Принцесса из рода Борджиа - Мишель Зевако

— Клод здесь!..

Да, Клод тоже был в комнате. По соглашению, которое заключили Фарнезе и Клод, кардинал и палач жили под одной крышей, объединенные одной мыслью: убить Фаусту, погубившую их Виолетту!

Когда Фарнезе минувшей ночью получил письмо Фаусты, где она сообщала, что его дочь жива, Клод находился рядом с ним. Остаток ночи они провели в той ужасной тревоге, которая серебрит виски, и в душах у них бушевала та буря чувств, когда надежда и безнадежность сменяют друг друга, подобно приливу и отливу. Молчаливые, бледные они смотрели друг на друга, не осмеливаясь ни задать вопрос, ни высказать свои мысли.

Для Клода Виолетта была самым обожаемым существом на свете, и вероятность того, что она жива, что он сможет увидеть ее, просто ошеломила его. Для Фарнезе воскрешение Виолетты означало прощение Леоноры. Для них обоих это была жизнь… вернее, возвращение к жизни как раз тогда, когда все в них умерло.

Наступало утро, и свет начал пробиваться через закрытые ставни.

Фарнезе первым стряхнул с себя болезненное оцепенение, позвал слугу и отдал ему распоряжения.

— Подождем, — проговорил он.

— Подождем! — повторил Клод.

Фарнезе замер, скрестив руки на груди. Клод принялся медленно расхаживать по комнате. У обоих было ощущение, что все происходит во сне. Иногда письмо Фаусты казалось им совершенно правдивым, иногда они думали, что злодейка солгала. Но для чего Фаусте лгать? Зачем?

— Эта женщина никогда не лжет, — проговорил Фарнезе, как бы отвечая своим мыслям.

Чуть позже он опять прошептал:

— А не сама ли Виолетта должна прийти сюда?

Клод, видимо, не слышал этих слов, так как несколько раз глухо произнес:

— Кто же должен прийти?.. Где и как покажут нам девочку?..

До их сознания не доходили крики, доносящиеся с площади, но в конце концов внимание Фарнезе обратилось к этому шуму, который все нарастал. Находясь в лихорадочном напряжении из-за затянувшегося ожидания, Фарнезе внезапно вообразил, что между письмом Фаусты и жуткими воплями существует какая-то таинственная связь. Он подошел к окну и слегка приоткрыл ставни. Гревская площадь предстала его глазам с двумя виселицами, с вязанками хвороста, с помостом, с гигантским скопищем народа; трагическое, пугающее зрелище, которое заставило его отпрянуть вглубь комнаты.

— Кого собираются казнить? — спросил он страшным голосом, схватив Клода за руку.

На какое-то мгновение Клод остолбенел, отупев от ужаса. Ему тоже внезапно пришла в голову мысль о таинственной связи между Виолеттой и готовящейся казнью. Одним прыжком он оказался у окна и стал мрачно наблюдать за тем, что происходит. Град проклятий, имя, повторяющееся миллионами глоток, сказали ему правду. Он улыбнулся.

— Успокойтесь, — произнес он. — Я вспомнил. Сегодня утром должны повесить сестер Фурко.

— Дочерей прокурора Фурко?

— Дочерей? — вздрогнул Клод. — Да! Его дочерей! Жанну и Мадлен.

— Вы знаете их имена?

Клод кивнул и закрыл ставни, словно для того, чтобы не видеть надвигающегося кошмара.

— Откуда вы знаете их имена? — спросил кардинал, счастливый от того, что может хотя бы мгновение подумать о чем-нибудь другом.

— Все их знают, — ответил Клод.

И совсем тихо, еле слышно добавил, побледнев еще сильнее, чем до сих пор:

— Жанна и Мадлен! Дочери Фурко! Фурко! Увы! Разве мог я это предвидеть, когда…

В этот момент входная дверь задрожала от ударов молотка.

— Вот он! — прошептал Фарнезе.

Клод ничего не сказал, но глаза его устремились на дверь. С площади раздались оглушительные вопли:

— Вот они, вот они! Фуркошки!

Они не слышали этих жутких криков, бушевавших снаружи, они слышали только быстрые шаги того, кто поднимался по лестнице, того, кто покажет им живую Виолетту… и кто, разумеется, вернет им ее!

Фарнезе, словно в бреду, шатаясь, двинулся вперед. Клод хотел было уйти… Но в эту минуту дверь распахнулась, и бывший палач замер, прикованный к месту; волосы у него стали дыбом.

И — может, он обезумел? — в эту минуту, когда мысль о Виолетте должна была бы занимать его разум и душу, в этот миг, когда после ночи, проведенной в страшной тревоге, его напряжение должно было бы достичь своего апогея, он думал не о Виолетте. Вот чем были заняты его мысли:

«Он!.. Он!.. Сейчас, когда сестры всходят на костер! О, ужасный рок!»

И он попятился, словно вид Бельгодера внушал ему безумный страх. Он пятился, словно увидел призрак, пришедший сводить с ним какие-то жуткие счеты. Он отступал смиренно, со странной, необъяснимой робостью, и голова его клонилась долу под тяжестью страшных мыслей.

Фарнезе с первого взгляда узнал цыгана, с которым он разговаривал на этой самой Гревской площади! Цыгана, которому он приказал отвести Виолетту во дворец к Фаусте! Отвести свою дочь!

Но разве это не безоговорочное подтверждение того, что Фауста не солгала! Цыган должен знать, где находится Виолетта! Пришел именно он, и это вполне понятно! Фарнезе издал радостный крик, схватил Бельгодера за руку и прошептал:

— Моя дочь!.. Где моя дочь?

— Его дочь! — пробурчал цыган. — Он что, не в своем уме?..

В это мгновение он заметил Клода, резким движением высвободился из объятий кардинала и стал надвигаться на палача.

— Давно же мы не виделись, — проговорил Бельгодер со странным смешком.

— Моя дочь! — бормотал Фарнезе. — Это тебя послала ко мне Фауста? Говори же! Ты пришел отдать мне Виолетту?

Казалось, Бельгодер его не слышал. Он с силой опустил свою руку на плечо Клода.

— Мы не виделись с того самого дня, — продолжал он, — когда ты отказался показать мне моих детей.

Взгляд Клода, полный непередаваемого ужаса, обратился к окну.

— Послушай, — прошептал он, — я думал, что поступаю хорошо, спасая душу и тело бедных малышек… Клянусь тебе, что тот, к кому они попали, был приличный человек., я не мог знать, что произойдет потом…

— Спасая моих дочерей! — вскричал Бельгодер. — Спасать детей, отняв их у родного отца! Прекрасно! А ты, почтенный палач, небось не задавался вопросом, как должен страдать отец? И ты не говорил себе, что я постараюсь ответить тебе болью за боль, страданием за страдание? Безумец! Трижды безумец! У тебя ведь тоже была дочь!

Клод выпрямился. Его горящий взгляд, в котором застыл вопрос, встретился со взглядом Бельгодера.

— Что ты сказал?..

— Твоя дочь! — взвыл цыган. — Твоя Виолетта!..

— Виолетта! — воскликнул Фарнезе, обезумев от ужасных предчувствий.

— Твоя Виолетта! — продолжал Бельгодер, который, казалось, даже не видел Фарнезе. — Кто похитил ее у тебя? Скажи! Знаешь? Это я! Я!

И опять взгляд Клода, полный дикого ужаса, обратился к окну. Затем он перевел глаза на Бельгодера, который выпрямился во весь рост и, хохоча, прокричал: