Дети немилости - Олег Серёгин

Все столицы одинаковы: стоит свернуть с большой улицы, и город-дворец сменится городом-бараком. Позади шелестели деревья сквера, блистали огни, а передо мной были узкий темный проулок и запущенный двор. Под ногами шуршал мусор. Луна стояла в небе, но дома тонули в тени, не было даже фонарей. С усмешкой я подумал, что другой прохожий, не имеющий вокруг себя трех эскортных колец, побоялся бы углубляться в такие дебри. Проулок был пуст и тих – этого я и искал. Ветхое приземистое здание в стороне, очевидно, готовили к сносу, жителей успели расселить. Пустые окна, уже лишенные рам, смотрели тоскливо, словно окно за спиной Мага Бездны.

Вдруг свет вспыхнул.

Засияли украшения особняка, что высился в стороне, наискосок от гостиницы с музыкальной комнатой. Кто-то захлопал в ладоши и одобрительно закричал.

Работа и впрямь была хороша. Мастер не упустил из виду ни одного узорного балкончика, ни одного лепного вензеля: дом стал словно драгоценность. Мрачный захолустный угол съежился, отступая глубже во мрак. Я подумал, что когда заказчики налюбуются работой, свет ослабят: иначе, при такой интенсивности, заклятие придется переписывать каждую неделю. Хозяева веселились, доносился смех; неумелая флейта выдыхала обрывки танцевальной мелодии.

Я повернулся, намереваясь идти обратно, и взгляд мой скользнул по старому дому.

Его наполовину заслоняли кроны: часть листвы серебрилась под луной, часть перенимала золото искусственного света. Картина представала печальная и осмысленная: дом доживал последние дни, а рядом праздновали новую красоту... На углу уцелевшие рамы были распахнуты. Огни особняка просвечивали комнатку насквозь. В сухом и жарком климате Рескидды не строили высоких фундаментов, в окна первых этажей можно было без труда заглянуть. Декоративный свет заклинания имел свойство выделять детали, делая мелочи видимыми издалека.

Комната не была пустой.

Я шагнул вперед, прищурился; подсветка уже гасла, минута-другая – и здание погрузится во тьму... Внутренность полуразрушенного дома все еще оберегала редкая решетка, но препятствием взгляду стать не могла. В ждущей сноса развалине нашел приют маленький бродяжка; на нищенской постели, зарывшись в тряпье, лежал ребенок, исхудавший настолько, что даже отсюда, издалека, страшно было смотреть. «Да он болен», - подумал я. Я не мог сказать, что остановило меня в первый миг, но теперь удивление мое все крепло.

В Рескидде нет бездомных.

В городе Младшей Матери хватает госпиталей, приютов и богаделен. При каждом храме обездоленному дадут жилье и работу. Оставить без помощи больного ребенка – немыслимо.

Я щелкнул пальцами.

О причинах несчастья, коли те вдруг станут мне интересны, я разузнаю позже. Представился отличный случай употребить толпу народа, занятую моей охраной, на что-то полезное... Ребенку место в госпитале, а не здесь, нельзя с этим медлить, и не звать же, право, полицейского надзирателя. В Рескидде нижние чины любят разводить волокиту не меньше, чем в Тысячебашенном, а сейчас, увы, никто не вытянется передо мною во фрунт.

Фиррат, мою богиню морового поветрия, следовало поблагодарить за отменную выучку эскорта. Я не успел опустить руку, как серебряные братья встали по обе стороны от меня, уставившись пристально, словно пара змей.

- Что это за дом? – спросил я.

- Старый гостиничный корпус, - ответил старший. – Под снос.

- Кто там живет? Бездомные?

- В Рескидде нет бездомных, - сказал второй, подтверждая мои мысли.

- Там больной ребенок, - сказал я. – Узнать, что с ним, и подогнать к дверям паровик.

Бесфамильные исчезли мгновенно, как призраки.

Опустилась совершенная тьма; давешняя подсветка угасла, облака затянули луну. Я повременил немного, потом, не желая стоять без дела, зажег на пальцах световое заклятие и отправился к дверям сам. Кровь быстрее бежала по жилам, даже мускулы затвердели. Что на меня нашло? Негаданно я встревожился о чужой жизни, о судьбе этого беспризорного дитяти, и странным образом легче сделалось на душе, отступили собственные тревоги. «Да, - сказал я себе, - это известное средство. Любопытно! Случается же польза от чтения Легендариума: «если кто слаб, помощь ему от сильных, кто рядом»... речи Арсена, странствие шестое, песнь третья». Рескидда многолика. Наивное сердце иноземца могло ослабеть и изныть от изнуряющей печали айина. Рескидди находили тонкий вкус в своей пустынной тоске и бесконечных песнях «про смерть», - но не стоило забывать, что те же рескидди огнем и мечом проносились по миру всякий раз, когда им приходил такой каприз.

Дверь я нашел запертой и даже выругался: нетерпение росло.

- Это не ребенок, - бесстрастно сказали слева.

Я обернулся. Старший из братьев-теней смотрел на меня неподвижными глазами, белые волосы светились в ореоле моего заклятия.

- Это молодая женщина из Аллендора, - докончил бесфамильный, - больная четной лихорадкой. Она умирает.

Я не увидел, что могло бы измениться ввиду этих обстоятельств, и приказал:

- Врача, немедленно.

Юноша покачал головой.

- Поздно, - сказал он, - агония.

- Что с того? – почти рявкнул я, готовый не на шутку разгневаться. – Пишите реанимосхему.

На лице среброволосого впервые отразились какие-то чувства.

- Четная лихорадка имеет магическую природу, - проговорил он. – Универсальный модулятор не подействует. Ученая магия нам запрещена.

- Все бесы Бездны!

Младший брат, угадав еще не отданный мною приказ, ударил ладонью по двери возле замка: тускло блеснуло заклинание низшей магии, потянуло острым запахом горелой краски, замок щелкнул. Я уже взялся за ручку двери, когда из-за угла бегом вылетела Эррет в сопровождении одной из теней-служанок.

- Мори! – задыхаясь, она в тревоге ухватила меня за рукав. – Куда ты? Я думала... что ты собираешься делать?..

- Потом, - сказал я, почти улыбаясь.

Тени не владеют высокой магией.

Но я-то владею.

Юцинеле шла по городскому парку.

Вечерний ветер поднимался и дул, заставляя пыльные ветви шелестеть как морские волны. Ноги тонули в мягком мелком песке. Широкая белопесчаная аллея, окаймленная рядами кованых фонарей, вела от берега озера Дженнерет до самого Утреннего проспекта. То влево, то вправо от аллеи отбегали тропинки; ступив на них, можно было угодить в непроходимую зеленую глушь или в беседку у ручья, на лужайку с чередой ярко освещенных шатров или на маленькую сцену перед рядами скамей. Обыкновенно людей в парке было много, не то что ночью, даже в дневную жару, потому что здесь легко было найти тенистое место, а в озере все время купались. Но сейчас аллея пустовала. Только впереди деревья клонились под тяжестью светящихся гирлянд, и переливалась музыка: все рескидди ушли смотреть на кого-то знаменитого.