Пляжная музыка - Пэт Конрой

Мы сидели на веранде и слушали монотонный шум моря. Волны двигались ритмично, упорядоченно, словно песок в песочных часах, освещенных луной. Обстановка была такой умиротворяющей, такой спокойной, что я с любовью взглянул на мать, которая всегда мечтала именно о таких тихих домашних вечерних ритуалах. Театральное действо, приближенное к обычной нормальности, трогало ее до глубины души.

Первой его увидела Люси. Даже виду не подав, будто что-то не так, она поднялась и разгладила руками платье.

— Джим, дорогой, — сказала она, — может, сбегаешь к Ти-Ти Боунсу, пока магазин не закрылся? Я забыла купить к ужину пасту и хлеба.

— Конечно, — отставил бокал доктор Питтс. — Развлекай гостей.

— А можно нам с Ли поехать с тобой? — спросила Люси, озабоченно посмотрев в сторону берега.

Я проследил за ее взглядом и все понял без слов.

— Мама, можешь прихватить для меня баночку майонеза «Хеллманнс»? — спросил я.

— С превеликим удовольствием, — ответила она. — А ты пока поставь воду для пасты.

— Уже иду, — отозвался я, краешком глаза следя за приближающейся фигурой мужчины. — А ты, Ли, сможешь выбрать себе десерт, какой понравится.

Когда они вошли в дом, я спустился по ступеням, ведущим к берегу, отметив про себя, что прилив потихоньку усиливается. Но я смотрел не на море, а на отца, который вцепился в бутылку, словно она была набита драгоценными камнями. Отец нетвердой походкой шел к дому, пока вдруг не обнаружил, что я загораживаю ему дорогу. Мы так и остались стоять в сгустившихся сумерках, меряя друг друга взглядами.

— Что, надумал заняться серфингом? — спросил я. — Или просто решил пройтись, чтобы похудеть?

— Мне необходимо поговорить с твоей матерью, — неприязненно ответил Джонсон Хэгуд. — Хочу справиться о состоянии ее здоровья.

— Со здоровьем у нее паршиво, — ответил я. — Она умирает. Кончай, папа. Своими визитами ты только каждый раз пугаешь маму.

Он посмотрел в сторону дома, а потом — на меня.

— А я и не пил вовсе, — сказал он, подняв почти полную бутылку. — Вот, принес показать.

— Вижу.

— Мои дети накинулись на меня, точно бешеные собаки.

— Жаль только, что поздно, — заметил я.

— Ты до сих пор не привел свою дочь проведать меня, — произнес он с обидой в голосе. — Вы там, у себя в Европе, наверное, только с принцами крови и общались. Куда уж нам до вас!

— Ну да, мы кочевали из одного Габсбургского дворца в другой, — печально покачал я головой. — Папа, мы дважды приходили тебя навестить. И оба раза ты был в полной отключке.

— В последнее время я постоянно находился под давлением, — сообщил мне Джонсон Хэгуд, подняв к тусклому небу бутылку, чтобы проверить уровень бурбона.

— И в чем дело?

— Хотел покончить с выпивкой, — заявил он абсолютно серьезно, без намека на иронию, а я, не выдержав, рассмеялся. — Ты всегда меня ненавидел, Джек. И стоял во главе заговорщиков, действовавших против меня.

— Не всегда, — возразил я. — Пару лет я тебя просто жалел. Ну а потом пришла ненависть.

— Ты каждый день водишь Ли к родителям Шайлы, а ведь Фоксы обошлись с тобой хуже, чем я.

— Фоксы пытались отнять у меня ребенка, — сказал я. — А ты пытался отнять у меня детство. У Фоксов ничего не получилось. Ты же весьма преуспел.

Отец снова посмотрел мимо меня на дом, полагая, что Люси наблюдает сейчас за этой сценой.

— Люси! Люси! Я выбрасываю белый флаг. Мне нужно с тобой поговорить, — неожиданно крикнул он.

— Ты что, хочешь опозорить ее перед соседями?

— Это всегда было ее слабым местом, — хихикнул отец. — Ее и в самом деле волнует, что подумают соседи. И это много лет давало мне тактическое преимущество. А ну, посторонись! На Хилтон-роуд есть один врач, который может вылечить твою мать. У него имеется лекарство, сделанное из абрикосовых косточек, которое можно купить только в Мексике.

— Ну да, — отозвался я. — В Мексике никто не умирает от рака. У мамы уже есть врач. И он убивает ее не хуже любого другого.

Отец отвинтил крышку на бутылке «Олд гранд-дэд» и торопливо глотнул. Мне уже не раз приходилось видеть, как он залпом выпивал пинту бурбона.

— Ты был самым странным из моих сыновей, а это уже о чем-то говорит. Здесь тебя никто не смог переплюнуть. Какое чудное сборище неудачников! — пристально посмотрев на меня, произнес отец и, снова взявшись за бутылку, добавил: — Ты родился уродцем, сынок. Но здесь меня трудно было в чем-то винить, хотя ты и все остальные готовы обвинить меня даже в том, что океан слишком соленый. Люди говорили мне, что второго такого уродливого младенца в Уотерфорде было не сыскать. Краснолицый, крошечный, орущий. Мне всегда казалось, что у тебя лицо человека, попавшего под каток.

Я не переставал удивляться умению отца бить ниже пояса. Горе ребенку, рожденному с веснушками, астигматизмом, родимыми пятнами, рыжими волосами. Отец всегда находил у противников слабые места и ради того, чтобы побольнее уколоть людей, которых любил больше всего на свете, мог сказать все, что угодно.

— Послушай, папа, мамы здесь нет, — заявил я. — Она забрала с собой Ли и Джима от греха подальше, когда увидела, что ты идешь. А меня послала, чтобы избавиться от тебя.

— Можно подумать, что с тобой целая армия!

— Очнись, папа! Мама вышла замуж. У нее новая жизнь, — покачал я головой. — И тебе нет нужды унижать ее и позорить в глазах нового мужа.

— Мы дали клятву перед Всемогущим Богом, — торжественно произнес он. — Перед Царем царей. Перед Создателем всего сущего, большого и малого.

— Она отказалась от этих клятв, — сказал я. — С помощью юриста. Слыхал о юристах?

— Она покинула меня, когда я больше всего в ней нуждался. Я был абсолютно беспомощным. Меня рвало в каждой канаве. Я вздымал руки в ночи, призывая ангела милосердия. Алкоголизм — это болезнь, сынок. Твоя мать оставила свой пост, как медсестра, бросившая прокаженного. Потому Бог и покарал ее, поразив раком.

— Я обязательно ей передам. Она будет рада это услышать. А теперь убирайся. Давай отведу тебя к деду.

— Я не нуждаюсь в эскорте из придурков и дегенератов. А ты — и то и другое. Видел я твои педерастические кулинарные книжонки. Так вот, я лучше умру с голоду, чем возьму в рот такое дерьмо.

— Папа, одну книгу я напишу специально для тебя. Первую главу назову «Мартини», вторую — «Маргарита», третью — «Виски с содовой», а четвертую — «Кровавая Мэри»…

— Я пью только неразбавленные напитки, — гордо заявил отец.

— Тогда я эту книгу упрощу. Рецепт будет следующим: «Купите бутылку алкоголя. Откройте ее. Высосите все до дна. Поблюйте на песок. Напейтесь до потери пульса». Назовем этот рецепт «Завтрак».

— Имей хоть каплю уважения к отцу, — обиделся Джонсон Хэгуд. — Я уже говорил тебе, что это болезнь. Мне необходимо сочувствие, а не порицание.

— Убирайся с маминого двора, — сказал я, чувствуя, что начинаю закипать.

— Это не ее двор. Кусочек земли, на которой я стою, относится к прибрежной зоне великого штата Южная Каролина. Ни один мужчина и ни одна женщина не могут купить или претендовать на побережье, так как оно находится в бессрочном владении штата и его жителей. Не спорь со мной о том, что касается права, ты, маленький идиот. Я, черт побери, лучший юрист, которого ты когда-либо видел, и законов Южной Каролины успел позабыть столько, что тебе даже не снилось.

— Ты утопил свою карьеру юриста в бутылке виски «Джим Бим».

— Я очень глубокий человек. И куда тебе до меня! А пью я от отчаяния, разочарования и душевной пустоты. Тебе этого не понять.

— Благодаря тебе я мог бы прочесть в Гарварде курс лекций на все эти темы, — парировал я. — Но давай внесем ясность: ты пьешь, потому что тебе нравится напиваться.

— Чего ради я должен тебя слушать? — ядовито спросил отец, снова наливаясь злобой. — Ты просто недотепа, который только и делает, что пишет кулинарные книжонки. Маменькин сынок, освоивший кухонные премудрости, потому что не может оторваться от мамкиной юбки. Ты всегда любил таскаться по магазинам. Я как раз собирался сделать Люси подарок, но, пожалуй, подарю это тебе.

— Я уже все это слышал раньше, папа, — ответил я, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — Ты забываешь все, что говоришь, так как вечно пьян. А вот мы все помним, так как абсолютно трезвы. Единственное, чего уж ты точно не забудешь, так это то, как я вышвырну тебя пинком под зад. Ты только это и понимаешь. Давай попробуем по-другому.

— А я хочу так! Так мне легче выказать тебе презрение. Свое отвращение. Мой дорогой мальчик, можешь и дальше притворяться, что тебя не волнуют мои слова. Тебе явно не все равно. Ты ничем не лучше своей родни. Я отыскиваю то, что тебя особенно больно ранит, и мне это нравится. Это новый вид спорта, который я сам изобрел. Мой любимый вид отдыха. Трахать деток. Находишь самое слабое место. Работаешь над ним, как дантист, выискивающий кариес. Просверли чуть поглубже — и можно затронуть нерв. Еще на миллиметр глубже — и вот они уже, визжа, ползают перед тобой на коленях.