Конец фильма, или Гипсовый трубач - Юрий Поляков

В капище примчались раньше стариков. Здание суда было отстроено совсем недавно, в позднедержавном стиле, наводившем на мысль о том, что сперва тут начали возводить штабной бункер, а потом передумали и слегка приукрасили мрачную кубатуру порталами с завитушками. Стены еще радовали глаз свежей раскраской, хотя, впрочем, в некоторых местах штукатурка уже отвалилась, открыв серый пористый бетон с бороздами от опалубки. Очевидно, строили узбеки. Над центральной дверью, мощной, как вход в метро, в специальной нише торчала бронзовая Фемида с весами в руке.

— М-да, в России все на особинку! — вздохнул Жарынин.

— Что вы имеете в виду? — уточнил Кокотов.

— Посмотрите на богиню! Ничего странного не заметили?

— Нет, — покачал головой автор «Беса наготы», отметив, что скульптор изобразил богиню острогрудой, как Наталья Павловна.

— Эх, вы! У нее же нет на глазах повязки.

— Да, в самом деле… — согласился писодей, удивляясь собственной ненаблюдательности.

— Ну, где же это чертово старичьё! — воскликнул игровод, озираясь.

В скверике, разбитом перед судом, под сенью усыхающих крон нервно прохаживался длинноногий Морекопов, издавая гулкие утробные звуки, пугавшие мамаш с колясками. В своем черном костюме и манишке с бабочкой он был похож на оперного певца, который за кулисами перед выходом на сцену, гримасничая, разминает губы и пробует голос. Увидав соавторов, законник, не вступая в разговор, лишь кивнул им, а потом величественным движением откинул упавшую на лоб седую прическу. Его узкое губастое лицо было слегка перекошено, будто щека дернулась от тика, да так и осталась.

— Знаете, кого мне напоминают адвокаты?

— Кого?

Но ответить игровод не успел: на «Волге» приехали Меделянский и Огуревич. Они вышли из машины с явной неохотой и разминали затекшие ноги. Щеки директора были скорбно напружены, лоб сморщен. Отец Змеюрика выглядел недовольным и полусонно хмурился, как человек, поднятый чуть свет с постели по пустяшному делу.

— Где остальные? — строго спросил режиссер. — Почему опаздываете?

— Едут…

— А что случилось?

— Ласунская тюрбан выбирала…

— О господи!

Меделянский, увидев Морекопова, направился к нему, и они, сблизив головы, заговорили о чем-то секретном, скорее всего, о трудных судьбах пресмыкающихся в мировой литературе.

— Ну что, выиграем? — спросил Жарынин директора. — Заглянули бы в свои торсионные поля для спокойствия!

— Ах, вы все глумитесь! — покраснел от обиды Аркадий Петрович.

Из-за поворота появился желтый ПАЗик с трафаретом «Осторожно, дети!» на лобовом стекле. Гармошчатые двери открылись, и на землю ступила ражая супруга Огуревича — Тамара, одетая в деловой дамский наряд, кроем и цветом напоминающий френч. Покрикивая, бранясь и считая по головам, она помогала старикам спускаться с высокой подножки. Первой, отказавшись от поданной руки, выпорхнула одетая в матроску Злата Воскобойникова. Следом за ней артрозным козликом сиганул Ящик. Потом бывшая милиционерша приняла одного за другим: поэта Бездынько с «Избранным» под мышкой, кобзаря Грушко-Яблонского с бандурой, жену внебрачного сына Блока с лаковым ридикюлем, Болтянского в роскошном шейном платке цвета морской волны, акына Огогоева в полосатом халате, подпоясанном красным кушаком, звезду Малого театра Саблезубову во французистом берете времен Кокто, заслуженного цыгана Чавелова-Жемчужина в лиловой переливающейся тройке, композитора Глухоняна, архитектора Пустохина, народную певицу Надежду Горлову в расшитой паневе, кинобогатыря Иголкина с суковатым былинным посохом, живописца Чернова-Квадратова и его вечного супостата виолончелиста Бренча. Следом за ветеранами, гогоча, выскочили юные Огуревичи.

— Где повязки? — строго спросил Жарынин.

— Какие еще повязки? — кокетливо удивилась Корнелия.

— Зачем повязки? — сделал большие глаза Прохор, но заметив гневную оторопь режиссера, успокоил его, хлопнув себя по карману. — Здесь. Не волнуйтесь!

Тамара хмуро улыбнулась и дала сыну ласковый подзатыльник.

— А где Ласунская? — не унимался игровод.

— Чуть позже… — многозначительно ответил Аркадий Петрович.

— Что-что? Не приехала?! — взревел игровод.

— Конечно приехала. Успокойтесь! Просто Вера Витольдовна не хочет огласки. Знаете, шум, поклонники, автографы… Она — там, — кивнул директор на служебную «Волгу».

И действительно, за тонированными стеклами угадывался тонкий силуэт дамы в тюрбане, таинственный, изящный, наводящий на мысли об укромном свидании.

— Теперь главное, чтобы суд начали вовремя… — сказал озабоченный Жарынин. — Устанут старики, толку от них не будет…

— Да-а, — кивнул Кокотов, вспомнив, как полдня ждал с неверной Вероникой своей очереди на развод.

— Только бы в непрерывный процесс не вошли, — вздохнул директор. — Еще раз их сюда везти денег нет!

— Разобрались по парам! — зычно скомандовала Тамара. — Ящик и Злата во главе колонны! Пошли! Бренч! Квадратов! Дома доспорите! Не отставать!

Видавшая виды охрана с изумлением таращилась на вереницу ветеранов, которые шли и шли сквозь раму безопасности, истошно воющую от немыслимого количества наградного металла. Писодей еще никогда не видел столько орденов и медалей, собранных в одном месте. У некоторых ипокренинцев были незнакомые, даже экзотические знаки отличия. Грушко-Яблонский все-таки нацепил свой Железный крест, полученный в дивизии СС «Галичина». Ящик украсился удивительным, птицеподобным орденом, размахнувшим крылья на пол старческой груди. Воспользовавшись заминкой, пока дежурный записывал в амбарную книгу фамилии и номера паспортов, Андрей Львович поинтересовался, что же это за диковинка.

— Золотая звезда «Гваделупской каракары»! — шепотом ответил польщенный чекист.

— А за что?

— Об этом пока нельзя…

Миновав охрану, ветераны двинулись на второй этаж. Звон стоял такой, точно по ступенькам поднимался, гремя монистами, цыганский табор. Народец, томившийся в очереди за справедливостью, таращился и уступал дорогу заслуженному старчеству, кто-то восхищенно перешептывался, фотографировал удивительное шествие на мобильный телефон. Наглый патлатый юноша увязался за колонной, на ходу уговаривая орденоносцев продать награды за мгновенную наличность, но бдительная Тамара незаметным профессиональным тычком в печень разрушила его бизнес.

Судебный зал был пуст. К счастью, как выяснил дотошный Ящик, слушанье предыдущего дела отложили: истца, боровшегося за оттяпанный у него аккумуляторный завод, накануне избили в подъезде до полусмерти пьяные хулиганы. Обрадованный Жарынин рассадил стариков по степени представительности, услав Грушко-Яблонского с крестом и бандурой на задний ряд. Туда же отправились Бренч и Чернов-Квадратов, страстно заспорившие о роли Вышинского в политических процессах 30-х годов.

— Гений!.. Кровопийца!.. — неслось с «камчатки».

Вошел Морекопов и, величественно оглядевшись, сел там, куда обычно садятся адвокаты. Поблизости поместились Огуревич, Меделянский и Ящик. Жарынин устроился так, чтобы незаметно кукловодить. Писодей притулился рядом. Супостатов пока не было, и режиссер начал волноваться: не придут. Из служебной двери высунулось жующее лицо секретарши и скрылось. Автор «Сумерек экстаза» осмотрелся. Зал, в отличие от хлева, где он разводился с Вероникой, выглядел вполне прилично: бодрые бежевые стены, еще не ободранная казенная мебель. На возвышении — длинный судейский стол, высокие спинки кресел, а над ними растопырил крылья золотой гербовый орел. Из двух жадных клювов торчали красные алчущие языки.

Жарынин встал, поднял руки, как дирижер, призывающий оркестр к вниманию:

— Позор!

— Позор, позор, позор! — подхватив, зашелестели старики.

— Хорошо! — Он остановил их круговым движением ладони и спросил: — Аркадий Петрович, вы уверены, что Прохор даст судье нужную установку?

— Разумеется! — директор обидчиво дрогнул щекой. — У Проши диплом Оклахомской лиги гипноза.

— Ну, смотрите у меня!

Потом долго спорили, в какой момент следует войти Ласунской. Договорились так: режиссер даст знак, Аркадий Петрович отправит эсэмэску Тамаре, а та будет ждать сигнала за дверью и сразу запустит великую актрису в зал. Наконец появились супостаты. Сначала вошли два охранника и внимательно осмотрели помещение, даже заглянули под судейский стол. Затем появился злодей Ибрагимбыков, неторопливый, самоуверенный, но вежливый: он уважительно поклонился ветеранам и чуть насмешливо — Жарынину. На рейдере был дорогой темно-серый костюм, лаковые крокодиловые штиблеты цвета красного дерева и белоснежная сорочка с высоким, упирающимся в скулы воротником. В руках он держал портфельчик, похожий на тот, с которым приезжал в «Ипокренино» пижон Кеша. Когда мерзавец проходил мимо соавторов, на них пахнуло хорошим парфюмом. Жарынин втянул воздух и выругался: