Рыцарь с железным клювом - Сергей Карпущенко

Он увидел Петруся Иваныча сидящим в своем шикарном низком кресле, но вид обладателя этой великолепной квартиры был совсем не геройский, даже не барский, а помятый и несчастный. Белорус, снявший маску, сидел со взлохмаченными волосами, низко согнувшись к коленям, в неловкой позе то ли пьяного, то ли согнутого радикулитом человека.

- Вы кто?! Вам что нужно?! - вскинул Петрусь Иваныч на Володю надменный, но в то же время и какой-то затравленный взгляд, когда услышал его шаги. - Почему вы остались здесь, в моей квартире?

Володя остановился, медля с ответом, и, конечно, начал очень глупо:

- Там, в соседней комнате, такие тапочки красивые стоят...

- Да что за галиматья! - возмутился Петрусь Иваныч. - Какие тапочки?

- Да такие, турецкие, вышитые шелком... - робко сказал Володя, пугаясь строгого тона Белоруса. - Вот интересно, откуда у вас эти туфли. Может, сами прибежали?

Петрусь Иваныч резко поднялся с кресла, выпрямился и снова превратился в того полного достоинства и самоуважения директора белорусского замка-музея, в мужчину, способного влюбить в себя Володину маму. Он даже не проговорил, а с презрением прошипел:

- Я тебя сейчас выброшу отсюда вон, за шкирку, и никакие Пауки тебе не помогут! Хочешь?

Но теперь эта угроза произвела на Володю совсем обратное впечатление он снова превратился в дерзкого и самоуверенного подростка.

- Ой, напугали! - со смешком сказал Володя и даже опустился в кресло, положив ногу на ногу, - понимал, что хозяином положения является здесь именно он, а не обладатель этой шикарной квартиры. Володя нарочно выдержал длинную паузу, а потом сказал притихшему Белорусу: - Живопись, вижу, любите; сами, видел, красками балуетесь... Или, может, не вы там женщину рисовали? Только плоховато получилось - Виктория Сергеевна в жизни красивее...

Володя, не отрывая глаз от лица Петруся Иваныча, замечал, как менялся розовый, здоровый цвет его лица на пепельно-бледный.

- Откуда ты... знаешь? - пробормотал Петрусь Иваныч, а Володя, видя его замешательство, нагло сказал:

- Как же мне не знать? Ведь это мать моя! Узнал!

Белорус даже подался вперед всем телом, до того его пронзило изумление:

- Твоя мать?? Значит, ты...

- Ну да! - зло сказал Володя. - Не узнали меня, что ли?

И резким движением правой руки Володя содрал со своего лица противную капроновую маску, так надоевшую ему. Петрусь Иваныч глупо заулыбался, нервно потирая лоб, и машинально сел в кресло, чуть ли не упал, словно не в силах был стоять на ногах. Володя видел, что на лице Белоруса изображалось то сильное волнение, то раздражение, то вдруг горькая улыбка начинала кривить красивые губы мужчины. Наконец он сказал довольно решительным тоном:

- Ну и чего же, дорогой Володя, ты хочешь от меня? Может, ты вместе с этой бандитской шайкой пришел, чтобы шантажировать? Ну так не удастся! Я смогу за себя постоять!

Вся эта длинная фраза прозвучала довольно фанфаронски, и Володя тут же уловил неуверенность Белоруса, а поэтому сказал ещё более зло и дерзко:

- Ну ладно, не очень-то хорохорьтесь! Это вы скорей к бандитской шайке отношение имеете, а не я! Разве не вы планировали украсть "Святого Иеронима", а для этого подыскали себе исполнителей - воров настоящих! И не стыдно, Петрусь Иваныч?! Вот интересно, моя мама знает, что вы дружите с ворами?!

Но последние слова Володи скорее насмешили, чем рассердили Петруся Иваныча.

- Дружок, а не ты ли и есть тот, кого Паук называл "агентом"? А, конечно, ты и есть! Выходит, ты, Володя, сам по ушки в этом самом выпачкан, ведь в Эрмитаже именно ты и должен был снять "Иеронима", только тебя опередили, вот ведь незадача! Какое же ты право имеешь стыдить меня? Если я просто дружу с ворами, то ты, мой милый, сам являешься вором. Интересно, твоя мама знает об этом?

В вопросе Белоруса было столько издевки, но и столько правды одновременно, что Володя страшно смутился. Да, он на самом деле не имел права упрекать этого человека за знакомство с преступниками, потому что сам был преступником! Нужно было срочно менять тактику.

- Где мама?! - уже без дерзости в голосе спросил Володя. - Какое право вы имели украсть её у нас?!

Белорус вздохнул, как видно на самом деле почувствовав себя виноватым перед Володей:

- Что делать, мальчик. Как говорил поэт, пути любви неисповедимы. Я романтик и всегда мечтал об умной, образованной жене. И твоя мама тоже полюбила меня. - И Петрусь Иваныч кокетливо добавил: - Меня трудно не полюбить...

