Русский Дьявол - Анатолий Абрашкин

Во Франции. Цены на сельскохозяйственные продукты резко упали (в среднем в два раза), тогда как цены на промышленные изделия снизились гораздо меньше. Производство сельхозпродуктов стало убыточным.

В странах Латинской Америки. Миллионы тонн кофе, зерна, плантационных культур уничтожались.

2) Из СССР было экспортировано хлеба (Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне коллективизации 1927–1932 гг. Под ред. В. П. Данилова и Н. А. Ивницкого. М.: Политиздат, 1989):

1928–1929 гг. — 99,2 тыс. тонн;

1930 г. — 4,84 млн тонн;

1931 г. — 5,18 млн тонн;

1932 г. — 1,8 млн тонн.

Итак, с одной стороны — страны Европы и Америки отказываются продавать зерно по низким ценам, а с другой — в первый же кризисный год СССР почти в 50 раз увеличивает вывоз зерна.

Традиционно рост нашего экспорта объясняют так: «Для закупки промышленного оборудования была нужна валюта. Одним из основных источников ее служил экспорт хлеба. В условиях мирового экономического кризиса цены на зерно резко упали, что, однако, не привело к пересмотру установки на непосильный для страны индустриальный «скачок» (Документы свидетельствуют…). Подобное толкование советской внешней политики требует важного уточнения — кто же все-таки ответствен за падение цен на зерно: СССР или кризис?

Капиталистический деловой мир вначале довольно спокойно отнесся к неурядицам на нью-йоркской бирже. Президент США Г. Гувер вплоть до декабря 1929 г. полагал, что просто «происходит временный спад, вызванный безрассудными спекуляциями». Только в конце марта 1930 г. будущий президент Ф. Рузвельт признался, что «ситуация в экономике действительно серьезная». В Германии первая чрезвычайная экономическая программа была представлена правительством в июле 1930 г. Сталин, видимо, был более информирован о надвигающемся кризисе и настоял на переменах в экономике уже в ноябре 1929 г.

Политика сплошной коллективизации была принята в самом начале кризиса, когда цены на зерно были еще твердыми. Своим громадным экспортом в 1930–1932 гг. СССР сознательно сбивал цены на мировом рынке. Продажа зерна (и леса) по заниженным ценам вносила хаос в хозяйство капиталистических стран, усугубляя беды их экономики и приближая новые революционные выступления. Это заключение подвергает сомнению некоторые общепринятые представления о целях коллективизации.

Во время кризиса западные промышленники охотнее заключали торговые соглашения с Советским Союзом. В крупных капиталистических странах отрасли машиностроения были монополизированы. Цены на их продукцию упали значительно меньше, нежели на сельскохозяйственные товары. Продавая дешево зерно, наше государство покупало импортное оборудование практически по докризисным высоким ценам, из-за чего торговля для СССР оказывалась убыточной. Страна оплачивала нужды индустриализации слишком дорогой ценой (не забудем миллионы загубленных крестьянских жизней), поэтому никак нельзя согласиться с мнением, что беспощадная коллективизация диктовалась, прежде всего, задачами индустриального развития (тогда придется признать, что правительство осуществляло их самым неразумным путем).

Цель «великого перелома» надежно оберегалась от непосвященных. Но угадывается она вполне зримо. Потрясения мировой экономики оборачивались новым импульсом революционных движений. Идея надвигающихся революций очередной раз пленила умы узкого круга лидеров коммунистического движения.

VI конгресс Коминтерна (июль-август 1928 г.) принял программу построения коммунистического общества во всем мире. Программа выдвигала положение о трех основных типах стран (высокоразвитые, большинство стран Европы, колониальные и зависимые страны Азии, Африки и Латинской Америки) и о соответствующих путях перехода к диктатуре пролетариата в каждом из них. XI пленум Исполкома Коминтерна (март-апрель 1931 г.) сформулировал главную задачу коммунистического движения в разгар кризиса. Она заключалась «в завоевании большинства рабочего класса как необходимого условия победы над буржуазией и подготовки рабочего класса к решающим боям за диктатуру пролетариата». В документах XII пленума Исполкома Коминтерна (август-сентябрь 1932 г.) подчеркивалось, что «непосредственной революционной ситуации в главных капиталистических странах еще не сложилось, но уже обозначился переход к новому туру столкновений между классами и государствами, к новому туру революций и войн (выделено автором. — АЛ .)».

