Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов

Я еле удержалась, чтобы не швырнуть его об стену. Все тело ныло и гудело, наполненное нерастраченным желанием. Во рту ощущение потери… Пребывая еще в полусознательном со стоянии, я подняла руку и дотронулась до горящих губ. Мой рот, переполненный слюной, приоткрылся и медленно втянул в себя палец… Бедра мои конвульсивно сжались, и я забилась в сладких судорогах…

За завтраком, заметив на указательном пальце левой руки отметины от зубов, я решила, что необходимо срочно за вести мужика, чтобы не свихнуться окончательно. Мало ли, что никто не нравится, что с души воротит, — надо терпеть! Для здоровья. Лекарство пьют не для удовольствия. И я бесстрашно бросилась на поиски лекарства. Вышла на тропу войны с мужиками.

Той беспросветной апатии, в которой я пребывала, тоскуя о поруганной разбитой любви, теперь и в помине не было. Я обернула всю свою нерастраченную любовь и энергию на себя.

Для того чтобы быть в отличной боевой форме, я начала ежедневно заниматься гимнастикой, ограничила себя в сладком и мучном, набрала много заказов, и, стало быть, у меня опять появились деньги. Сшила бархатные чехлы на сиденья для своей «Волги», стала больше следить за своей внешностью, не выходила на улицу ненакрашенной и с не уложенной головой, что частенько позволяла во время любовного томления…

Одним словом, без любви мне жилось гораздо лучше, чем в самый разгар страстей роковых. Оставалось только найти подходящего мужика. Но вот тут-то словно заклинило… Мне по-прежнему никто не нравился.

От полного отчаяния я сделалась страшной модницей. Если раньше я себе каких-то фасонов просто не позволяла, немножко стесняясь своих форм, то теперь я все это с неслыханной дерзостью выставляла напоказ.

Самой моей любимой одеждой в ту пору был тонкий черный облегающий свитерок, узкая, сильно обтягивающая юбка до половины колена с небольшим разрезом сзади для ходьбы и шпильки высотой 12 сантиметров. Очень любила капрон со швом и черной пяткой.

Можете представить себе картину, открывающуюся алчущим взорам мужиков, если учесть, что объем бедер у меня в то время был сто восемнадцать сантиметров, талия восемьдесят, а грудь сто семнадцать…

Раньше женатые мужчины для меня просто не существовали, а теперь мне доставляло удовольствие морочить им голову. Я тем самым словно говорила их женам: «Ну и где ваше безмятежное счастье, к которому вы стремились всю жизнь… Вот сейчас дуну, и разлетится ваша жизнь, как одуванчик…» Нарочно до скандала я не доводила, но если скандал все же образовывался, не сильно тому огорчалась…

В общем, я стала самой настоящей стервой, если не сказать хуже.

На слово «король» я случайно натолкнулась в своей род ной «Вечерке». Какой-то восторженный журналист назвал его «королем современных шахмат». Он недавно стал самым молодым за всю историю шахмат чемпионом мира.

Я всмотрелась в него повнимательнее. Он как раз участвовал в какой-то телепередаче. А его величество ничего, решила я. А раз так, то я стану королевой раньше, чем мой Принц королем!

А чемпион между тем что-то увлеченно рассказывал, поглядывая на красивую дикторшу с нескрываемым мужским интересом. «Бедняга, — подумала я, — он и не подозревает, что в самом ближайшем будущем ему придется разделить свой трон… Пусть даже на время».

Дело оставалось за малым — найти его, познакомиться, а остальное дело техники, как уже тогда говорил по телевизору спортивный комментатор Озеров, тоже, между прочим, Николай Николаевич.

Прежде всего я пошла в «Некрасовку» и просмотрела все спортивные и прочие газеты времен его матча за звание чем пиона мира с Ботвинником. Из газет выяснилось, что он на год моложе меня, родом из Риги. В 1958 году окончил Латвийский университет, факультет журналистики, с 1959 года международный гроссмейстер, победитель всесоюзных, межзональных и международных турниров.

Потом я позвонила Леке, который подвизался в отделах культуры нескольких московских и центральных газет, давая туда статейки в основном по балету… Я без обиняков спросила у него, сможет ли он мне достать в любой из газет удостоверение внештатного сотрудника. Его удивила моя просьба и он по интересовался, для чего мне понадобилось удостоверение.

Чтобы не вдаваться в излишние подробности, я сказала ему, что влюбилась в чемпиона и хочу познакомиться с ним под видом корреспондента все равно какой газеты. Леку мой план позабавил, и он с удовольствием взялся мне помочь.

Для этого мне пришлось идти с ним в отдел культуры од ной весьма солидной московской газеты и беседовать с очень важным заведующим отделом. Он был молодой муж чина, и удостоверение я получила очень быстро, пообещав всего лишь интервью или творческий портрет Певца, доступ к которому рядовых журналистов был весьма затруднен.

Забегая вперед, скажу, что портрет этот я между делом написала. Певец был не очень удивлен тем, что я занялась творческой деятельностью, и отнесся к этой идее благосклонно. Он, безусловно, приписал это своему благотворному влиянию. Как мне потом сообщил Лека, на редакционной летучке мой материал был признан лучшим и целую неделю висел на какой-то там доске.

Следующим моим шагом был звонок в шахматную федерацию. Там я выяснила, в каком номере гостиницы «Москва» остановился чемпион.

Потом, позвонив в гостиницу, я строгим голосом представилась ответственным секретарем газеты и узнала номер его телефона.

Условиться об интервью было довольно нелегко. Чемпион с нескрываемым раздражением в голосе заявил, что у него нет ни секунды времени, что у него напряженный график жизни, и, к сожалению, он не может уделить мне ни одной минуты.

Я едва не бросила трубку, но в последний момент отчетливо услышала, как женский голос на другом конце провода вульгарно промяукал: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная за дора и огня?» Тут какой-то упрямый бес вселился в меня, и я решила добиться этого интервью во что бы то ни стало. Я начала его умолять. Он предложил мне позвонить через недель ку, когда он более или менее освободится… Я выругалась про себя. В федерации мне точно сказали, что он через пять дней уезжает. Тогда я решила пустить в ход главную артиллерию:

— Очень жаль, — смиренно сказала я и горестно вздохнула.

— Какое имеет значение — сейчас или через неделю? — сказал он и, прикрыв трубку рукой, кому-то сказал вполголоса: — Подожди, неудобно, пресса…

— Для меня имеет значение, — сказала я и еще горестнее вздохнула. — Теперь у меня будут неприятности… Ваше интервью запланировано в воскресный номер. Меня теперь еще полгода не возьмут в штат. Это третье задание, которое я проваливаю… И все три по независящим от меня причинам… Просто я не умею настоять на своем… — под конец я чуть не рыдала взаправду, поражаясь своей сообразительности.