Внезапно ярость загудела в Володином сердце набатом, потому что вспомнился отец, ставший таким несчастным из-за этого самовлюбленного человека. Нужно было скорей переходить к самой сути того, о чем хотел сказать Белорусу Володя.

- Вы, знаю, хотели приобрести "Святого Иеронима" Сандро Боттичелли? дрожащим от негодования голосом спросил Володя.

- Ну, да, хотел. А что? - шутливо сказал Белорус. - Разве богатому человеку вредно иметь красивые вещи? Я вот продал свой Плоцкий замок, вместе, впрочем, со своей бывшей женой, которую ты, смешно вспомнить, победил в том ночном бою. Теперь же я перебрался в Петербург, купил себе эту вот квартиру, - не правда ли, хороша! - ещё одну я приобрел для твоей мамы. Должна же она иметь свое гнездышко? В будущем мы хотим отправиться за границу, возможно, навсегда. В Америку не хотим, поедем куда-нибудь в Италию или в Испанию, на юг Франции, в конце концов. Нужны деньги, сам понимаешь, а "Иероним" нам поможет вести вполне независимую жизнь. Мама, конечно, постарается добиться того, чтобы ты был с нами. Я не возражаю, уже совсем по-барски закончил Петрусь Иваныч.

Признаться честно, Володя был ошеломлен такой блестящей перспективой. Он чувствовал, что этот человек говорит сейчас правду, и мальчик знал к тому же, что мама не посмеет уехать насовсем, оставив его. Но этот гадкий человек должен будет заменить ему отца! Володя снова вспомнил понурое лицо папы, осунувшееся, исстрадавшееся, и чувство упоения от сладкого заграничного житья тут же испарилось, уступив место ненависти.

- И вы думаете, что картина станет вашей? - спросил Володя.

- Конечно! - с улыбкой отвечал Петрусь Иваныч. - Во-первых, мне на самом деле удалось пустить Паука с его компанией побоку. Во-вторых, Злой... но я не хочу так называть этого человека, его имя Гриша, - пустил побоку своего напарника Кита, и скоро "Святой Иероним" будет у меня! Я один буду им распоряжаться!

И Петрусь Иваныч, видно наслаждаясь собственным хитроумием, картинно откинул назад густую прядь своих прекрасных волнистых волос. Но Володя, которого так и распирало от желания уязвить этого человека, со смешком сказал:

- А ничего-то вы не получите!

- Почему не получу? Получу, ещё как получу! - с азартом возразил Петрусь Иваныч. - Уверен, что Паук не найдет его сегодня ночью, потому что я...

- Вы потому не получите "Иеронима", - нагло перебил его Володя, - что подлинник картины на самом деле снял я, а ваши "агенты" пришли потом долго больно спали! Кит и Злой сняли не картину Боттичелли, а копию художника Браша. Берите её, если хотите! Только я думаю, что выручка от её продажи маленькая будет, но на юг Ленинградской области вы уехать сумеете какой там юг Франции!

Петрусь Иваныч попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась кривая гримаса. Белорус нервно провел ладонью по щеке, словно собираясь с мыслями, и сказал, как бы обращаясь к самому себе:

- Тогда почему же Паук требовал у меня картину?

- Да очень просто! - Володя ещё более дерзко, ещё повыше закинул правую ногу на колено левой. - Вы не хотели делиться с Пауком, и я тоже не хочу. Зачем делиться, если можно все забрать, так ведь? Вы ведь по таким правилам и живете! - И прибавил с ненавистью: - Вы, Пауки!

- Ну и кому же ты теперь понесешь Боттичелли? - с холодным пренебрежением спросил Петрусь Иваныч. - Кто купит у тебя украденную картину?

- У меня её купит один человек, - спокойно, размеренно сказал Володя. - Обязательно купит...

- Кто же это? - забеспокоился Белорус.

Володя пристально посмотрел в глаза Петруся Иваныча, с нетерпением ждавшего ответа, и твердо сказал:

- Вы купите.

Белорус широко заулыбался. Ему, похоже, понравились слова сына любимой женщины.

- Ну и много ли ты попросишь с меня? В принципе, я вполне готов выплатить тебе гонорар, причитающийся и Злому и Киту одновременно. Ведь они все равно, если ты не врешь, не принесут мне подлинного Боттичелли, так ведь?

- Не принесут.

- Вот и отлично! Значит, ты можешь претендовать на сорок тысяч долларов - это то, что я им обещал. Представь, это целое состояние! Впрочем, - поднял Петрусь Иваныч к потолку свои томные глаза, - тебе вряд ли понадобятся эти деньги, ведь ты уедешь с нами и будешь полностью обеспечен за границей. Представь, ты будешь обучаться в Болонском университете, самом древнем в Европе, или в Сорбонне, если пожелаешь...

- Цена моя такая, - снова перебил Петруся Иваныча Володя. - Я передаю вам картину, а вы отпускаете домой мою маму.