Клятва француза - Фиона Макинтош

– Надеюсь, слух вас больше не подведет.

С таким же гнусным смешком фон Шлейгель когда-то заставлял Люка сделать выбор: убить Вольфа Дресслера или оставить старика в живых, обрекая его на бесчеловечные пытки в гестаповских застенках. Люк нажал на спусковой крючок… но пистолет был не заряжен. Как оказалось, фон Шлейгель и его нацистские дружки решили таким образом развлечься.

Люк с трудом отогнал тягостные воспоминания.

– Еще раз предупреждаю, подъем не из легких, – напомнил фон Шлейгель.

– Ничего страшного, если я устану, то ни в коем случае не намерен вас задерживать, – ответил Люк. – Ну что, в путь? – Он вежливо пропустил фон Шлейгеля вперед и пошел бок о бок со своим врагом. – Так вот, в статье я намерен раскрыть вашу истинную натуру.

Фон Шлейгель ошарашенно уставился на собеседника.

Люк, будто не обратив внимания, безмятежно продолжил:

– Видите ли, все знают Фредерика Сегаля – владельца кафе, но мне хотелось показать нашим читателям всю многогранность вашей личности.

– А, понятно, – протянул фон Шлейгель. – Кстати, местные жители зовут меня Эрик.

– Да, я обязательно возьму это на заметку, – сказал Люк. – И вы ходите в горы каждый день?

– Нет, но я каждый день занимаюсь физическими упражнениями. Это помогает мне оставаться в форме. Я очень люблю прогулки на свежем воздухе, особенно зимой. В одиночестве лучше думается.

– А ваши близкие разделяют ваш интерес?

– Что вы, мсье Кусто! – фыркнул фон Шлейгель. – Моя жена и дочери не понимают, ради чего я ухожу в горы.

– Прошу вас, зовите меня Лоран, – попросил Люк, нарочно назвавшись этим именем в четь погибшего друга, пчеловода Лорана Мартина, и начал расспрашивать фон Шлейгеля об истории кафе, о дочерях и о семейной жизни.

– У вас дети есть, Лоран?

– Да, двое, – кивнул Люк, вспомнив, как Лизетта говорила, что самое лучшее прикрытие разведчика – правда. – Дочь и сын. – Он вздохнул и добавил: – Сын недавно погиб.

Фон Шлейгель от неожиданности остановился и с искренним сочувствием взглянул на своего спутника.

– Ох, простите, я не хотел…

– Ничего, – отмахнулся Люк и пожал плечами. – Несчастный случай, ничьей вины в этом нет.

– Все-таки это ужасно, когда родители переживают детей. Я вам очень сочувствую, – заявил… фон Шлейгель?

– Сочувствуете? – презрительно переспросил Люк и запоздало сообразил, что так говорить не стоило.

– Конечно, – недоуменно кивнул его спутник.

– Извините меня, пожалуйста, – попытался выкрутиться Люк. – Мне до сих пор тяжело принимать соболезнования.

– Ах, я вас прекрасно понимаю! Как отец отцу признаюсь, я обожаю своих девочек. Такая радость – видеть, как они растут и расцветают…

Люк хмуро кивнул, ненавидя себя за то, что собирается лишить их отца, пусть даже фон Шлейгель и был гнусным мерзавцем.

– Сколько лет вашей старшей дочери? – спросил он.

– Ей вот-вот исполнится двадцать, она мечтает стать полноправной хозяйкой кафе, а родителей поскорее отправить в дом престарелых, – пошутил фон Шлейгель.

«А ты, подлец, отправил в крематорий мою милую Ракель, которая была чуть старше твоей дочери!» – негодующе подумал Люк и едва не задохнулся от ярости.

– Чем вы занимались в войну, Эрик? – поинтересовался он.

– Старался выжить, как и все французы, – уклончиво ответил фон Шлейгель.

– Вас отправляли на принудительные работы в Германию?

– Какое это имеет значение? – раздраженно спросил бывший гестаповец.

– Понимаете, мне нужно дать вам всестороннюю оценку, а воспоминания о военном времени интересуют многих наших читателей.

– Да, я работал на химическом заводе в Германии, на производстве нейлона. У меня все руки сожжены кислотой, – заученно произнес фон Шлейгель.

– А когда вы приехали на юг?

– Мсье Лоран, я коренной южанин, – возразил он. – Прислушайтесь повнимательнее, у меня очень заметный провансальский акцент. Кстати, об акцентах… Сами вы откуда родом?

Фон Шлейгель, притворяясь Фредериком Сегалем, произносил слова протяжно, с характерным местным выговором, но Люк не понаслышке знал мелодичную, певучую манеру южан, которая приобретается с самого рождения. Акцент самого Люка был почти незаметен, благодаря влиянию северофранцузского произношения Лизетты, гэльских интонаций, а также английской и австралийской манеры разговора.

– Ох, я перелетная птица, – вздохнул Люк. – Родился в Лионе, жил в Лилле, Дюнкерке, Страсбурге, а потом в Париже.

– У вашего отца, вероятно, была необычная профессия?

– Он преподавал в университете, мы часто переезжали, – сдержанно ответил Люк, не желая распространяться о себе.

Они приближались к вершине холма. На западе небо посветлело, занималась заря. Фон Шлейгель остановился и присел на валун.

– Я здесь каждый раз задерживаюсь, – пояснил он с улыбкой, но в выражении его лица не было ни малейшего тепла. Маленькие поросячьи глазки поблескивали за толстыми линзами очков. – Отсюда открывается великолепный вид.

Высокие деревья обрамляли изумрудно-зеленую прозрачную заводь, куда с ревом низвергался сверкающий поток воды с вершины. Люк залюбовался живописным видом и подумал, что теперь, с наступлением утра, фон Шлейгель наверняка узнает своего спутника. Разумеется, за прошедшие двадцать лет Люк изменился, но профессиональную память бывшего гестаповца трудно обмануть.

– Вы здесь погружаетесь в созерцание? – спросил Люк, не оборачиваясь.

– Да, конечно.

– И исповедуетесь?

Фон Шлейгель расхохотался.

– Да, здесь сама атмосфера располагает к созерцательности.

– Нет, я не это имел в виду, – сказал Люк и повернулся к собеседнику. – Видите ли, в такое место приходят, чтобы вспомнить о своих грехах.

– Боже мой, я и не подозревал, что мы поднялись сюда для ведения философских дискуссий! – воскликнул фон Шлейгель.

– Что ж, мои статьи касаются не только вкуса мороженого, но и более серьезных проблем. Читателям это нравится.

– Грехов за мной не водится, – пожал плечами фон Шлейгель. – Я обычный человек, живу простой жизнью, без осложнений. В моем кафе подают отличный кофе, превосходное мороженое и неплохой буйабес. Я люблю жену и дочерей и надеюсь умереть счастливым, – хохотнул он, подозрительно поглядывая на Люка.

Люк понял, что времени у него не осталось: фон Шлейгель чувствовал неладное, буравил спутника испытующим взглядом, едва заметно морщил лоб, напряженно следя за собеседником.