Пляжная музыка - Пэт Конрой

В первый же месяц я представил Ли всем, кто имел значение в нашей с Шайлой жизни, и познакомил дочь с миром, в котором мы выросли. Мы изучили все школьные альбомы, оставшиеся на чердаке в доме Фоксов, после того как мы с Шайлой поженились. Между страниц лежали сувениры, напоминающие о школьных годах Шайлы: сухие лепестки орхидей со школьных балов были похожи на потерянные эльфами перчатки. Она хранила корешки билетов в кино с аккуратно написанными на них названиями фильмов и именем мальчика, с которым она смотрела фильм. Я улыбнулся, обнаружив, что чаще всего встречалось имя Джордана Эллиота, выведенное четким почерком Шайлы. Сохранила она и программки школьных спектаклей и футбольных матчей, и расписание религиозных праздников в синагоге. На записках, которые присылали ей в школе, тоже была проставлена дата и сделано пояснение. Я нашел даже эссе о леди Макбет, за которое Шайла получила высший балл и восторженный отзыв преподавателя английского Джона Лорринга.

— Давай-ка посмотрим, а что ты писал, — предложила Ли.

— Господи, сделай так, чтобы моей подписи не было под всякими глупостями!

— Ну конечно же была. Ты ведь женился на маме.

— Да, но тогда я еще не знал, что женюсь на ней.

— Вот, нашла. Посмотри. Прочитай мне.

— Это даже хуже, чем я думал. Просто ужас. На трезвую голову читать такое невозможно.

На листочке с пометкой «лично в руки», причем слова эти стояли в многозначительных кавычках, я, вдруг по недомыслию почувствовав себя взрослым, написал следующее:

Дорогая Шайла, разреши сказать несколько «милых глупостей» самой очаровательной девочке на свете. Не забывай наши уроки английского и то, как вспыхивало лицо мистера Лорринга, когда ты называла его жеребцом. Нам с тобой пришлось много через что пройти, но честно признаюсь: я не жалею ни об одной минуте. Все было здорово и от чистого сердца (хотя… не от такого уж и чистого!). Когда тебе надоест, этот мерзкий сексуальный маньяк Джордан, знай, что можешь всегда забраться с дерева в мое окно. (Ха-ха! Это шутка.) Не забывай о нашей поездке в старших классах и о том, как Безумный Майк подбросил гремучую змею в машину миссис Барлоу. Постарайся этим летом не слишком часто нарываться на неприятности, зато в следующем году, в университете, будем дружно напиваться хоть каждый вечер. Девушке, которая слишком хороша, чтобы ее можно было забыть[142].

Джек

Я закрыл альбом, чувствуя, что скорее смущен, чем растроган собственными юношескими излияниями.

— Я был идиотом. Круглым дураком. Теперь понимаю, почему Фоксы меня просто не переваривают, — заметил я. — А вот почему твоя мама вышла за меня — до сих пор тайна за семью печатями.

— А мне кажется, что все это очень мило, — заявила Ли.

Сила привычки не относится к числу моих главных достоинств, но я все же пытался создать у Ли хотя бы видимость в неизменности порядка вещей. Как и у большинства детей, регулярность действовала на нее умиротворяюще, отвечая некой первобытной потребности. Ли привыкла к определенному режиму дня, и это давало ей врожденное ощущение порядка, времени и правильного течения событий. Если бы не Ли, боюсь, все мои поездки начинались бы не раньше полуночи, а трапезы завершались бы часа в три утра, под молчаливым сиянием звезд. Мой ребенок вносил в мою жизнь определенную нормальность и служил антидотом моей природной несобранности.

Несколько раз в неделю мы ходили к Люси и доктору Питтсу на коктейль, которым они угощали меня в шесть часов вечера в своем доме на берегу. Мне хотелось как можно больше времени проводить с матерью, и хотя меня нервировало, что приходится делить ее общество с плохо знакомым мне человеком, вскоре я понял, что мы с ним в одной упряжке. Всю жизнь Люси искала мужчину, который ловил бы каждое ее слово и всерьез воспринимал ее самые бредовые идеи. И такого мужчину она обрела в лице Джима Питтса. Он ее просто обожал.

Мне не хотелось передавать Ли свое умение хранить холодное молчание. В глубине души я понимал, что, возможно, именно оно-то и погубило Шайлу. Приходя в гости к матери, я надеялся, что ледник внутри меня в конце концов начнет разрушаться, расколется на мелкие кусочки и уплывет навстречу теплым водам Гольфстрима.

