Красные цепи - Константин Образцов

Она одним движением подается к нему. Вода плещет и переливается через края ванны. Он ощущает, как ее гибкое тело плотно обвивает его; он задыхается от страсти, яростно прижимает ее к себе, а потом она делает быстрое движение бедрами, и он проваливается в жаркую, тесную, влажную глубину, куда ни сознание, ни разум не могут за ним последовать.

Он почти не помнил, как она его убила. Он лежал на широкой кровати в комнате, наполненной горячим, лениво колышущимся воздухом. В памяти осталось ощущение чистой простыни, на которой было распростерто его тело, сжатое ее сильными, горячими бедрами. «Ты ни в чем не будешь нуждаться», — прошептала она и провела вдоль его груди острым лезвием длинного ножа. Он не мог пошевелиться и только смотрел, как медленно раскрывается тонкая красная линия глубокого пореза, наливаясь темной кровью, как она жадно слизывает ее, а потом поднимает нож высоко над головой. Тягучие напевные слова неведомого языка прозвучали утробно и хрипло, и лезвие упало вниз.

Абдулла очнулся от того, что она поднесла к его губам маленькую темную бутылочку. Он сделал большой глоток, почувствовал острый вкус соленого металла и специй и вдруг ощутил сильный страх, заставивший его содрогнуться. Но страх прошел так же внезапно, как и нахлынул до этого, и он жадно выпил все до дна.

Потом он долго лежал на кровати, со смешанным чувством ужаса и странного ликования ощущая, что сердце его не бьется, налившись каменной тяжестью, а все тело наполняет неведомое ранее ощущение невесть откуда взявшейся силы.

После той ночи все изменилось. Абдулла вспомнил, как впервые пришел к Галачьянцу, еще немного смущаясь и злясь на самого себя за это смущение, и как назвал сумму, показавшуюся ему самому тогда неправдоподобно огромной: один миллион долларов каждый месяц за лекарство, которое может вылечить его дочь.

Через три месяца Абдулла понял, что стал владыкой мира. Это понимание окончательно утвердилось в нем после того, как он дважды выжил во время покушений на свою жизнь: автоматные очереди прошили его тело, лишь причинив мгновенную жгучую боль, а пуля снайперской винтовки, вошедшая точно в сердце, как будто растворилась в том тяжелом окаменевшем сгустке, в который это сердце превратилось. Он был неуязвим для оружия, болезней и времени; от его воли зависело все больше и больше влиятельных людей, и сильные мира сего переставали быть сильными, как только выпивали первую порцию эликсира: их деньги, сила и власть теперь принадлежали ему, как и их жизни. Абдулла знал, что прием ассиратума — так она называла эликсир — нельзя прекратить: каждое новолуние он собирал дань с тех, кто пришел к нему как клиент, а теперь был подданным, платившим кровавый налог. Он тоже каждый месяц жадно выпивал свою порцию этого зелья, но знал, что при необходимости может обойтись и без него: тяга к свежей горячей крови периодически ощущалась им так остро, что втайне от Кобота он просил его помощников собирать эту драгоценную жидкость, вытекавшую из перерезанных жил несчастных подопытных жертв. Его существование действительно стало сбывшейся мечтой, как и сказала она.

И как после всего этого она могла ограничить его в восхождении к новым вершинам богатства и власти?! Что за причина могла заставить ее попытаться препятствовать ему в победоносном движении?! Естественно, что после ее отказа увеличить производство эликсира он заставил Кобота заняться исследованиями, чтобы не зависеть ни от нее, ни от таинственного Мастера, ни от их зловещего помощника со звериной мордой. И это стало началом конца их отношений.

Абдулла помотал головой. Мир немного плыл перед его глазами, не успевая возвращаться вслед за движениями головы.

Ну и пусть. Он был прав, прав до конца! Он мужчина, она — женщина, кем бы она ни была. Она дает — он берет. Он завоевывает этот мир для себя и для нее, он отдает ей половину — половину! — всех денег. И она должна была сделать то, что он ей сказал: увеличить производство, представить его Мастеру, они все должны делать то, что он скажет!

Абдулла вспомнил встречу в подвале заброшенного дома и выругался, ударив кулаком по белой скатерти. Охранники чуть повернулись в его сторону, официант быстро высунулся из двери кухни и так же быстро исчез.