Установка на революции, определявшаяся в Коминтерне советским руководством, выступила в кризисные годы приоритетной: ради новых «революций и войн» и затевался «великий перелом». Выработка тактики грабежа крестьян под лозунгами о коллективизации и раскулачивании становилась задачей прикладной — насущной (и потому политически оправданной), но все-таки не главной. «Всеобщая мобилизация» крестьянского зерна и его продажа по заниженным ценам рассматривалась как способ подготавливания революционной ситуации. Цена перелома оказывалась настолько высока, что перед компартиями ставились заведомо завышенные цели, в высокоразвитых странах от них требовали ориентироваться на непосредственное установление диктатуры пролетариата без прохождения промежуточных этапов. Для коммунистов Германии это, в частности, исключило возможность союза с социал-демократами и совместного противодействия фашизму.

Выступая на апрельском пленуме 1929 г., Н. И. Бухарин заявил о совпадении важнейших позиций внутриполитического курса, осуществляемого сталинским большинством, начиная с 1928 г., со многими положениями троцкистской оппозиции. К 1929 г. на руководящие должности были возвращены видные троцкисты. Осудив троцкизм в 1926–1927 гг., партия по существу обратилась к основным его идеям в 1928–1932 гг. Политическая переориентация большинства ЦК (непонятная с точки зрения недавних внутрипартийной и коминтерновской дискуссий по поводу троцкизма) объясняется возрождением концепции мирового «революционного пожара». Победа западноевропейской революции связывалась с активной дестабилизирующей ролью СССР на мировом рынке, максимально возможным вывозом зерна, а следовательно, с насаждением левацких методов управления сельским хозяйством. Планы руководства партии естественно сопряглись с программой оппозиции, что и обусловило воссоединение непримиримых, казалось бы, противников. Точками сопряжения служило не только ненавистное отношение к крестьянству, но и желание подтолкнуть социалистические революции, пусть даже с помощью новых войн.

Для осуществления внутри- и внешнеполитических авантюр в 1929–1932 гг. были выбраны апробированные методы первых лет Советской власти. Сталинское правительство попыталось скопировать советскую внешнюю политику во время капиталистического кризиса 1920–1921 гг. В этот период по указанию правительства «Внешторг» распорядился о вывозе за границу русского зерна в количестве до 500 млн пудов, или 8,2 млн тонн (Шипунов Ф. Великая замятия. Наш современник, 1989, № 12). Продано оно было, надо полагать, по заниженным ценам, так что в результате нарушилась сложившаяся система цен в межгосударственной торговле. Вместо подготовки нового похода стран Антанты европейские правительства вступили в переговоры с Россией (Генуэзская конференция — апрель 1922 г.), дипломатической победой стал Рапалльский договор между РСФСР и Германией. Параллель с политикой времени коллективизации станет очевидной, если вспомнить о жутком голоде, последовавшем в обоих случаях после вывоза зерна из страны, и установлении дипломатических отношений с США в последний кризисный 1933 год.

Однако между двумя отрезками внешнеполитической истории есть и существенная разница. В 1920 г.

Россия находилась в политической изоляции, изнемогая от гражданских боев и разгула интервентов. Экономически страна истощалась лесной и золотой блокадой. Идея ответить на иностранные вторжения демпингом цен на внешнем рынке дала и долгожданный мир, и политическое признание. Совсем другая ситуация предшествовала сплошной коллективизации. 3 октября 1929 г. был подписан протокол о возобновлении дипломатических отношений между СССР и Англией, а в апреле следующего года — временное торговое соглашение. Кризис 1929–1933 гг. был глубже и разрушительнее предыдущего, установившиеся экономические связи между странами рвались как никогда быстро. Централизованная экономика СССР могла эффективно использовать противоречия капиталистических государств. Восстановленное к 1928 г. сельское хозяйство могло при разумной политике не только привольно питать страну, но и сравнительно безболезненно дать средства на индустриализацию. Реальные действия правительства выглядят, таким образом, преступной авантюрой.

Есть одна хорошо проверенная временем примета: если российского лидера хвалят на Западе, то это верный знак, что ничего хорошего для своих соотечественников он не делает. Так вот, в 1929–1933 гг. необычайно вырос международный авторитет Сталина. Беседу со Сталиным 13 декабря 1931 г. немецкий писатель Эмиль Людвиг начал с вопроса: «… допускаете ли Вы параллель между собой и Петром Великим? Считаете ли Вы себя продолжателем дела Петра Великого?» Писатель как бы подсказывал Сталину, с кого ему следует брать пример. Но в это время Сталина справедливее было бы сравнивать с библейским Иосифом, предсказавшим 7 нэповских лет изобилия и 7 последующих годов голода, в течение которых он дочиста обобрал коренной народ.