Только никому не говори. Сборник - Инна Булгакова

— И чертовски разнообразна, — подхватил Морг. — Разве вы не слыхали последней новости? Убийца-то не Антон, а я.

Катерина мгновенно исчезла, громко хлопнув дверью.

— Слушайте, вы, оба! — Егор перевел взгляд с клоуна на Германа Петровича. — Против моей воли я был втянут в тайну.

— Кем втянуты? — холодно поинтересовался Герман Петрович.

— Двадцать шестого мая кто-то принес на могилу Сони ее алую ленту и перевязал мой прошлогодний букет.

— Не может быть! — крикнула Алена, клоун ухватился за перила, словно боясь упасть, его жена озиралась с жадным любопытством.

— Покажите ленту, — сказал смертельно побледневший Неручев.

— Ее у меня украли.

— Да ну? Я предупреждал, что вы плохо кончите.

— Рома, скажи!

— Я видел ленту у него в столе.

— Кто сейчас кричал в парадном? — прошептал психиатр.

— Вы тоже улавливаете связь между… начал Егор напряженно, как вдруг Марина заявила:

— Мне страшно, — определив тем самым всеобщий настрой: страх иррациональный, бессознательный, который иногда всплывает во сне. В жидком свете просматривался тамбур, лестница, ниши без фонарей и статуй. Никого — кроме семерых свидетелей.

Психиатр заговорил властно:

— Вы скрыли от меня ленту на кладбище.

— Я боялся, нас там кто-то слышит или видит, а потом…

— Вы смеете подозревать меня?

— Герман Петрович. — вмешалась Серафима Ивановна, — успокойтесь.

— Я абсолютна спокоен.

— Давайте отложим на завтра.

— Нет! Карты на стол.

— Так кто убийца-то? — пробормотал Морг. — Я или Герман?

— Замолчи! — воскликнула его жена, а Неручев заключил, барственно растягивая слова:

— Кого происходящее интересует и касается, прошу подняться ко мне.

И все без исключения медленно пошли наверх, причем очнувшийся от непривычного умиления дюк Фердинанд сопровождал это шествие поистине змеиным шипением.

В прихожей под венецианским фонарем — радужные блики играют на створках трельяжа — Герман Петрович сказал:

— У меня в кабинете уже постель разобрана. Прошу сюда.

Приглашенные прошли в комнату Ады и расселись за овальным столом драгоценного красного дерева, на котором не благоухали ландыши, персидская сирень и гиацинты, не сверкал хрусталь и не притягивали глаз роковые карточные фигурки и пятна.

Герман Петрович открыл балконную дверь (она была открыта в день убийства, и кто-то, может быть, воспользовался… «Не суетись!» — приказал себе Егор, едва сдерживая лихорадку следствия), в комнату вошла ночная, утомленная гигантским городом свежесть.

— Можете курить, — хозяин положил на полированную столешницу, отражавшую искаженные лица, пачку «Золотого руна» и спички, поставил пепельницу, закурил, сел напротив Егора и произнес: — Вечером накануне убийства мы сидели за этим столом. Зазвонил телефон, женский голос сказал злорадно: «Надо мною ангел смеется, догадалась?»

— Ангел! — Морг вскочил и опять сел. — Про него Соня крикнула перед смертью в окно, я отлично помню! Егор, ты же был во дворе!

— Мы все помним. Герман Петрович, после звонка вы сказали, что это ваша пациентка.

— Я неудачно пошутил.

— Вы набросали в разговоре со мной ее психологический портрет: мстительная, экзальтированная, надломленная, верящая в чудеса и проклятия.

— Принести на кладбище ленту мертвой… — произнес Неручев ледяным тоном. — Психоз, навязчивая идея… или предельный цинизм, вандализм — тоже, знаете, отклонение не из легких.

— Может быть третье объяснение: мне подан знак. Именно через год, когда навещают умерших.

— Кем подан? — тихонько вопросил Морг. — Умершей?

— Или вы ведете себя пристойно — или я вас удаляю, — заявил хозяин с неожиданно прорвавшейся холодной яростью.

Клоун ответствовал добродушно, но глазки блеснули ответным чувством:

— Я рыжий и нужный, я подозреваемый, черт возьми!

— Вась, угомонись, — вставила Серафима Ивановна. — Егор, ты догадался, что означает этот знак?

— Кажется, догадался. Она хочет призвать убийцу к покаянию и смерти.

— Убийцу? — переспросил психиатр. — Кого именно?

— Меня.

Присутствующие остолбенели, клоун пробормотал, упорно поддерживая репутацию весельчака:

— Ага, третий проклюнулся. «Что ж, Ада, тогда мне придется тебя убить», — хороша шуточка! Надеюсь, ты этому призраку веришь и оставляешь нас с доктором в покое?

