СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ - Матвей Барсов

«Бог, еще в лице Авраама, особенною любовью возлюбил нас — Евреев, умножил народ наш в Египте, избавил его от притеснений Фараоновых, оградил его законами, ввел в землю обетованную, позволил ему соорудить храм для призывания святейшего Своего имени — так думать и говорить о Боге значит ли хулить Его? — Моисей, еще с младенчества удостоенный особенного избрания Божия, творил чудеса, был путеводителем предков наших в пустыне, принес нам откровенный закон Бога нашего с Синая — что в таких мыслях и словах о Моисее хульного против Моисея? — У отцов наших в пустыне была скиния свидетельства; впоследствии заменил ее храм, построенный Соломоном: но Всевышний живет не в рукотворенных храмах, — небо, как говорит пророк, престол Ему, земля подножие ног Его — думая и говоря таким образом о храме, я выражаю ли какое-либо неуважение к нему? — Но не быть послушным ни Богу, ни Моисею, без сомнения, значит не хвалить, а хулить Бога и Моисея: а отцы наши в этом согрешили, когда были в пустыне слив тельца и веселясь перед делом рук своих! Не внимать истинным проповедникам истинной славы храма, даже преследовать и убивать их — значит вовсе не уважать храма: — а предки наши кого из пророков — проповедников будущей славы храма — не гнали? Много ли спаслось от их неистовства из предвозвестивших пришествие Праведника? Да и вы, люди жестоко-выйные и с необрезанным сердцем и ушами! и вы не всегда ли упорствуете против, св. Духа, подобно отцам вашим? Что вы сделали? Вы предали и убили Праведника, Которого Бог издавна обетовал роду нашему, — Которого слушать, как пророка, заповедал вам сам Моисей, — Который есть солнце нашего храма, славного доселе одними только тенями прообразований. Итак, не я, а вы — хулители Бога и Моисея, — вы не чтите храма, столь теперь славного, не чтите так, как бы надлежало чтить его!»

От таких слов Стефана раздиралось сердце у гонителей его, и они скрежетали на него зубами. Чтобы подкрепить юного подвижника для тягчайшего подвига, который уже предстоял ему, а вместе, чтобы сильнее подействовать на совесть гонителей, — Стефану, в духе ревности Илииной воззревшему на небо, является в отверстых небесах слава Божия и Иисус, стоящий одесную Бога (Деян.7, 5). Явление важнейшее, которого никто доселе не удостаивался! Тайновидец указывает на него врагам своим, как на последний способ к их убеждению. Надежда напрасная! Жестоковыйные кричат, затыкают свои уши и единодушно устремляются на предстоящую им жертву. Отселе взор благоговейного наблюдателя, взирая на Стефана, встречает то, чему подобное, в отношении к жестокости, он мог видеть на одной Голгофе, — слух его благоговейно поражается тем, что мог слышать разве только со Креста от великого Страдальца Голгофского. Святого диакона и апостола изводят вне града и побивают камнями. Усилие погубить простирается до того, что губители, для большей удобности, снимают с себя одежды и полагают их у ног Савла. Савла! — Это тот Савл, который после будет величайшим учителем языков… Последняя минута настала, — и страдалец Стефан, еще побиваемый, предает дух свой Господу Иисусу, как сей предавал Свой дух Отцу небесному на Голгофе: Господи Иисусе, взывал Стефан, приими дух мой.

Наконец, преклонь колена, возопи гласом велиим: Господи, не постави им (убийцам) греха сего. И сия рек успе. Душа Ангельская! Как она сходна с душою Богочеловека, молившегося на Кресте за Своих распинателей!

Кровь первенца из мучеников новозаветных была росою небесною для семени слова Евангельского. Проповедники Евангелия, хотя были рассеяны смертью Стефана, но еще с большим успехом начали проносить слово Христово по всей Иудее и далее. Так Стефан (имя его значит венец), сделавшись новым украшением подобного венца Христовой Церкви, сделался и новою силою ее против неверия и нечестия (Воскр. чт, г. II, стр. 382).

Стих 1-60

Речь первомученика Стефана и ее отличительные особенности

В. Певницкого.

После речей апостола Петра, в Деяниях апостольских обращает на себя внимание длинная речь первомученика и архидиакона Стефана, сказанная им перед Синедрионом и израильтянами, когда его привели на сонмище и обвиняли в хульных словах на Моисея и на Бога. Особенное значение придает ей сила внутреннего духа, коим запечатлено в ней каждое слово, и ее содержание, в котором с большей ясностью, чем прежде, раскрыта сущность новой веры в ее отношении к вере ветхозаветной. В речах Петра проповедовалось воскресение Иисуса Христа и указывался в Нем начальник жизни и Спаситель; у Стефана в основании всего лежит та же общая мысль, но при раскрытии ее он входит в более частные определения, и сравнивая два Завета, Ветхий и Новый, прямее, чем другие, показывает подчиненное, временное положение первого и вечное значение второго. Обстоятельства, какими сопровождалась эта речь, еще более усилили впечатление, какое она и сама по себе сильна была произвести на других.

Стефан был эллинист по происхождению и образованию, то есть, еврей, родившийся и воспитавшийся в странах языческих. Деяния апостольские дают понять, что он в сонме верующих отличался перед другими и мудростью и силой духа. Когда апостолы, по поводу споров эллинистов с палестинскими евреями из-за пособий вдовицам, сделали распоряжение о выборе семи опытных людей, исполненных Духа Святого и мудрости, для надзора над трапезами, первым из семи выбранных явился Стефан. Каждый раз, как только упоминают о нем Деяния апостольские, к его имени присоединяют особенную похвалу, называя его то мужем, исполненным веры и Духа Святого (VI, 5), то мужем, исполненным веры и силы (VI, 8). С ним вступали в спор многие из пришельцев в Иерусалим, но никто не мог противостоять премудрости и Духу, с которым он говорил. Дело, в котором Стефан был непобедимым защитником, было дело новой веры, дело спасения, принесенного Иисусом Христом. Из обвинений, на него возведенных, видно, около какого пункта вращались его споры и беседы: из тесной ограды ветхозаветного храма он призывал всех в широкую область Церкви новозаветной, и при этом старался исправить узкие, исключительные воззрения на свой завет с Богом потомков Израиля, доказывая временное значение этого завета и более широкое, вечное значение завета нового, к которому первый был только приготовлением и в котором он должен был найти свое завершение. Это раздражало иудеев, слепо привязанных к своему закону, но не могших опровергнуть справедливых толкований Стефана, и они в ослеплении, не понимая дела, стали обвинять его, что он не перестает говорить хульные слова на Моисея и на Бога, на храм и на закон (Деян. VI, 11-13) и предрекает, что Иисус Назорей разрушит храм и изменит обычаи, преданные Моисеем (VI, 14). Раскрывая существо Нового Завета, Стефан первый открыто противопоставил его Ветхому Завету и пошел вразрез с иудейскими предубеждениями, которые внушали им гордое самомнение о своей исключительной угодности перед Богом, и при которых они утратили истинное понимание назначения закона Моисеева.

