Варшавская Сирена - Галина Аудерская

— Я тоже не знаю. Но когда мы вернулись, я неожиданно почувствовала, что я у себя дома. Может, ты и права, называя Варшаву немного безумной, но только здесь легко дышится. Полной грудью.

Святая Анна Орейская! Она была права, хотя Павел и Зигмунт утверждали, что польская равнина, открытая со всех сторон, напоминает мост, по которому ходит каждый, кому вздумается: хочешь — иди на запад, хочешь — на восток. Дышать полной грудью на равнине, по которой гуляют грозные ветры?

И действительно, хотя слышались раскаты приближающейся бури, столица жила внешне беззаботно, варшавяне в жаркие дни загорали на пляжах у Вислы. Хотя уже поговаривали, что венки, которые пускают по реке, фейерверки, да и сам праздник в ночь накануне Ивана Купалы не будут в это лето такими пышными, как обычно.

— Значит, можно танцевать ламбеток буквально на вулкане, ведь еще дымятся пепелища вокзала на Иерусалимских аллеях, но что это для толпы?..

— Ох, нет! — прервал Анну доктор. — Ведь танцуют в бальных залах, это, можно сказать, частные развлечения. А июнь у нас ежегодно был связан с праздником моря. Венки из-под варшавских и торуньских мостов плыли по Висле до Гданьска. Но если это не пустые слухи, торжественного празднования Дня моря в этом году не будет. И не будет парада кораблей, яхт и рыбачьих баркасов в Гдыне. Наши боятся провокации. В этом месяце вполне достаточно руин только что построенного вокзала.

В июле в музеях, архивах и библиотеках началась лихорадочная работа: как сохранить экспонаты в случае войны. Просматривались каталоги, составлялись списки самых ценных книг. Все жаркие дни Анна проводила в библиотеке в окружении уникальных старопечатных книг, первых изданий французских классиков. Голова у нее была полна названиями, перед глазами стояли яркие обложки из сафьяна или кожи, а руки были грязные, натруженные, с поломанными ногтями от упаковки огромного количества пакетов. В беспокойных снах она видела архиредкие «Путешествие в Эльзас-Лотарингию» Раймона Пуанкаре с его сердечным посвящением Эрнесту Лависсу, «Зори» Эмиля Верхарна, посвященные Эмилю Золя.

В августе Анна спала с открытыми окнами, в них влетали разрываемые ветром первые издания французских классиков и, падая на кровать, давили ее своей невыносимой тяжестью. Она хотела собрать книги, но обложки сцеплялись друг с другом, как клешни омаров в портовом бассейне Пулигана.

— Снова кричишь? — будил ее Адам.

— Мне снятся книги… — бормотала она с любовью, но и с раздражением.

Как-то раз в июльский день, когда Анна стояла на Бельведерской, ожидая поезда в Константин, у тротуара остановился автомобиль, водитель которого делал ей знаки, чтобы она подошла и села рядом с ним. Она никак не реагировала на эти приставания, но тут из машины выскочила Анка Корвин.

— Ты не узнала Казика? Он везет в Вилянов сотрудницу Национального музея. Садись, посмотришь дворец и еще успеешь на следующий поезд.

Анна села рядом с Казимежем и только сейчас внимательно разглядела брата и сестру. Они были похожи друг на друга, у обоих темные глаза и волевые, энергичные подбородки. Казик и Анка были не такими худыми, как Ванда, но такими же, как и она, бронзовыми от загара. Рядом с Анкой сидела высокая девушка с волосами цвета спелой ржи, немодно собранными в пучок; ее звали Марианна. Она ехала сообщить владелице Вилянова, что в столярной мастерской приготовили специальные деревянные ящики, обитые внутри оцинкованным железом, и что Национальный музей готов принять на хранение ценные вещи из частных коллекций.

— Мы уже запаковали и снесли в подвалы собрание Рачиньских из Рогалина. Теперь очередь за загородными варшавскими дворцами. Казик, не гони так автомобиль, — попросила она.

— К-хм, — буркнул в ответ Казик.

Он вел машину не так, как Адам: почти не разговаривал, но уж зато мчался с такой скоростью, что аллея тополей казалась гладкой зеленой стеной без листьев.

— Осторожно! — крикнула Марианна.

Анна молчала, эта бешеная, рискованная езда захватила ее. Она только раз шепнула, увидев велосипедиста, выезжавшего с боковой тропинки на шоссе:

— Видишь?

— К-хм, — ответил он со свойственной ему лаконичностью.

И объехал велосипедиста в последний момент, выскочив на левую сторону дороги. Анна услышала за собой вздох облегчения.

— Если бы я знала, то не позволила бы тебе вести машину, — сказала, помолчав, Марианна. — Довезешь меня туда в таком состоянии, что я не смогу разговаривать с хозяйкой Вилянова.

— Хм? — удивленно хмыкнул Казик, затормозив перед воротами.

В этот день Анна впервые увидела бывший дворец Собеских и огромный, прилегающий к нему парк. Она долго осматривала дворец и в «Мальву» в этот день не поехала.

Весь август трезвонили телефоны. Рассказывали, как в учреждениях проводили учебные тревоги, загоняя людей в убежища, обсуждали, что дворник привез во двор песок. О затемнении окон говорилось не меньше, чем о необходимости заклеивать стекла узкими полосками бумаги.

— Ты думаешь, что они осмелятся бомбить город? — удивилась Анна.

Никто не мог дать ответа на этот вопрос, но все советовали поскорее купить оберточную бумагу и клей. Поскорее, поскорее. Куда? К спасению или к внезапной и нежданной смерти?

— Я вас ищу с самого утра. Почему не сидите дома, если в любой момент может быть объявлена мобилизация? — сердилась маршальша, звоня из Константина.

— Но, буня, отец вчера разговаривал со знакомым генералом. Если даже война начнется, то не перед уборкой урожая.

— А что говорит Павел? Что Франция?..

— Как будто бы рассчитывает на то, что мы сумеем сковать главные силы немцев, а это даст французскому командованию и политикам еще две недели.

— Для размышлений? Анна, тебе не стыдно говорить это… мне?

— Буня, я повторяю то, что слышала.

Треск брошенной трубки. Кто знает, не полетела ли на пол в «Мальве» сразу после этого разговора скатерть со всем сервизом?

Звонки раздавались утром в библиотеке, после обеда и вечером на Хожей. Павел Толимир все больше нервничал:

— На Западе и пальцем не шевельнут в защиту какого-то там Гданьска, как справедливо написал дед ле Бон. Юзеф Бек упрямо повторяет свое «нет» на все предложения Гитлера. Боюсь, что, поскольку они не могут договориться с нами…

— Не говори глупостей, — разозлился Адам.

— Не знаю, — поморщился Павел. — Ни Запад, ни Восток никак не прореагировали на захват Клайпеды. Почему должно быть иначе в случае с Гданьском? Гитлера раздражают ледяное спокойствие Бека и мартовская мобилизация наших резервистов. Он прямо спросил, хочет ли министр Бек вести переговоры под дулом пистолета, а когда услышал его ответ, что мы только переняли тон и методы противной стороны,