Огненный крест - Н. Денисов

Родной брат Николая Павловича Гуцаленко, отец Сергий из венесуэльской Валенсии, рассказывал мне: «...Чтоб не забыть русский язык в своей высокогорной перуанской Арекипе, Николай закрывается у себя в кабинете, поет русские песни и декламирует стихи».

А у нас? А – дома?!

По случайности, по нелепости открываю дверь шумливой, беспардонной демократической газеты «Согласие». Снует знакомая «гвардия» прежних обкомовских изданий Тюмени и её сельскохозяйственных окрестностей. Во главе стола – самая солидная (я уж наслышан и начитан) местная «жертва сталинских репрессий», устроившаяся под огромным портретом внучка писателя Гайдара, мой прежний, бурных семидесятых лет, коллега-приятель Боря. Сосредоточен, углублен – с видом оператора настольной гильотины! Нюхом чую: пишет очередную похабель про колбасу. Сейчас все «свободные» (от кого и от чего?) журналисты, по почину редактора «Огонька» Коротича, пишут про ейную, с американской харей, колбасу. Её, заветную, у кого есть деньги (их нет у многих!), можно уже купить в большом количестве, разной закордонной копчёности-варёности, с добавками сои и рыхлой туалетной бумаги. Зато – без очередей.

Хотел было все ж окликнуть да поздороваться со старым приятелем – «Боря!». Но втискивается в проем двери бывший преподаватель марксизма-ленинизма Бурбулис: «Не мешай!»

Два младших литсотрудника «Согласия» достругивают и сколачивают гроб-домовину. «Да, для Советского Союза!» – ядовито обозревает меня колючим ястребиным оком Бурбулис. Я пытаюсь поймать его горловой кадык, напоминающий обглоданную собачью кость, хрястнуть им о дверной косяк, но ельцинский госсекретарь оказался бесплотен.

Неужели тут все бесплотные?

Но замредактора вполне зримо и телесно, с полным отсутствием комплекса неполноценности, выправляет на голове какого-то демократского посетителя кривые гвозди, часто попадая по собственным демократическим перстам, морщится. Молча. Посетитель тоже помалкивает. Но, кажется, тихо ликует, утробно радуется от присутствия, что ль, в сем популярном у определенной публики заведении? На готовой крышке домовины главный редактор турецким ятаганом кромсает краковскую колбасу, ест без передыху. Не закусывает. А по-простому, по-мужицки, пристально ест и ест!

Пахнет могильной землей, сероводородом, мышами.

На подоконнике – при постных позах – сидят долгоносики, перепончатые и членистоногие. Ведьмы и ведьмаки с ликами рукомойников возлежат вперемежку с кишечнополостными, то есть весь набор земноводных и малоизвестных гадов, нежитей и тварей, которые потом переселятся в передовицы будущей прохановской газеты «Завтра», обретя там новый эстетический и политический оттенок и смысл.

Внучок писателя Гайдара, Егор, на портрете шевелит щеками, причмокивает губами, вынимает из-за щеки шкурку одесской полукопченой, нюхает, произносит сыто и удовлетворенно, как очередную либеральную дурилку: «Ну дак вот...»

«Вот она!» – просвистел над столом углубленного в колбасную тему Бориса сорвавшийся с карниза ушан, сияя клювиком и шелестя перепонками пергаментных, цвета унылой покойницкой, когтистых лапок. Боря поднял отуманенный взор, не признав во мне старого приятеля, взмахнул сизым голубиным крылом, вылетел вон – в раскрытую полость форточки.

«Куда это он?...»

«А черт его знает!» – пробежала со стаканами на подносе крашеная девица на копытцах, пулеметно сея из-под хвоста овечий горошек...

Вышел на крыльцо. Посмотрел на триколор, радостно, от моего внимания, затрепетавший над бывшим обкомом партии, зашагал в сторону железнодорожного вокзала, где на втором пути поджидала электричка, чтоб увезти меня на недальнюю станцию, где находился мой огород при старинной избушке, периодически «инспектируемой» расплодившимися за последнее время местными воришками, бомжами.

Изрядно набитый вагон электропоезда наполнялся шелестом перепончатых крыл летучих мышей. На полках, где сумки пассажиров, сидели уже знакомцы-земноводные из покинутого мной «Согласия». Они зорко выбирали для агрессии «сталинистов» и «столпов тоталитаризма». У одной из рептилий узнал клювик Бурбулиса. И тут нечто осязаемое опустилось на плечо, сказало человеческим голосом:

«Вся эта сволочная свора – красные каббалисты! Они проповедуют так: поскольку добро и зло созданы Богом, то зло тоже имеет право на существование. То есть апология зла. Но воплощением и символом зла является сатана. Поэтому некоторые называют их не каббалистами, а сатанистами...». – «А Вы кто?» – «Писатель Григорий Климов». – «Читал Ваши «Красные протоколы» в Венесуэле, когда гостил у друзей, русских эмигрантов. Думал, э-э-э, пропаганда...». – «Зря так думал... На эту тему я писал и в книге «Князь мира сего». Её можно теперь прочесть и в России. Сразу предупреждаю: книга страшная и не для слабонервных...»

