Алтарь - Александр Прозоров

Наконец, похрустывая белым снегом, к святилищу подошли еще две женщины в полотняных туниках. Они шли бок о бок, словно подруги, о чем-то негромко переговариваясь. Одна, пожилая, с желтым морщинистым лицом, была обрита наголо, вторая имела длинные волосы, доходящие до плеч. На краю поляны прибывшие остановились, и пожилая указала молодой на сложенную кучу:

– Тебе туда, Вилия.

– Прощай, номария, – кивнула та, вышла вперед и поднялась на возвышение.

– Ты считала и считаешь, что была права, девочка моя, – сказала глава Клана. – Ради правоты своей ты пошла на предательство и клятвопреступление, поступилась нашим мнением и пожертвовала своей судьбой. Так иди же до конца. Ты готова пожертвовать собой ради смертных? Так сделай это, и не заставляй никого из нас принимать грех на свою совесть.

– Нас рассудят весы Анубиса, сестра, – ответила девушка, подняла глаза к небу, постояла так около минуты, потом резко распрямила пальцы.

Пересушенный хворост занялся сразу со всех сторон, почти мгновенно превратившись в столб алого пламени. На хранительнице затрещали, скручиваясь, волосы, начала чернеть туника. Девушка сжала кулаки и стиснула зубы, пытаясь перебороть боль, но жар оказался сильнее ее воли, и, уходя к вратам Дуата, она выкрикнула этому миру свой последний вздох: – Слове-ен!!!

– Ты ничего не слышала? – поднял голову от стола князь.

– Нет, ничего, – отозвалась сидящая у прялки Шелонь. – Малой заплакал?

– Видать, померещилось… – Макая расщепленную палочку в черный настой чернильного ореха, Словен закончил письмо, подул на тонкий лист бересты, свернул его, вышел из горницы: – Тивор, ты ждешь?!

– Да, княже! – выскочил из угла мальчишка лет десяти, в овчинном тулупчике и черных потоптанных валенках.

– Вот, бери, – отдал ему письмо князь. – Иди через озеро, оно уж замерзло все. Грамоту токмо брату моему, Русу, отдавай, и более никому! Дорогу помнишь?

– А как же, княже! Сколько раз летом за солью с отцом ходили.

– Ну так поспешай! Дни ныне короткие, а версты длинные.

– Слушаю, княже. – Мальчишка подхватил с лавки шапку и кинулся за дверь.

Правитель вернулся в горницу, поцеловал жену в щеку, забрал висящий на спинке кресла ремень с мечом, опоясался. Взял плащ, сшитый из трех рысьих шкур, кинул на плечи:

– Искать кто станет – в святилище я.

Зимний город был пуст и почти тих – разве где-то на окраине слышался стук топора. Да оно и понятно: работ зимой особых нет, на холод без нужды выходить неохота. Никого не встретив, князь дошел до святилища, склонился перед Сварогом, потом обошел богов и постучал в дверь, что скрывалась за распятой на тыне воловьей шкурой:

– Мосх, Кий! Вы здесь?

Из обители волхвов наружу вышел седобородый Мосх, привычно поклонился Словену:

– Здрав будь, княже. А Кий на том берегу, в схроне нашем. Может, и нам туда пойти?

– Ни к чему. Передай, письмо я сегодня брату послал, дабы с ратью своей к нам поспешал. Мыслю я, набрал уже алтарь наш силушку. Да и сами мы не те, что летом. Настала пора снести с земли нашей святилище поклонников смерти. Хватит, натешились. Ныне зима, мужи по домам сидят. Стало быть, рать соберется быстро. День на сборы, два на дорогу, один на отдых. А на пятый день пойдем Черного волхва бить. Готовьтесь.

Он ошибся всего на один день: длинная колонна одетых в тулупы и стеганые тегиляи воинов показалась на льду Ильменя к вечеру шестого дня после ухода на юг юного вестника. Словенск встретил гостей сперва громким билом, а потом – огромными кострами возле ворот, на которых запекались кабаньи и лосиные туши, хмельным медом, теплыми избами, где до утра отогревались по трое-четверо озябшие ратники. Правда, как обычно, на веселом гулянии не было князей ни словенского, ни русского. Братья, запершись в горнице, уединенно решали, какой станет грядущая война, кто чем станет командовать, куда наступать и как разрешать возможные споры.

– Не будет нам добычи в этом походе, брат, – налив Русу полный кубок, признал хозяин. – И чести мало будет. Против детей своих идем. Мало радости от такой победы.

– То-то не вижу сына твоего, Волхова, – кивнул Рус. – Что случилось с ним? Никак, терпения не хватило наследства ждать, торопится на стол сесть?

– Я бы простил ему желание править землей до моей кончины, брат, но не предательства родов наших. – Князь придвинул гостю блюдо с запеченным зайцем и откинулся на спинку стула. – Беда пришла в мой дом, брат. Лишился я сына, хотя и жив он по сей час. Явился минувшей зимой в наш град волхв из неведомых земель. По обычаю нашему гнать я его не стал. Дозволил остаться, о богах своих учить, именем их помогать, коли наши, родовые, не помогут. Он и научил. Сына моего, да и иных многих мужей сыновья к нему в ученики подались. Чародейства они стали творить черные, жертвы приносить человеческие, святилище богине смерти своей в стороне от стен строить начали. Задумал я помешать греху сему, детей в лоно семейное воротить, а волхва прогнать, откуда пришел. Да не по-моему случилось. Чародейским способом одолел волхв рать мою. Полтораста мужей головы сложили. И не просто сложили, а прислал злодей их отрубленные к городу в ладье из-под соли, силой своей кичась.

– Много у него учеников? – задумчиво поинтересовался Рус.

– Мыслю я, не менее полусотни, – признал хозяин.

– Я с собой пять сотен привел, брат. Ты, ведаю, столько же выставить сможешь. Управимся силой такой супротив чародейства?

– Управимся. Силу я нашел, что чародейство черное разрушит.

– Полста отроков без чародейства супротив твоих сотен? – заметно удивился гость. – Зачем же ты меня звал, брат?

– Грех у меня перед тобой, – склонил голову хозяин. – Дабы силу против колдовства собрать, мне землю свою огородить Чурами потребовалось. Ради силы я не токмо нашу, но и твою землю под руку свою огородил.

– Вот, значит, как, брат… – Рус перестал жевать, рука его осторожно потянулась к рукояти меча. – Как же мы теперь с тобой решать это станем?

– Я уже решил, брат, – ответил Словен, делая вид, что не видит его приготовлений. – Грех я пред тобой искуплю, затем и звал. Рать нашу общую завтра ты под своей рукой поведешь. И не наша она отныне будет, а твоя. И земли, и рода мои тебе отдаю. С сего часа твои они, русские.

– А как же ты?

– Сгину я для всех, брат. Ухожу от мира. Клятву дал в обмен на силу, что землю нашу оборонит. Жизнь моя отныне тайной станет. Коли беда случится, и совет али сила моя понадобится – зови. А для жизни мирской, для походов ратных меня более нет.

– Постой! – испугался Рус. – Что люди скажут, коли после нашей трапезы сгинешь ты, а я, как старший в роду, стол твой унаследую? Мне такой славы не надобно!