Ненавижу магов (СИ) - Власова Мария Игоревна

– Что? – ее истерика заглушает мою злость и интерес.

– Мне плевать на ту сумку! И на зелья в ней плевать! Не нужны они мне, я легко их снова приготовлю! И ты мне не нужен, понял? Прощай! – у меня начинают дергаться обе брови, а женушка со злостью наступает на мою ногу каблуком и сразу же поворачивается, чтобы уйти.

– Никуда ты не пойдешь! Пока не ответишь на мой вопрос уж точно! – скривившись от резкой боли, рычу я, снова схватив её за руку и дернув на себя обратно.

– Ты хотел ответа на вопрос? Откуда знаю это имя? – пытается вырвать свою руку, но я сжимаю сильно.

– Да! – кричу, когда она вонзает свои когти мне в руку.

– А не надо было орать его во время секса со мной! – завизжала так, что я чуть не оглох.

Это когда я ее назвал другим именем? Да еще когда мы занимались любовью? Нет, я знал, что ревнующие женщины – страшные существа, но не настолько же! От нелепости этой ситуации у меня волосы дыбом встают на затылке. Отпускаю ее, но она не убегает, стоит на месте, смотря на меня горящими глазами. Дышит так тяжело, словно несколько километров пробежала.

– Я такого не делал, – чеканя каждое слово, уверенно говорю я, смотря в ее глаза.

Заносит руку для пощечины, но я перехватываю ее за запястье, а затем сжимаю ладонь, скрестив наши пальцы. Она сжимает мою ладонь в ответ, до крови вонзив когти в кожу, но мне плевать на боль. Куда важнее, что огонь в ее глазах гаснет, и теперь вижу, как блестят ее глаза от еле сдерживаемых слёз. Насколько же девушки глупы в своей неудержимой ревности к прошлому. Вздыхаю, пытаюсь ее обнять, но она отталкивает, пытается разъединить наши руки, но я не даю.

– В ту ночь, первую нашу, ты назвал меня ее именем. Сначала я думала, ты перепутал меня со своей невестой, что Мила – это сокращение от Камиллы, но это не так. Она тебе снилась сегодня, я права?

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю спокойно.

– Я коснулась метки, и она показала мне то, что тебе снилось. Скажи мне, кто эта женщина для тебя? – голос ее не слушается, дрожит, выдавая и так понятные мне чувства.

Все ее эмоции на лице, но я не хочу их видеть. Часть меня желает солгать доверчивой девчонке, но это ниже моего достоинства. Отпускаю ее руку, делаю шаг назад, потому что наша близость пьянит похлеще любого вина.

– Я любил ее, – говорю тихо без тени стеснения и вины.

Пенелопа смотрит на меня странно, а ее эмоции бьют по мне не хуже пушечных ядер. Сердце буквально разрывается от боли, не могу понять: это ее или моя, кажется, боль теперь стала нашей. Девушка делает шаг назад, пошатываясь, а затем разворачивается ко мне спиной.

– Но это все в прошлом.

Мои слова останавливают ее, заставляя застыть на месте. Делаю шаг к ней, но затем останавливаюсь. Руки дрожат как у подростка, так странно чувствовать все это и знать, что это ее переживания, а не мои. Все эти чувства так похожи на мои, которые испытал много лет назад. Мне жаль ее, жаль себя, но при этом я рад. Это жестоко чувствовать радость от того, что собственное прошлое приносит кому-то другому боль, но при этом не могу испытывать ничего другого. Ее боль показывает истинные чувства, спрятанные за маской гордой бродяжки, и эти чувства тешит моё самолюбие и в какой-то степени помогают зализать мои старые раны. Она как лекарство от прошлого – горькая, крепкая и навязанная самим провидением. Протягиваю руку, чтобы схватить ее за плечо, но она поворачивает голову в сторону, смотря куда-то мимо меня.

– Но она так не считает, – звучат ее холодные слова, приправленные тупой яростью.

– Что ты сказала? – дергаю ее за руку, разворачивая к себе, но она молчит. – Что значит «не считает»? Отвечай!

Она смотрит мне в глаза с каким-то пустым выражением лица и молчит. Почему молчит? Трясу ее за плечи, чтобы заставить говорить, но она берется за мои запястья и тихо шепчет:

– Мне больно, отпусти...