Посмотрел за окно вагона. Белое облако, синева в разрывах. Перелески, поля. Преимущественно бурьяном поросшие бывшие нивы. Отметил: не тревожат, не травят химией. И то радость: появились, говорят, перепёлки! И опять подумал о «дегенерации и дегенератах», об этой книге «не для слабонервных», да, конечно, прочитанной мной на берегу Карибского моря.

Неуютно. Представишь «всё это!...» Но сколько ж нам, современникам, неизвестно о тайных силах, об их оружии, о «сущности человека». О высотах духа неизвестно. О пассионарности. Об истоках предательств, о сути оборотничества. И страшно, и горько постигать эту «суть»: как это человек может обернуться совершенно иной, неожиданной стороной натуры своей, скрытой до времени?!

...Где-то далеко, за Атлантикой, сидел в это время у настольной лампы русский кадет Анатолий Федорович Максимов. Он и не мыслил, что «попадет» в нашу «ТЛ». Он просто готовился к очередному кадетскому съезду, на котором он выскажется так:

«...Экономическое положение России в плане наличия продуктов питания и первой необходимости в эпоху Брежнева было удовлетворительным по сравнению с тем, что мы видим сегодня. Это объясняется тем, что никто до прихода Горбачева к власти не нападал, не замахивался на систему, заслуга которой, несмотря на её кособокость, заключалась в самом её существовании. Сегодня прежняя система упразднена. На её месте появилась иная, принесшая идею частной собственности, в то время, когда частная собственность в стране еще не узаконена. Те «работяги» теневой экономики брежневской эпохи, которые поставляли какие-то товары на рынок, сегодня превратились в «деловых людей», владеющих одним или несколькими предприятиями и оперирующих миллионами рублей, а зачастую и долларов.

Спрашивается, откуда у людей, получавших (теоретически) только свою зарплату, появились собственные предприятия и соответствующие миллионы? Что производят эти «деловые люди» и их предприятия? За ответом на эти вопросы, будучи на конгрессе соотечественников в Москве, я обращался и к самим этим «деловым людям», и к кандидатам, и к докторам экономических наук, не говоря о том, что появлялось в печати. Полученные мною объяснения и сведения – кривобоки. И все-таки, несмотря на такую скудную информацию, вырисовывается сегодняшний силуэт экономики страны.

Мы знаем, что все рычаги экономической и политической власти в СССР находились в руках партократии и что эти функционеры высокого ранга не оставляли без внимания тех подчиненных, которые делали им подарки в пакетах из газетной бумаги. Предвидя, что приход к власти Горбачева принесёт с собой бурю, способную поколебать все основы, партийцы, сидевшие у власти, начали сдавать «в аренду» те предприятия, которые ими были занесены в списки «нерентабельных». Такие предприятия, в основном, сырьевой сектор: нефть, природный газ, лес, алмазы, золото, цветные металлы и прочее. Все это списывалось с учета и переходило в руки тех, кто в своё время – «умел принять». Сметливое начальство тоже не дремало, пересаживаясь, к примеру, в кресло скромного «члена Президиума Правления Союза Арендаторов и Предпринимателей России». При этом, по пути из одного кресла к другому, пиджак выворачивался наизнанку, но руки просовывались в прежние рукава и образ мышления не менялся.

Партийные руководители, превратясь в закулисных деловых людей и используя свои прежние связи, двинули «нерентабельное» сырьё на западный рынок. Часть вырученной валюты оседала на Западе. На другую часть покупалась разного рода электроника и ввозилась в страну, где она продавалась по баснословным ценам. Вырученные таким образом деньги шли «кому надо» и на расширение сырьевой базы.

Маленькая иллюстрация к тому, что я сказал: себестоимость производства одной тонны нефти составляет неполных два рубля, продажная цена тонны нефти на Западе – порядка 140 150 американских долларов. В августе прошлого года один американский доллар обменивался московским банком на сорок рублей (а сегодня уже выше ста!). Поэтому как бы дешево ни продавалась российская нефть на западном рынке, она никого не оставит в обиде. По такой схеме работают и все остальные «нерентабельные» предприятия.