— Я ручаюсь за каждый свой шаг, но… Тогда на дежурстве я почти не спал и, когда вернулся домой, провалился в сон, как в яму… почти до одиннадцати. Вот этот двухчасовой провал…

— Егор! — воззвал Рома. — Мы ж вместе бежали на Сонин крик, у нас взаимное алиби!

— Да, мы бежали, а кто-то стоял в той нише.

Циркачка вздрогнула, заявив:

— Опять начинается этот бред. Я сегодня не засну.

— Да поймите же! — закричал Егор. — Меня преследует женщина, которая звонила на помолвке по телефону и недавно ночью… дала понять, что я убийца. Она была на месте преступления. В нише кто-то прятался… не кот. Я уловил движение на уровне человеческих рук, плеч, я вспомнил… Дальше: как к ней попала лента с головы убитой? И наконец — показания Антона: невидимое, неслышимое присутствие. И уточнение: где-то в глубине мелькнуло, пролетело что-то голубое. Сейчас в прихожей…

— Этого нет в очерке, — испуганно перебил Рома (настоящая «трепетная лань», самозабвенно поддающаяся чужим эмоциям). — Где ты разговаривал с Антоном?

— Эта деталь не попала в публикацию из-за своей мистической окраски. Мне о ней сообщил сам автор Евгений Гросс. Кстати, не мне первому: кто-то из вас («из свидетелей, выступавших на суде», — подтвердил Гросс) приходил к нему и расспрашивал.

— Кто? — выпалил Рома.

— Он не выдал. — Егор оглядел взбудораженные лица; их отражения в столешнице кривлялись и дергались. — Предлагаю признаться и объясниться, чтоб, по крайней мере, покончить с этим обстоятельством.

Внезапная, все углубляющаяся пауза.

— Молчите?.. Вы понимаете, что означает это молчание?.. Среди нас — убийца.

Напряжение взорвалось междометиями, он спросил:

— Герман Петрович, можно мне пройти на кухню?

— А, идите куда хотите.

Егор прошел через прихожую в кухню, включил свет, отворил дверь на черный ход. Антон вошел, увидел убитую Аду, бросился к ней, по дороге задел лежавший на столе топор… К сожалению, в чистом виде эксперимент провести не удастся из-за другого освещения. А дело именно в освещении. Допустим, утренний луч падает из комнаты Ады в прихожую, отражается, играет в зеркале, еще более оттеняя, подчеркивая черноту пространства за ним. Егор встал у стола, слегка нагнулся (вот он будто вытирает окровавленный, с прилипшими к обуху волосами топор) и крикнул: «Марина!» Легкий шум, в прихожей мелькнуло что-то голубое, циркачка появилась на пороге.

— В чем дело?

Вы помогли мне проверить одно умозаключение. Пойдемте. — Их встретили нетерпеливые взгляды. Он сел и сказал: — В основе преступления лежит не бред, а реальность, голубой ангел — тоже реальность. Отражение отражений. Кто-то, стоявший во тьме возле двери, отразился на миг в створке трельяжа. Она, в свою очередь, отражается в створке напротив, видной из кухни. Антоша почувствовал кого-то. В голубой одежде.

— Я была в цирке. — Отмахнулась Марина.

Алена заявила:

— А я, слава Богу, во дворе. — Помолчала и добавила: — Катерина теперь всегда в черном, а ведь прошлым летом она носила голубое платье в белый горошек. Серафима Ивановна, вы не помните, кажется, в том платье она пришла с рынка?

— Не трогайте вы ее.

— Од-на-ко! — протянул Морг. — Она могла найти ленточку у себя в квартире, куда муж принес черный крест.

Егор перебил:

— Вот последние слова Антона журналисту: «Передайте Катерине, что я умираю за кого-то другого».

Должно быть, каждый из сидящих за столом ощутил вдруг близость бездны (расхожий оборот: все там будем) — ощущение невыносимое, от которого каждый защитился как мог: задвигались, заговорили, Серафима Ивановна перекрестилась. психиатр встал и подошел к балконному проему. Морг крикнул агрессивно:

— Он украл крест! На топоре его кровавый отпечаток! Рубашка в крови!

А Рома вцепился сильными пальцами в руки Егора (они сидели рядом) и застонал, задыхаясь:

— Друг мой! Антоша! Мой друг! Везде кровь, все в крови!

Алена подлетела к жениху, прижала его голову к груди, поглаживая густые каштановые волосы, приговаривая, как ребенку: «Ну, Ромочка, ну, успокойся, ты же не виноват… вспомни Серебряный бор…» Егор пытался освободиться от цепких пальцев, психиатр резко обернулся, уставившись на журналиста с профессиональным интересом.