Речь Стефана, сохраненная для нас в Деяниях Апостольских, не была одной из тех речей, с какими он обращался к верующим и неверным, проповедуя новые времена и опровергая защитников ветхозаветного обряда. Она сказана была в исключительных обстоятельствах, перед самой смертью его, и служит торжественным заключением его сильного служения слову истины, ознаменованного великими знамениями и чудесами; в ней совмещена сущность того, о чем частнее и подробнее говорил Стефан в обыкновенных беседах с людьми, входившими с ним в соприкосновение, Стефана привели в Синедрион на суд за то, что он якобы произносил хулу на Моисея и на Бога; явились ложные свидетели, перетолковывающие его слова. Он знал, какое тяжкое обвинение в глазах иудеев взведено на него, и предчувствовал последствия его для себя. Но полный сознания своей правоты, полагаясь на силу Духа, его укрепляющую, он перед судом поражал всех совершенным спокойствием и выражением достоинства на его лице, так что, по словам книги Деяний Апостольских, все, сидящие в Синедрионе, смотря на него, видели лицо его, как лицо ангела (VI, 15). После того, как первосвященник спросил его, правда ли то, что говорят на него обвиняющие его в хуле на Моисея, на храм и закон, он, сделав обращение ко всем присутствовавшим и попросив внимания, начал слово самозащищения. Это слово должно было явиться у него объяснением той веры, которой он держится, которую проповедует и которая многим показалась соблазнительной. Он излагает историю домостроительства, явленного в народе израильском, начиная с Авраама, выставляет обетования Божии избранному племени, останавливается долго на Моисее, в хуле на которого обвиняли его, и представляет его избранным посланником Божиим, сотворившим многие знамения и чудеса; говорит далее, как о деле богоугодном, о построении храма, на который будто, по наговорам лжесвидетелей, он произносил хульные слова. Таким образом он показывает себя верным израильтянином, чтущим обетования и установления Божии и всех служителей завета Божия, но он хочет расширить взор своих единоплеменников, привязанных к старым преданиям, не вполне отвечавшим широкому смыслу закона и писания, и от старого указать путь к новому, путь, намеченный же в писании богоизбранными служителями завета Божия. Так, при слове о Моисее он припоминает предсказания Моисея о новом пророке, которого Бог воздвигнет из братии его, и приказание его своему народу слушать этого нового пророка (Втор. XVIII, 15). Говоря о храме Соломонове, он приводит слово Исайи о том, что Всевышний не в рукотворенных храмах живет, что небо — престол Его и земля — подножие ног Его (Ис.LXVI, 1-2), и дает понять, что нельзя создать довлеющего дома величию Бога, сотворившего все Своею рукою, и что, кроме храма Соломонова, могут быть вместилищем славы Божией и другие места, и в других странах. К слову самозащищения, к слову учения или разъяснения исповедуемой им истины Стефан присоединяет слово обличения евреям, его слушавшим, в том упорстве, с каким они отвергают предлагаемое им спасение, к которому Бог готовил их Своими промыслительными попечениями об избранном народе. Повод к этому обличению представляла Стефану обозреваемая им история богоизбранного народа, полная отступлений его от Бога и Его закона и противлении Его посланникам, и достаточно определившееся отношение его потомков к новозаветному учению о спасении. Мысль об этом ожесточении и противлении Богу своих единоплеменников Стефан не сразу выставляет на вид в своей речи. Но она составляет у него заднее основание всех представлений, какие являются у него при обозрении событий ветхозаветной истории, и ослепление своих современников, перед которыми он должен защищать себя от несправедливых нареканий при виде непонимания ими нового учения о спасении, он ставит в связь с ослеплением и противлением Богу и Его пророкам их предков. Под влиянием этой мысли Стефан, говоря о Моисее, авторитет которого, в глазах его слушателей, по их мнению, нарушен или унижен Стефаном, поминает о том, что этого Моисея отринули евреи в Египте, когда он явился к ним по повелению Божию из земли мадиамской, что его не послушали они, когда были около Синая, заставив Аарона сотворить вместо Бога изваянного тельца и принести жертву делам рук человеческих, и приводит обличение на евреев за это, высказанное от лица и в книге пророка Амоса (Ам. V. 29). Речь Стефана текла сначала медленно и спокойно: он очень подробно начал обозревать пути промысла Божия в истории избранного народа от дней явления Бога Аврааму. Но это подробное и спокойное обозрение путей Божиих не доведено Стефаном до конца. Может быть, слушатели его злобно настроенные против него, выказывали нетерпение и как-нибудь заявляли ему, чтобы он без долгих распространений, скорее переходил к концу и говорил о себе, а не о других; или чувство самого проповедника, по мере того, как он переходил от лет древних к временам новым, при обозрении иудейской истории, приходило в большее и большее волнение при виде той неблагодарности, какою ознаменовали себя вожди народа израильского и сам этот народ. Только Стефан, дошедши до времен Соломона и приведши выражение Исайи о значении рукотворенных храмов и о небе, как жилище Божием, вдруг прерывает нить исторического изложения и изменяет прежний, ровный и спокойный тон своей речи. Сильным и жестоким словом обличения, обращенным к своим слушателям, он заканчивает прерванную нить исторического обозрения, совмещая в одной картине аналогичные явления из истории пророков и из жизни, ему современной. Жестоковыйнии и необрезании сердцы и ушесы (говорит он), вы присно духу Святому противитеся, якоже отцы ваша, тако и вы. Кого от пророк не изгнаша отцы ваши? И убиша предвозвестившия о пришествии Праведного, Его же вы предатели и убийцы бысте. Иже приясте закон устроением ангельским и не сохранисте (VII, 51-53). Такое прямое и резкое обличение не могло смягчить сердца людей, видевших в Стефане человека, не уважающего веры и закона отцов, и они явным образом выразили свое негодование обличителю, который стоял перед ними, как виновник перед Богом и законом, по их узкому и ослепленному суждению, и должен бы только защищаться от тяжких обвинений. По словам книги Деяний апостольских, евреи, слыша обличения Стефановы, распыхахуся сердцы своими и скрежетаху зубы нань (VII, 54). При виде такого ожесточения слушателей Стефан, по движению Духа, его наполнявшего, обратил взоры свои к небу и увидев славу Божию и Иисуса, сидящего одесную Бога, указал на это всем, стоящим вокруг него, как на свидетельство божественного величия Господа Иисуса Христа и как на предвозвестие будущего утверждения и распространения Его царства. Такую речь иудеи сочли богохульством, затыкали от нее уши свои и, выведши смелого исповедника веры во Христа за город, побили его камнями. А свидетель веры в божественное величие Иисуса Христа, побиваемый камнями, молился за своих мучителей и умер с молитвою на устах о том, чтобы Господь не поставил им греха сего (VII, 60).