Ремиссия у Люси протекала на редкость хорошо: лицо матери снова порозовело, на первый взгляд она явно шла на поправку. Мы все знали, что этот цветущий вид — всего лишь видимость, но Люси черпала вдохновение в своем страстном желании жить и заражала всех своим энтузиазмом. Она была не из тех, кто сдается без боя.

Я сидел в их гостиной и ждал, когда в шесть часов, точно по расписанию, решительной походкой войдет доктор Питтс.

— Ну, какое зелье предпочитаете? — спросил он меня.

— Бомбейский джин с мартини. Безо льда. Смешать.

— А вам, мадемуазель? — обратился доктор к Ли.

— Мне, если можно, лимонаду, доктор Джим, — ответила она.

Из сада вышла Люси и по очереди поцеловала нас. Но поцеловала как-то безразлично, словно походя. От матери пахло полынью и землей.

— А тебе как всегда, дорогая? — спросил доктор Питтс, склонившись над старинным баром, уставленным хрустальными графинами. — Любовный напиток номер девять?

— Звучит божественно, милый, — ответила Люси и хитро подмигнула внучке: — Как думаешь, Ли, пора кормить четырех всадников Апокалипсиса?

Ли бросила взгляд на старинные напольные часы в другом конце комнаты.

— Да, сама посмотри.

Усевшись напротив меня, Люси запела песню в стиле кантри из своего богатого репертуара. На сей раз она выбрала песню Джонни Кэша[143] «I Walk the Line».

У мамы был красивый, глубокий голос, и она любила его демонстрировать. Итак, Люси пела, а доктор Питтс смешивал коктейли и с обожанием смотрел на жену.

В дальнем конце гостиной что-то еле слышно зашевелилось, сначала под стулом, а потом под шторой у окна, обращенного на юг. Менее чем через минуту из потайных мест вылезли и стали медленно ползти по направлению к нам четыре черепахи, которых Люси держала в качестве домашних питомцев. Их появление неизменно приводило Ли в восторг, и не важно, сколько раз она становилась свидетелем того, как Люси своим пением приглашала черепах присоединиться к остальным членам семейства. Фосфоресцирующие шоколадные панцири напоминали изящно расписанный фарфор. Казалось, по комнате движутся кувшинки. Черепашки устраивались у ног матери и, задрав головы, начинали смотреть на нее с неземным терпением, свойственным всем хладнокровным животным; Люси передавала Ли две миски и внимательно следила за тем, как внучка кормит черепах сырым гамбургером и салатом-латуком. Черепахи были хорошо воспитаны, и каждая терпеливо дожидалась своей очереди. Закончив с обедом, они разворачивались и с сонной грацией ползли к себе, в подземное царство дома, при этом доктор Питтс всякий раз старался приурочить свое появление с напитками к моменту их выхода в свет.

— Знаешь, Ли, как-то раз я попыталась спеть им рок-н-ролл, — начала Люси, приняв из рук мужа водку с тоником и на секунду встретившись с ним глазами.

— Это поможет тебе скорее повзрослеть, — заметил доктор, переходя от жены к Ли, которая с благодарностью взяла лимонад.

— Но при звуках рок-н-ролла черепахи даже с места не сдвинулись, — продолжила Люси. — Тогда я исполнила рождественские песнопения. Никакой реакции. В честь доктора Джима я спела гимн Военно-морских сил. Опять ничего. Тогда я запела «Wabash Cannonball»[144], и черепахи выскочили, точно скаковые лошади. Эти деревенские черепахи реагируют исключительно на музыку кантри. Ничто другое их не вдохновляет.

— И это чистая правда, Ли, — подтвердил доктор Питтс. — Я главный свидетель защиты и готов дать показания под присягой. Ты разве не знаешь, что слово мужчины — самая ценная вещь в мире.

Он подал мне мартини, и надо сказать, что, как и все бывшие военные, коктейли он смешивал мастерски.

— Ваше здоровье, — улыбнулся доктор, поднимая бокал. — За то, чтобы никогда не впадать в смертный грех уныния и радоваться каждому дню.

Я еще раньше обратил внимание на то, что доктор Питтс, как правило, изрекал либо нечто ритуальное, либо нечто банальное. Он был достаточно хорошо воспитан, чтобы понимать, что в определенных ситуациях просто обязан хоть что-то сказать, и в то же время достаточно деликатен, чтобы понимать, что лучшая стратегия для него во время коктейля — ухаживать за женой. Он любил говорить о себе, что от него редко можно ждать сюрпризов, но на самом деле намекал на то, что человек он скучный.

— Наконец-то у нас здесь появится хоть какая-то жизнь, — сказала Люси внучке. — Со времени твоего приезда на остров ничего интересного не происходило, но сейчас все изменится.

— А что должно произойти, бабуля? — спросила Ли, усаживаясь Люси на колени.