Князь Святослав - Николай Кочин

Язычники в это время славили Перуна - бога небесной грозы, молнии, дождей и ливней. Славяне выходят за околицу и причитают, воздевая руки к небу:

Поливай дождь!На бабью рожь,На дедову пшеницу,На девкин лён,Поливай ведром!

А начинается дождь, славяне умываются этой водицей, она красит и молодит, имеет чудесную силу, приносит счастье в дом. Бог - громовик и брюхатит землю, приносит обильные плоды. Это он изобрёл плуг - режущий землю, царь весеннего солнца, всё оживляющий, возбуждающий любовь, ведущий к браку, оттого Перуну и есть другое имя - Ярило, бог - юной, стремительной возбуждающей и плодоносящей силы - ярости, любовного томления.

В 971 году праздновали Пасху 16 апреля. 17 апреля, в понедельник Цимисхий выступил из Великой Преславы по направлению к Доростолу. Войско продвигалось до Доростола пять суток. Оно прибыло к Доростолу в субботу, накануне христианского праздника дня Святого Георгия. И в первые дни продвижения войска в Доростол, никто и ничего не знал о случившемся.

Святослав после больших забот об устройстве славянских земель и в ожидании послов от Цимисхия для заключения твёрдого и окончательного договора и установления прочного мира на Балканах, проводил эти дни в кругу своих родных и близких у своей жены Ирины. Пасхальные дни он поощрял всех проводить как можно веселее, разнообразнее и беззаботнее, желая тем самым внушить своим подданным - болгарам, что пора военных тревог миновала и его княжение обещает им спокойную, привольную и нестеснительную жизнь. Поэтому сам ходил на пирушки к христианам, бывал в соборе и церквах, слушал литургию и торжественное пение молитв, в разговорах не допускал насмешливого тона в отношении «удавленного бога», как он называл раньше Христа, крестил детей у дружинников и у горожан, что не очень нравилось болгарскому патриарху, который теперь жил в Доростоле, но зато льстило родителям тех детей, у которых был крестным сам князь, хотя и язычник. Его радовало, когда довольный народ поднимал хоругви и иконы, нарядный и говорливый расставлял столы у домов, и священники в широких парчовых ризах служили молебны на улицах и везде слышалось: «Христос воскрес!» «Воистину воскрес!»

Дружинники, все молодые и бодрые парни, оставившие жён в Киеве и по языческим обычаям ещё раз переженившиеся во время походов на гречанках и болгарках, побуждаемые князем сблизиться теснее с христианками, теперь даже не спрашивали у Святослава разрешения на перемену веры и легко и весело справляли обряд крещения и венчания, к удовольствию девушек. Жена Святослава, гречанка, была больше всех этим довольна. Она втайне лелеяла мысль и его перетянуть в свою веру и скрепить свой союз с князем законом церкви. Ставши «богоданной» князю, она не мучилась бы сознанием, что у него в Киеве, как она знала, несколько жён. Тогда она смогла бы занимать положение «законной жены», а тех считать невольным грехом князя. Чаще и чаще она напоминала князю, когда осенивши себя крестом, садилась за стол:

- Вот и мать твоя всегда Бога славила за хорошую еду… Твоя мать, слышно, была мудрой женщиной, ты зря её не слушался, да и сейчас упрямишься… Крестись, тебя народ наш больше полюбит. Негоже язычнику быть князем у христиан.

- Искупаться - дело лёгкое, - шутливо отвечал князь, - да вот беда, ваш бог не любит воинов. Мне толмачи много говорили о вашей вере: люби врагов, да прощай обиды всем. Как же я воевать буду, ежели полюблю врага, да обиду спущу. Такого князя девушки засмеют. Нет уж, подожду немного.

В окружении своих дружинников Святослав ходил по церквам слушать пение и даже поклонялся чудотворным иконам и святым мощам. Приходили к нему в гости бояре и жены бояр. Он одаривал женщин драгоценными украшениями из богатых даров греков. Убогим на площадях раздавал одежду, еду и пиво в братинах, калачи.

Деятельный и трудолюбивый князь не умел долго предаваться суетливому, бесплодному, изнуряющему и опустошающему душу веселью. В конце пасхальной недели он стал заниматься государственными делами: разбирал жалобы горожан, творил суд и расправу, посылал наказы царю Борису, проводил советы со старшой дружиной, изучал историю Болгарии и Византии со своим наставником, толмачом и учителем Григорием. Он много узнавал о хозяйстве, вере, о нравах и обычаях этих стран. Особенно его интересовали самые крупные фигуры в истории: воинственный Симеон, который заставлял гордых греков платить дань, его восхищал величественный характер и военная стратегия Никифора и капризная судьба Цимисхия. Из греческих императоров его заинтересовал ещё Юстиниан, столь расширивший границы государства, и наведший порядок во всех завоёванных землях. С особенным вниманием он остановился на заселении славянами греческих земель.

- Как же это могло получиться? - спрашивал он Григория, - что куда бы ни поехал, везде славяне, и даже, доносят мне соглядатаи, в Царьграде на улицах славяне попадаются на каждом шагу?

Тот объяснял:

- Князь, ты сам, доходя до Царьграда, слышал по сёлам славянскую речь, встречая славянский обычай от Киева до Босфора. Ещё древняя Фракия и Македония были издавна населены славянами. Наши поселенцы укрепились также в Фессалии, Антике и Пелопоннесе. Гордый славянский дух до сих пор царит в отдалённых от столицы горах и лесах, в которых живёт строптивое и свободолюбивое славянское население. Можно сказать, князь, что славянское племя простирается почти без перерыва от Пелопоннеса до Новгорода…

- Но всё-таки сдерживали греки напор славян? Или самим славянам понравилась жизнь под ромейцами?

- Славяне искали новых хороших земель. Они продвигались как поток… заселяли долины, оседали в лесах державы. А ромеи боялись их издавна. Анастасий четыре столетия назад воздвиг против славян стену. Она называлась «Длинной стеной», её назвали также «знамением бессилия, памятником трусости», потому что славяне ниспровергли её. Горек был хлеб у славян под ромейским скипетром. Сами греки признавались, что славяне бегут из римской державы к своим - «к варварам», охотно меняли эти места на чужую землю. Вот почему и тебя так хорошо встречало славянство везде.

Учёность Григория восхищала князя. Самый тон его бесед отвечал заветным думам Святослава.

- Стало быть ромеи не по праву владеют нашими собратьями? - допытывался князь.

- Ромеи не на право опирались, когда полонили предков твоих сородичей, а на силу…

- Так на силу найдётся другая сила? Али славяне оплошали?

- Учёнее ромеев нет на земле, после того, как погиб эллинский мир, а с ним и древняя великая мудрость. Ромеи не отказывают русам в храбрости… Они хорошо знают силу русского духа. Но у русов нет такого же знания и книжной учёности. Поэтому они называют нас, киевлян, «варварами» и презирают.

- Только глупец предпочтёт плохое оружие хорошему, - сказал Святослав. - Поэтому и нам не следует отказываться от того, чем ромеи бывают сильными… Книжную учёность их и веру нельзя хулить. Только землю устроить сперва надо бы. А там все премудрости ромеев будут наши. Матушка мне об этом все уши прожужжала, да я не слушал… Молодо-зелено.

От охватившего волнения ему стало душно. Он открыл окно. По Дунаю скользили лодки, раздавались песни.

- Коли будут упорствовать ромеи, да торговаться при составлении договора, не уступлю Царьграда. У них за проливом земель хватит, - сказал он. - В Царьграде легче будет учить наших ремёслам, книжности да вере.

Пылала вечерняя заря. И золотые пятна заката лежали на холмах, покрытых дубравами. На юг уходила плодородная и уже успокоенная Болгария, дальше стоял грозный Царьград, которому завидовали все властелины мира. Ещё дальше через огромное море простирались раскроенные земли когда-то могучего халифата, теперь эмиры разрозненных земель истощились в ссорах, разоряя своих подданных роскошью дворцов из подражания Багдаду. Припоминая многочисленные походы на Восток и быстрое пленение арабских областей, тех эмиров князь увидел жалкими. За горами на Западе лежали земли Германской империи, навевавшие на Святослава смутное беспокойство. Оттон короновался в Риме, устрашил папу, отнял у него земли. Потом прибрал к рукам чехов, притеснил поляков, захватил нивы полабских славян. Оттон надвигался на славянский мир методично, упорно, непрестанно. Вот новая забота - присоединить тех славян, сплотить их всех от Эльбы и Босфора до монгольских степей. Эллинская книжность перейдёт к ним - народу восприимчивому и свежему, вместе с верой… Средоточие и несметная сила славянского мира должна быть в середине Европы. И папы тогда оставят свои желания стать земными владыками. Торговые пути из Азии в Европу пересекутся в Славянской столице на Дунае.

И князь мысленно представил себе картину преображённой державы, упрочить которую считал себя призванным: судна, нагруженные мехами, мёдом, янтарём плывут из Новгорода по Днепру к устью Дуная; и северные соплеменники шумно распродают чёрно-бурых лисиц, куниц на оживлённых, затмивших богатством все города мира торжищах новой столицы; печенежские купцы гонят по гулким улицам табуны коней и коров, от которых пыль застилает солнце; заперта река Дунай и однодревками и чужеземными судами, глазами не окинуть несметные их стаи; из сказочного Багдада бредут караваны, нагруженные золотыми украшениями, красивым оружием, идут караваны нескончаемыми вереницами по знойным просторам Азии, они направляются к Дунаю; серебряную парчу, драгоценные шёлковые ткани, вещицы искусного ремесла, фрукты, восточные пряности, дорогие сосуды, вина, сукна, сафьян - продают умиротворённые византийцы; из далёкого Китая, Персии и Хорезма доставили конскую сбрую, дорогие каменья и ковры. Из столицы славянской растекаются люди в разные страны и по всяким путям и дорогам. На приумноженных полях старательные смерды взращивают тучные хлеба, не опасаясь вторжений навсегда усмирённых соседей. И хищные германцы в трепете жмутся к западным морям, приостановив свой натиск на восток. И нестеснённые в своих делах распространяют славянские попы и монахи книжную мудрость греков на славянском языке, который звучит от хладных берегов дальнего Севера до тёплых вод Адриатики.