Братья - Крис МакКормик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аво нашел дешевый отель. Служащий-турок принял его очень радушно, несмотря на языковой барьер. Он даже употребил в своей речи несколько армянских слов, что Аво воспринял как любезность, если не комплекс вины. Он поблагодарил мужчину и направился в свой номер. Там принял душ, потом расстелил на кровати карту. Размеры мира поразили его.
В холле Аво попросил дружелюбного турка порекомендовать ему какой-нибудь ресторан, показав знаками тарелку и ложку. Турок рассмеялся, словно старый знакомый. По нарисованной от руки схеме Аво нашел бистро, которое называлось Kedi ve Köpek Kafe. Еда была точь-в-точь такая же, что готовила мать Рубена. Должно быть, его шрам произвел на официанта сильное впечатление, поскольку он принес Аво десерт за счет заведения: пахлава, завернутая в медовые трубочки, – его мать когда-то готовила такую же вкуснятину. Аво облизал пальцы. Денег оставалось совсем не много, но он все же оставил официанту чаевые. Это был его самый американский поступок с момента отъезда. Практика на будущее. Аво представил себе негодование Рубена – как же, оставить деньги турку без сдачи! Позор для настоящего армянина!
На улице его внимание привлекли каменные здания неподалеку. Он вспомнил рассказ кондуктора про надгробия. Аво подошел поближе и попытался найти на камне следы армянских слов. Ему попадались какие-то знаки, но ничего более или менее ясного найти не удалось. Может, стоит посмотреть вот в этом переулке?
В узком промежутке между домами он что-то нашел. Но едва Аво произнес имя своего двоюродного брата, как перед ним будто бы материализовался сам Рубен. Да нет, какой Рубен – просто похожий на него человек невысокого роста. Он смотрел на Аво из-за угла каменного здания.
Аво узнал его, хотя он был без форменного кепи и служебной собаки. Тот самый молодой турок. Сам турок следил за ним уже давно. В Карсе он незаметно проводил высокого армянина с подозрительными документами до самой гостиницы, подождал, пока тот перекусит в бистро, и двинулся за ним дальше, в тихие переулки, что находились в пяти кварталах от его собственного дома.
– Что ты тут делаешь, – спросил он, хотя Аво не понимал по-турецки. – Выглядишь подозрительно. Что ты тут ищешь в потемках?
– Я вас не понимаю, – сказал Аво. – Вы говорите по-русски?
– Я вас арестую, – сказал турок, демонстрируя служебный жетон.
– Я здесь проездом. Просто гость. Гулял, сейчас возвращаюсь в отель.
Стена позади него была слишком высокая, чтобы ее перепрыгнуть. Аво показал свои пустые руки и шагнул в сторону турка.
– Не подходи ближе! – предупредил его «жандарм».
Он откинул полу тужурки и достал пистолет.
Аво остановился и сказал:
– Я всего лишь пришел сюда посмотреть на камни, бро. Мне рассказывали, что они здесь исторические.
– Если ты такого роста, это не значит, что тебе все можно. Никакого уважения к моей стране!
– Я вас не понимаю.
– У тебя поддельные документы. Старший не заметил, но меня не проведешь. Старший сказал, чтобы я шел домой, но я-то чувствую, что здесь что-то не так. Проверка безопасности зданий…
– Бро, я просто очень медленно пройду мимо тебя, о’кей?
– О вас только и говорят в новостях. Армяне то, армяне сё. Но я не позволю вам навредить моей семье и моей стране. Не позволю, понимаешь меня?
Аво понял лишь слово «армяне» и горькую интонацию, с которой оно было произнесено. Похоже, выхода не было.
– Я сейчас сяду. Я могу лечь на землю, а ты проверишь меня. Я не вооружен, бро.
Но едва лишь Аво наклонился вперед, как живот буквально разорвало от боли. Это был самый мощный удар, который ему приходилось держать.
Это невозможно объяснить, но боль не возникла именно в тот момент. Она нарастала много лет, гораздо больше, чем он сам жил.
Молодой турок быстро подошел к нему и выстрелил еще раз.
Глава двадцать пятая
Графство Кинг, Вашингтон, 1989 год
Наступил ноябрь. Я дома.
Сегодня я ожидаю визита из местного отделения Одюбоновского общества. Я дал согласие на то, чтобы старые конюшни были переделаны под птичий питомник – так мы договорились с менеджером. Консультация назначена на сегодня, а строительство начнется со следующего месяца. К весне мы должны быть готовы принять несколько видов птиц – дроздов, ласточек и еще кого-то, названия не помню.
Я так и не добрался до бунгало Джонни Трампета, хотя и намеревался. Вместо этого я отвез Мину домой и рассказал, как на самом деле поступил с Броубитером. На самом чистом английском, который мне когда-либо доводилось слышать, она велела мне убираться вон.
Ночь я провел в своем грузовике, а наутро, в четверг, поднялся в ювелирный магазин, чтобы объяснить свое отсутствие, извиниться и забрать Фудзи.
Но пока я разговаривал с Валентиной, появилась ее тетка и села у окна с Фудзи на руках. В свете, падающем из окна, старуха нежно покачивала кошку. В какой-то момент она наклонилась вперед, и ее лицо, похожее на грецкий орех, коснулось гладкой и пушистой после кошачьего шампуня макушки.
Фудзи дольше всех прожила в моем питомнике. Она стала мне товарищем… Но я видел, что здесь ее любят, что ей тепло в этих руках и солнечных лучах, льющихся из окна. Я спросил, будут ли о ней заботиться, и старуха по-армянски ответила «да».
Я направился на восток через пустыню и проехал сто пятьдесят миль, прежде чем остановился на обочине в тени юкк. Примерно в полумиле виднелось бунгало Трампета – желтая терраса напоминала лезвие на горизонте.
Когда я жил с Джойс, я придерживался мысли, что мой брат жив, хотя на самом деле этой мыслью я снова и снова уничтожал его. Что же касается Джонни… Кроме него, никто больше не хотел дать мне еще один шанс в бизнесе. Когда он позвонил, я почувствовал себя обязанным ему, но теперь понимал, что довольно будет и простой благодарности, которую и высказывать необязательно.
Почти доехав до бунгало, я завел машину и двинулся еще дальше на восток.
В ювелирном магазине Валентина обработала мои ссадины перекисью водорода. Она вдруг поймала мой взгляд – я неотрывно смотрел на витрину.
– Вам нравятся эти серьги из лазурита? – спросила она.
Я ответил, что они напоминают мне одну девушку, которую
