Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов

Он дал мне полчаса. Мы договорились встретиться внизу в вестибюле гостиницы.

— Только как я вас узнаю? — забеспокоился он.

— Не беспокойтесь, я сама вас узнаю, — сказала я.

— Ах, да! — рассмеялся он, и я поняла, что он еще не привык к своей славе.

Тем же вечером ровно в шесть часов я была в подъезде гостиницы. На мне было светло-кремовое пальтецо, сильно перетянутое поясом, а под ним моя любимая униформа — черный свитерок, черная же юбка в обтяжку и двенадцати сантиметровые шпильки.

Некоторое время я наблюдала, как он метался по вестибюлю между газетным киоском и рядом кресел, на которых менее темпераментные граждане, очевидно, ждущие своих дам, спокойно читали газеты, лишь изредка поглядывая на дверь. Я улыбнулась такому мальчишеству и смело шагнула мимо тучного швейцара в вестибюль. Швейцар что-то пробубнил за моей спиной, но я, не обращая на него внимания, вполголоса окликнула чемпиона:

— Михаил!

Он оглянулся, с удивлением и явным сожалением скользнул по мне взглядом и стал всматриваться в дверь за моей спиной, ища там журналистку, окликнувшую его.

— Это я вам звонила насчет интервью, — улыбаясь его промаху, сказала я.

— Вы? — округлил глаза он.

— А что вас так удивляет? — спросила я.

— Ничего-ничего, я просто думал… А, ерунда! — Он рассмеялся. — Я почему-то совершенно не такой вас представлял. Здравствуйте!

И он протянул мне руку, видимо, только для того, чтоб удостовериться, что я не видение, а настоящая журналистка.

— Какой же вы меня представляли? — спросила я, крепко отвечая на его рукопожатие.

— Ну, такой маленькой, в очках… — он снова рассмеялся.

— Это что-нибудь меняет? — усмехнулась я.

— Даже наоборот! — воскликнул он.

— Что наоборот? — удивилась я.

— Неважно, — смущенно отмахнулся он. — Пойдемте, пойдемте, — заторопился он и, подхватив меня под руку, энергично повел к лифту.

Он жил в двухкомнатном люксе с белым роялем, как Марион Диксон в моем любимом кинофильме «Цирк», Даже хрустальная ваза с фруктами стояла на большом круглом столе.

Когда я с его помощью сняла пальто, энтузиазм чемпиона перешел в нескрываемый восторг. Я же, прилежно играя роль корреспондента, села в глубокое кресло, закинув ногу на ногу, вынула из сумочки специально купленный по этому случаю блокнот и авторучку, устремила на него пытливый взгляд и сказала:

— Очков, к сожалению у меня нет, а в остальном я готова.

— Вот, угощайтесь, — сказал он, придвигая ко мне вазу с яблоками и апельсинами. — Может быть, рюмку вина? — Он бросился к инкрустированному буфету и достал бутылку легендарного муската «Прасковейский», дефицитного даже по тем временам.

— Нет, сначала работа… — решительно сказала я. Он мгновенно отреагировал на слово «сначала».

— Отлично! А потом мы с вами поужинаем! — воскликнул он. — Давайте быстрее ваши вопросы! Вы, надеюсь, их подготовили?

Я не успела открыть рот, как он бросился к письменному столу, с грохотом выдвинул ящик, вынул оттуда какую-то папку и положил мне на колени, словно случайно прикоснувшись к ним.

— Зачем мы будем терять время? — сказал он, ласково заглядывая в глаза. — Вот тут все, что обо мне написано…

Он присел передо мной на корточки и, развязав тесемочки на папке, раскрыл ее на моих коленях. В ней оказалась целая куча вырезок из газет.

— Ничего нового из своей биографии я сообщить не могу. Потому что другой, запасной жизни у меня нет. А про прошлую здесь все сказано и пересказано… Вы возьмите эту папочку домой и настригите из нее свое интервью, а сейчас мы пойдем ужинать. Договорились?

