Человек СИСТЕМЫ - Георгий Арбатов

А ведь идея соответствовала и интересам безопасности в Европе, и нашим интересам, а главное— нельзя же было нам, Советскому Союзу, брать на себя вину перед общественностью за ее срыв. Но кто в тот момент хотел слушать доводы, внимать здравому смыслу! Выкручивался я из положения собственными силами, придумав довольно невинную оговорку в сноске. Но даже ею, как я узнал потом, остались недовольны, и, если бы не изменившаяся вскоре ситуация, могли бы быть неприятности. Чтобы завершить эту тему, скажу, что вскоре мы идею этого коридора полностью поддержали и даже готовы были идти дальше — на вывод из этой полосы ряда других систем оружия.

В целом, несмотря на значительные трудности и осложнения, работа и «Комиссии Пальме» стала очень важным этапом в моей жизни, оказала большое влияние на мое понимание политики и международных отношений. Уже потому, что в течение нескольких лет мне пришлось постоянно общаться, спорить и находить взаимоприемлемые точки зрения с целым рядом крупных политиков, людей умных, неординарно мыслящих. Я имею в виду самого Улофа Пальме, Вилли Брандта, Гру Харлем Брундтланд, Эгона Бара, Дэвида Оуэна, а также не участвовавших в комиссии, но активно сотрудничавших с ней Раджива Ганди, Бруно Крайского, Пьера Трюдо, Беттино Кракси, сменившего Пальме на посту премьер-министра Швеции Нигвара Карлссона и ряд других.

Но главным было даже другое. Комиссия стала своеобразным исследовательским центром, где в обстановке вновь обострившихся, накалившихся международных отношений, на основе коллективного опыта, коллективными усилиями в открытой, честной, иногда жесткой дискуссии рождались новые идеи, мышление, соответствовавшие ядерной эпохе. В связи с этим я прежде всего назвал бы идею «безопасности для всех», или «взаимной безопасности» (два варианта перевода названия основного доклада комиссии). Суть её в следующем: нельзя обеспечить свою безопасность, за счет или в ущерб безопасности других; безопасности можно достичь лишь вместе, на основе взаимности. Новый подход был продемонстрирован и в отношении ядерного оружия — комиссия поставила под вопрос его ценность в качестве инструмента сдерживания и фактора военной стабильности. А так называемое ядерное оружие поля боя было определено как дестабилизирующее (с этим и была связана идея свободного от этого оружия трехсоткилометрового коридора вдоль линии соприкосновения двух военных блоков).

Публикация у нас этого доклада в полном переводе, без купюр (хлопот это стоило тогда немалых) позволила сделать эти и некоторые другие идеи достоянием советской общественности, которая смогла знакомиться с содержавшимися в докладе западными оценками соотношения военных сил, показывавшими, что в ряде сфер мы обладаем большим преимуществом. Впечатление это произвело немалое.

К сожалению, работа «Комиссии Пальме», как и деятельность других международных неправительственных организаций, не смогла предотвратить усиление напряженности в мире. В условиях, когда в США и ряде других стран Запала произошел сдвиг — вправо, усилились милитаристские тенденции, серьезные сбои в нашей внешней и военной политике не только не помешали, но и способствовали ухудшению международной обстановки в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов. Мы, по существу, оказались участниками «демонтирования» разрядки, объективно помогли ее противникам в США и других странах НАТО начать вторую «холодную войну». Негативные явления в нашей внешней, как, впрочем, и внутренней, политике в эти годы оказали известное воздействие на расстановку политических сил, на ход политической борьбы в США и ряде других западных стран, укрепляли позиции правых и крайне правых, а также милитаристских кругов. Мы помогали создавать все более пугающий обывателя «образ врага». «Ранний» Рейган, выступавший как ненавистник, враг «империи зла», которой был объявлен Советский Союз, пришел к власти — это надо признать — не без нашей помощи.

Словом, к 1982 году (положение не улучшилось и к 1985 году, к началу перестройки) наша внешняя политика пришла с весьма неутешительными результатами. Мы, по существу, вернулись к разбитому корыту. Снова бушевала «холодная война», гонка вооружений достигла невиданной интенсивности. Это было очень тяжким поражением и для США, и для нас, и для всего мирового сообщества.

Но тем не менее, мне кажется, разрядка семидесятых годов не была усилием, затраченным впустую, не была напрасной, Во-первых, она поставила перед политиками и общественностью очень важный вопрос: что, собственно, можно считать нормой в международных отношениях, в том числе в отношениях между СССР и США, — непримиримую враждебность, находящую выражение то ли в «горячей», то ли в «холодной войне»? Или же нормой могут стать цивилизованные отношения, не исключающие противоречий, разногласий, в какие-то моменты даже борьбы, но в то же время основанные на реалистическом понимании общих интересов, готовности не только друг с другом жить в мире и друг друга терпеть, но и сотрудничать на равноправной и взаимовыгодной основе? А во-вторых, разрядка как минимум пошатнула убежденность в фатальной неизбежности плохих отношений, «холодной войны» и военной конфронтации. Она родила не только надежду, но и веру в то, что поиск альтернативы не является бессмысленным, что такая альтернатива возможна. И даже в самые острые моменты новой полосы «холодной войны» она уже очень многими не воспринималась как возвращение к норме.

Это дало себя знать и на Западе. Прежде всего в бурном подъеме антивоенного, антиядерного движения, пришедшемся как раз на 1981–1982 годы. Резкое поправение в американской политике, распространившийся на Западе милитаристский угар, возросшая напряженность, риторика Рейгана и некоторых других западных лидеров смертельно напугали прежде всего их собственные народы. На эти годы приходится и самая крупная, почти миллионная демонстрация в защиту мира в Нью-Йорке, которая произвела на Рейгана столь глубокое впечатление, что впоследствии, когда уже начались позитивные сдвиги в советско-американских отношениях, некоторые американские консерваторы обвинили своего президента в том, что он позаимствовал свои лозунги, свою политику у антиядерного движения начала восьмидесятых годов.

Да и официальная внешняя политика все-таки не вернулась полностью к состоянию классической «холодной войны». В Европе сохранялись очень заметные последствия разрядки. Что очень важно, сохранилось одно из самых существенных достижений семидесятых годов — наш диалог и даже известное политическое сотрудничество с социал-демократами, особенно с социал-демократами Европы.