Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!» - Герман Романов

И вскоре утихло, и сержант прилег рядом с Машей на бок, лаская ее пальцами и губами. Потом встал, у стола попил воды, налил стакан девушке, повернулся к ней и застыл.

Между девичьих ног на простыне было небольшое красное пятнышко, и Петр преисполнился нежностью – Маша стала первой в его жизни девушкой, безропотно и нежно подарившей ему свою девственность.

И они еще долго лежали в постели, ласкались и миловались. И странное дело – похоть его совсем не трогала, только нежность и участие…

Петр встал и, как был, обнаженный, подошел к большому зеркалу. Тело, конечно, хиленькое в сравнении с тем, что у него было в той жизни. Но царапинами уже изрядно покрыто – шрамы боевые будут…

И тут он вздрогнул – прямо в центре груди было крестообразное пятнышко. Там, где жгло во сне. Петр лихорадочно просмотрел другие участки – над бровью и переносицей подобные пятна, там, где кулак и трость Петра Алексеевича прошлись. И на правом бедре такое же пятнышко осталось от удара шпаги шведского «деда», и на груди, ниже соска, еще два подобных малых пятна. И узкая полоска такого же цвета на шее…

– Так то не сон был, в тот первый день, – еле слышно прошептал потрясенный Петр, – меня на самом деле убивали. А шраматый – это же вылитый Алехан. Значит, то была Ропша, пятого июля, когда п р е ж н е г о задушили и вилкой ткнули. Только я в его шкуру попал, и меня того… А потом восемь дней назад отмотали, как пленку, и живьем в шкуру чужую засунули. Не совсем это сон был. Да и сон ли?

Петр присел на кровать, обхватил голову руками, крепко сжал виски ладонями и погрузился в размышления…

Нарцисс одел его в белье и просторный теплый халат с поясом, а Маша уже была одета – в рубашку и сарафан, подвязавшись платочком. Понимала девочка, что есть для него и дела государственные, неотложные.

Верный арап уже сунул ему в ладонь коробочку и тяжелый мешочек. В последнем, судя по весу, были деньги. Открыв коробочку, Петр увидел в ней небольшие сережки и колечко с камушками. Но видно – подарок не слишком дорогой, хотя и из золота.

Петр от злости чуть не врезал арапу между глаз – надо же, чистое Машино сердце оплачивать плохеньким золотишком черная морда решила. Но, чуть подумав, отказался, у него появилось несколько иное решение…

– Вот что, Машенька. Дяде скажи, что через три дня в Петергоф уедешь, царю служить. При мне будешь, а годы пройдут, а может и раньше, я твою жизнь обеспечу. Захочешь, так мужа тебе найду хорошего, приданым обеспечу. Как хочешь, так и поступай. Приедешь, лада?

– Приеду, государь.

– Вот и хорошо, жди, людей отправлю за тобой сразу, как с этой войной закончим. Вот, возьми деньги, купи для себя нужное!

Он почти силой вручил ей кошелек, затем протянул девушке открытую коробочку. Колечко сам ей надел на пальчик, а сережки оставил.

– А это подарок, одевай их всегда, мне на них приятно смотреть будет. Напоминанием постоянным об этом дне тебе будут, солнышко мое. Дай я тебя поцелую!

Проводив Машеньку, Петр решил наказать своего преданного, но не в меру инициативного арапа.

– Слушай, Нарцисс, а ты в бане парился?

– Нет еще, государь, но там жарко, хорошо, тепло, как дома. Здесь-то что? Две зимы – белая и зеленая… – Нарцисс шмыгнул носом.

«Ну, будет тебе сейчас и пустыня, и верблюдов караван!» – мстительно решил про себя Петр, открыл дверь и крикнул:

– Двух казаков сюда, к бане привычных!

Не прошло и минуты, как адъютант впустил в предбанник двух здоровенных бородачей его конвоя.

– Слушай приказ, донцы! Видите арапа? Он аж почернел от грязи. Отмыть, пропарить хорошенько, чтоб белым и пушистым стал. Что нужно еще? Водки там, разносолов и пива, у адъютанта без меры брать можете, только скажите. Все ясно?

– Есть! – тут же отозвался адъютант, а казаки нехорошо так заулыбались ничего еще не подозревающему арапу, заурчали плотоядно:

– Отмоем нехристя, царь батюшка, сил не пожалеем, щелока, золы и веников. Послужим тебе хорошо, государь. Грязен телом он зело, почернел весь без бани. Чистым войдет в Царствие Небесное, когда срок настанет…

Петербург

К вечеру Миних подсчитал потери – у десанта они были ничтожны, а вот народу погибло более трех тысяч человек. Почти целиком уничтожили гвардейские роты измайловцев, кавалергардов и лейб-кампанцев, вырезали половину сенаторов, под горячую руку истребили несколько десятков клевретов Екатерины, перестреляли и перекололи треть гарнизона Петропавловки – но тех уже в горячке порешили. Часть праздношатающегося народа полегла на набережной от картечи, еще сотня жизней угасла в спонтанном погроме.

Погиб и наследник престола, а графиню Панину, оскорблявшую императора и матросов, пойманную на улице, хотели всем скопом прилюдно до смерти изнасиловать, но офицеры подоспели, вырвали добычу из похотливых рук и посадили, для ее же безопасности, под крепкий караул.

Вот только спросить ее о многих вещах нельзя было – от истерики дама в безумие впала, и Миних решил ее пока в покое оставить под неусыпным наблюдением лекарей.

Фельдмаршал тут же приказал начать розыск в столице. Его главой назначил чиновника из упраздненной Тайной канцелярии, Степана Шешковского, а характеризовал его как человека верного и «въедливого, особо к врагам государевым».

И полилась кровь, весело защелкали по голым спинам заскучавшие было кнуты в умелых руках опухших от безделья палачей. Заскрипела, к ужасу пытаемых, дыба – Миних новоявленного «Торквемаду» в средствах не ограничивал, широко пользуясь царской грамотой, но результата и истины требовал достичь любой ценой.

И Степан Шешковский очень старался заслужить одобрение старого Живодера – подследственные не выдерживали жестоких истязаний и поведали много интересного.

Особенно Миниха интересовали две вещи. Во-первых, кому в действительности принадлежала идея действа, разыгранного в самую первую ночь переворота, когда по столице ходил траурный кортеж с гробом, и, как на царских похоронах, впереди ехал всадник в черных латах, держа внизу перевернутый факел.

Эта процессия вызвала долгие пересуды в народе – говорили, что императора Петра Федоровича уже умертвили и престол царский освободился для его супруги. Вот только спросить саму ее пока было нельзя – императрица с княгиней Дашковой в бегах находились.

Еще была новость, косвенно связанная с тем событием, – в большом саквояже лейб-хирурга Екатерины англичанина Поульсена обнаружили инструменты и материалы для бальзамирования. И сразу у фельдмаршала возник законный вопрос: «Так кого ты, падла, мумифицировать собирался?»

Вот только медик, этакий паскуда, куда-то надежно испарился, и сейчас в Петербурге был начат грандиозный поиск по его поимке.