Отпускаю сразу, понимая, что слишком близко к сердцу принял ее слова. Что за бред, мне на мгновение показалось, что они знакомы, но это невозможно. Когда Мила умерла, Пенелопа была ещё совсем ребенком, они просто не могут знать друг друга.

– Мила умерла очень давно, так что твоя глупая ревность беспочвенна.

Со вздохом отворачиваюсь от нее, неприятные воспоминания не дают спокойно дышать, сбивают с нормального ритма, или, возможно, это не они, а ее чувства.

– Ты уверен? – слышу ее спокойный вопрос после длинной паузы и поворачиваюсь к ней лицом.

Мы встречаемся взглядом, на ее милой мордашке неприкрытая злость и отвращение. Такое поведение ее не красит, да ещё и раздражает.

– Более чем, – отвечаю, не моргнув и глазом.

Облизывает пересохшие губы с кривой усмешкой, как будто еле сдерживается, чтобы что-то едкое не ляпнуть. Руки сжаты в кулаки, судорожно тиская край куртки. Заметив мой интерес, она их резко разжимает, растопырив в стороны пальцы.

– Вальтер, – начинает говорить, но замолкает, слегка отвернувшись.

Мы стоим молча какое-то время, терпение не выдерживает у меня первым. Беру ее за руку, решив, что разговор этот затянулся. Нас уже могут искать, банкира, вероятнее всего, успели обнаружить, а мы здесь выясняем отношения, как подростки. Поворачиваюсь в нужную сторону и тащу ее за руку за собой следом.

– Если так, – останавливает меня одной фразой, – тогда зачем она приказала мне достать твою кровь?

– Что ты сказала? – повторяю свой заезженный вопрос, поворачиваясь к ней лицом.

Она сжимает мою руку, но я почти не чувствую этого, меня заботят только ее слова. Возможно, потому Пенелопа прижимается к моей груди, обнимает так крепко, что я, кажется, слышу, как хрустят мои кости. Не понимаю, зачем она делает это, пока жена не отстраняется, в последний раз сжав мою руку, точно на прощание и отпускает ее.

– Если твоя Мила мертва, то кто та женщина, что послала меня сюда? Она выглядит, как она, словно время на ней не отразилось. В нашей деревеньке ее называют Провидицей, так что я не знаю, как её зовут на самом деле. К тому же, судя по тому, что она говорила о тебе, вы знакомы. Кто это может быть ещё, как не твоя Мила?

«Твоя Мила», – произносит особенно язвительно, но голос при этом дрожит.

Закрываю глаза на мгновение, пытаюсь отгородиться от ее чувств, ещё никогда не было так тяжело от моего проклятия. Боль, раскаяние, вина, тоска – это слишком для меня. Милу часто называли провидицей, ей снились вещие сны – она так говорила. Однако почему-то эта особенность не спасла ее от смерти.

– Мила умерла, – говорю уверенно, потому что воспоминания снова рисуют картину из памяти.

– Почему ты так в этом уверен? – слышу ее слегка насмешливые слова.

Ее показная уверенность и язвительность, смешанная с безразличием – лишь способ защититься, ее чувства говорят мне об этом. Жена как будто ожидает, когда я произнесу то, что уже давно должен был сказать.

Открываю глаза и смотрю на нее, как же с ней все-таки сложно. И дело не совсем в ее детском, по сравнению с моим, возрасте или специфическом характере, дело в том, что я не понимаю до конца, что на самом деле между нами происходит. Казалось бы, я чувствую все, что чувствует она, но самого нужного в ее чувствах нет. Это заботит сейчас сильнее, чем то, что она, вполне вероятно, с самого начала меня обманула и предала. Даже то, что она, возможно, и является той самой некроманткой, совсем меня не пугает. Почему моё проклятие не дает мне ощутить то единственное, что мне хотелось бы чувствовать? Игнаришнар был слишком жесток, накладывая его на меня.

– Уверен потому, что тем человеком, который лишил ее жизни, был я.

Часть 25. Сказка ложь, да в ней намёк…

Часть 25. Сказка ложь, да в ней намёк…

Пенелопа

Много лет назад…

В тот год лето было жарким и сухим. Поздно ночью мы с сестрами собрались в саду. Старшие расположились на лавке, попивая наше домашнее вино, младшим, то есть мне и ещё пяти из нас, пришлось пить молоко. Больше всех возмущалась Иза, она привыкла, что ее все считают взрослой, а здесь такая дискриминация.