Большая игра - Леопольд Треппер

Излишне говорить, что вся эта хитроумная стратегия преследовала одну-единственную цель — взорвать антигитлеровскую коалицию, и в этом смысле проявлялось большое упорство. Паннвиц был нацистом чистой воды и уже поэтому крайне ограничен. Насквозь пропитанный сознанием своего расового превосходства, ни на секунду не забывая, что я еврей, охваченный слепым и тупым презрением ко мне, он недооценивал меня как противника. Только при полной безмозглости или оболваненности геббельсовской пропагандой можно было допустить, будто бойцы «Красного оркестра» готовы хоть одно мгновение шагать вместе с немцами. Борьба, в которой мы участвовали, была борьбой не на жизнь, а на смерть, но типы наподобие Паннвица не могли этого понять.

Гиммлер, ознакомившись с планом Паннвица, сказал, что посылать в Москву «коммивояжера» слишком рискованно. Как разъяснил мне Паннвиц, он побоялся воздействия притягательной силы коммунизма на добропорядочного нациста. В его памяти еще был свеж пример берлинской группы «Красного оркестра». То, что люди вроде Шульце-Бойзена или Арвида Харнака могли стать «советскими агентами», то, что мужчины и женщины, отлично чувствующие себя в высшем обществе и свободные от финансовых забот, втянулись в антинацистскую борьбу, — все это было непостижимо для гестаповских мозгов.

Но Паннвиц не унывал. Он поведал мне другой вариант. На сей раз речь шла уже о прибытии представителя Центра в Париж. Ни секунды не колеблясь, больше того, симулируя живейшее одобрение, я ответил ему, что такая идея кажется мне вполне осуществимой. Потом Паннвиц поинтересовался мнением Кента по этому поводу, который назвал эту затею утопической. Словно качающийся маятник, он вновь склонился к предательству, хотел выслужиться перед своим новым патроном и окончательно перешел на противоположную сторону баррикады. Маргарет Барча была накануне родов, и он ни за что не хотел поставить на карту покой своей семьи. Но все-таки в конечном итоге мне удалось одержать верх, растолковать Паннвицу, что если он и впредь будет приплетать Кента к «Большой игре», то вся эта история превратится в фарс.

Поэтому в Центр было отправлено подробное донесение, в котором говорилось, что группа офицеров желает вступить в контакт с Москвой. Одновременно предлагалось отрядить своего эмиссара к немцам. Этот план получил достаточно далеко идущее развитие, поскольку упомянутая встреча была назначена на бывшей квартире Гилеля Каца, на улице Эдмон-Роже № 8. Было согласовано, что раз в десять дней я буду ожидать там посланца Москвы.

Зондеркоманда лихорадочно готовила эту встречу. Паннвиц и его сотрудники спорили до хрипоты, как должен развертываться сценарий. Мне и Бергу надлежало установить первый контакт с целью подготовки главной встречи, на которой Паннвиц играл бы роль делегата нашей берлинской группы. Энтузиазм, с которым он взялся за сооружение этого замка на песке, был действительно смешным. Волк натягивал на себя бурку пастуха. Пражский палач намеревался сыграть роль посредника в переговорах с Москвой!

В ожидании этой «исторической» встречи неутомимый Паннвиц вдруг вбил себе в голову мысль расширить в нейтральных странах сеть «повернутых» раций. Я заметил, что по какой-то странной причине он оставил в стороне сеть Радо в Швейцарии. Выяснилось следующее: все, что касалось сбора сведений о сети Радо, контролировалось Шелленбергом, а последний был, хотя это не афишировалось, ожесточенным противником и соперником «гестапо-Мюллера», прямого начальника Паннвица99.

Борьба отдельных клик нацистской Германии затмевала ее общеимперские интересы. В этом я убедился, когда в Париж прибыли два эмиссара Шелленберга, попросившие разрешения допросить меня и Кента о сети Радо в Швейцарии. Паннвиц дал мне без обиняков понять, что я отнюдь не обязан рассказывать им все, что знаю.

Намереваясь расширить зону «Большой игры», Паннвиц возымел честолюбивое намерение внедриться в советские разведывательные сети в Швеции и Турции. Под прикрытием коммерческой фирмы «Король каучука» мы с Лео Гроссфогелем заложили основы нашей деятельности в Дании, Швеции и Финляндии. Возможность возобновления соответствующих связей зависела исключительно от меня и Лео Гроссфогеля. Мы решили так или иначе провалить замысел Паннвица.

В ту пору, после падения Муссолини, Центр запрашивал у нас прежде всего сведения об Италии. Тогда же в различных берлинских кругах предпринимались попытки установления контактов с Западом. Аллен Даллес, тогдашний глава американской разведки в Европе, встретился в Швейцарии с несколькими германскими эмиссарами, о чем благодаря «Большой игре» узнал и московский Центр.

…Ну а Паннвиц, чья нервозность усиливалась с каждым днем, ожидал приезда путешественника из Центра. Но ему пришлось жестоко разочароваться: посланец из Москвы так и не появился. Я это знал заранее, как и то, что мой выигрыш сведется всего лишь к нескольким «экскурсиям» («вылазкам») на улицу Эдмон-Роже № 8. В конце августа я направился в эту квартиру, где когда-то пережил столько радостных часов в обстановке тепла и сердечности, с которыми меня принимали супруги Кац. Теперь эта квартира была превращена в ловушку, где приманкой служил Райхман. Но приманка покрылась плесенью, и дичь не шла на нее.

Райхман увидел, что я вошел в квартиру, но не посмел приблизиться ко мне. Опустив глаза, он остался на некотором удалении. В «ожидании» посланца Центра я не переставал думать о роковом срыве, приведшем Райхмана, Ефремова или Матье к предательству. Они шли разными путями, но каждый из них дал совратить себя, и результат во всех трех случаях один и тот же: предательство товарищей. Впрочем, Паннвиц оценивал их по-разному и обращался с ними неодинаково. Матье считался «почетным» сотрудником. Ефремову внушили, будто его поступок совершен «во благо украинского народа». А вот Райхман — тот оказался на самой нижней ступеньке оценок «хозяина». Что бы и как бы он ни делал — в глазах арийского суперрасиста Паннвица он навсегда оставался «грязным жидом».

И даже при своем поспешном отъезде из Парижа, освобождение которого ожидалось со дня на день, Паннвиц не забыл про эти различия. Спасаясь бегством, побежденный палач хорошо помнил затверженные азы учения третьего рейха, в особенности въевшуюся в плоть и кровь ненависть к евреям.

Матье получил вознаграждение — да, да, не удивляйтесь! — и был отпущен на волю. Украинец Ефремов также удостоился определенной «милости»: его снабдили фальшивыми документами и достаточной суммой денег, чтобы дать ему возможность скрыться в Латинской Америке. Райхмана же арестовали и засадили в бельгийскую тюрьму. Он не понимал, что даже ценой предательства еврею от нацистов никогда не откупиться!