы. Например, в глубине жутковато-черной громады храма Лаомедона обитают веселые и доброжелательные служители, возделывающие очаровательные сады.