И он быстро снизу взглянул на меня своими черными глазами, в которых так и плясали чертенята… Свои руки он якобы по рассеянности забыл у меня на коленях.

— Не договорились, — покачала головой я. — Об ужине мы поговорим после того как вы ответите мне на пару вопросов. А это… — Я закрыла папку, завязала тесемочки, положила ее на стол и легким движением, словно крошки со скатерти, смахнула его руки со своих колен. — Если вы не возражаете, я возьму с собой. Собственно говоря, вопрос у меня только один…

— Валяйте! — воскликнул он, весело плюхаясь в кресло напротив меня и заранее улыбаясь глупости моего вопроса.

— Вы еще совсем молодой человек, — начала я, открывая блокнот и краем глаза видя, как он весь напрягся, — у вас впереди вся жизнь… — Я взглянула на него. Глаза у него из игривых сделались настороженными.

— Скажите, пожалуйста, — продолжала я, — собираетесь ли всю свою жизнь посвятить шахматам?

В глазах его мелькнуло удовлетворение. Он даже кивнул мне в ответ, как бы принимая вызов. В одно мгновение он понял, что легкой победы, на которую он рассчитывал минуту назад, не будет, и приготовился к серьезному штурму. Реакция у него была отменной.

— Уточните, пожалуйста, — быстро сказал он, — вы этот вопрос задаете для статьи или для себя лично?

— Если у вас есть два ответа, я с удовольствием выслушаю оба, — сказала я.

Он опять довольно кивнул.

— Первый ответ — для вас… — Он на секунду замолчал, с легкой улыбкой погрузился во все возможные варианты ответа и выбрал, я думаю, самый безобидный. — Очевидно, вы, как и все люди, мало разбирающиеся в шахматах, думаете, что взрослому здоровому мужику не пристало всю жизнь играть в игры, даже такие сложные. Человек должен сеять разумное, доброе, вечное, что-то производить. Но на свете почти все — игра. Или, по-вашему, играть в политику, науку, искусство более прилично? Я так не считаю. А шахматы настолько серьезнее всего перечисленного, что на постижение этой игры и одной жизни мало. Знаете, что такое шахматный чемпион?

Я пожала плечами.

— Это человек, который в данное время сильнее всех своих соперников. В прыжках, например, все по-другому. Брумель недавно взял 2 метра 24 сантиметра. Он чемпион и рекордсмен. Допустим, что на будущий год он будет не в форме и возьмет только третье место, но рекорд его не будет по бит. Там достижение фиксируется. В шахматах рекордов не бывает… Там каждый талантливый гроссмейстер открывает новую страницу шахматной науки, и конца у этой книги нет. Я не знаю, чему учится человечество, изучая шахматы. Но я убежден, что очень многому. Значит, польза от них есть. Значит, для них и всей жизни не жалко. Это первый вариант ответа лично для вас. Вы удовлетворены?

— Почти… Я жду второго ответа для печати.

— Но так как профессионального спорта в СССР нет и я не могу заниматься только шахматами, то приступаем ко второму ответу. Как вы уже наверняка знаете, по образованию и по второму призванию я журналист… Этим делом я и хочу заниматься параллельно с шахматами. Скорее всего, это будет спортивная журналистика… Чтобы быть поближе к шахматам. Тренера из меня все равно не получится. Я нетерпелив и вспыльчив. Никого ничему не могу научить, сразу начинаю кричать и ругаться. А спорт мне придется в свое время бросить. Я слишком рано начал. Есть вероятность, что конец наступит быстрее, чем хотелось бы. И тогда в один прекрасный день я вдруг ста ну не только слабее всех претендентов на шахматную корону, но и молодых, агрессивных перворазрядников. Конечно, с года ми приходит мудрость, — он усмехнулся, — но с ними же она и уходит… Нужно не пропустить этот момент… А проигрыш журналиста не так заметен, как в шахматах. В журналистике ты сражаешься с собой и с начальством, а в шахматах с противником. Вот так-то, коллега… Надеюсь, я исчерпывающе ответил на ваши спецвопросы?