Все в порядке, он спокоен. Да, теперь он спокоен. Потому что принял все нужные решения и знает, что делать. Кобот справится, и через месяц они будут делать эликсир сами. Сейчас это почему-то казалось очевидным. Абдулла пошлет ко всем чертям и ее, и их Мастера, а когда она останется без денег, то снова придет к нему — нет, приползет! Такие, как она, всегда приползают, когда остаются без средств к существованию. К тому же Абдулла уже не был до конца уверен в том, что этот Мастер вообще существует. Может быть, это она… да, она сама и делает эликсир. Почему бы и нет? Разве это не объясняло бы ее странное упрямство в нежелании знакомить Абдуллу с таинственным Мастером?

Девчонку-эксперта найдут, как и ее приятеля, кем бы он ни был. За пару дней они ничего не смогут сделать, особенно если учесть, какие люди являются клиентами «Данко» и какие силы обеспечивают его безопасность. И если эти двое еще раз попытаются обратиться куда-то — неважно куда: в прокуратуру, к журналистам, к властям — их тут же возьмут, и уж на этот раз осечки не будет.

Что же касается Кардинала, то сейчас Абдулла был даже рад, что все произошло именно так. Рано или поздно это должно было случиться. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы Кардинал тоже оказался в числе его пациентов, и тогда, как и все остальные, попал бы в полную зависимость от Абдуллы. Но если этот старый черт, это городское пугало, персонаж устрашающих басен о его невероятном могуществе, решил повести дела таким образом и вознамерился отобрать у него, Абдуллы, то, что принадлежит ему по праву, — что ж, пусть будет так. У этого города теперь есть новый хозяин.

Он снова сделал большой глоток, глядя на расплывающиеся в дождливом сумраке огни вечернего города. Сейчас он казался Абдулле похожим на старинное кладбище, чья открытая для праздных туристов часть полна помпезных, хоть и несколько обветшалых памятников, за которыми на кривых, заросших тропинках, в тени угрюмых деревьев теснятся мрачные склепы, облюбованные упырями, покосившиеся надгробия и провалившиеся могилы висельников, колдунов и самоубийц. Вот туда он и спишет сегодня ночью Кардинала, в безымянную яму на задворках старого кладбища.

Абдулла посмотрел на часы. До назначенной встречи оставалось еще шесть часов. Черт, как же тянется время!

Лежащий на столе телефон мигнул экраном и изверг из себя громом разнесшиеся по пустому ресторану разудалые звуки лезгинки. Абдулла негромко выругался и взял трубку.

— Слушаю, говорите, ну.

— Босс, это Шут. У нас все тихо.

— Хорошо, отбой.

Ну вот, все в порядке. Пять групп, предусмотрительно посланные им на место встречи еще вчера, обеспечивали безопасность, а когда дойдет до дела, то будут выполнять функцию дополнительных засадных отрядов. На загородной базе уже собрались все, кого Абдулла смог мобилизовать: получившаяся ударная группировка была достаточно внушительной, для того чтобы с ее помощью можно было свергнуть режим в небольшой африканской стране. Кардинал — это серьезный противник, силы которого нельзя недооценивать, но пусть попробует противостоять той армии, которая сейчас ждала только приказа, чтобы вступить в бой хоть с ангельским воинством, хоть с легионами бесов.

Абдулла тяжело поднялся из-за стола. Надо было ехать, промерить готовность своих бойцов, а там уже и выдвигаться на север, в сторону старого завода. Абдулла еще раз посмотрел в окно и погрозил пальцем скрывающемуся в ненастной холодной тьме надменному городу. Потом махнул рукой охране и, покачиваясь, пошел к выходу. Управляющий рестораном проводил его почтительным полупоклоном, в котором явно чувствовалось облегчение. Счет, разумеется, никто и не подумал принести.

Утоптанный земляной пол мягко пружинил под ногами. Душную тишину подвальных катакомб лишь изредка нарушал далекий звук падающих капель да частый пугливый шорох крысиных лапок, когда кто-то из замешкавшихся зверьков стремительно проносился меж сырых стен. Иногда откуда-то совсем издалека доносился скрип ржавого железа. Пахло сыростью и старыми кирпичами.

Они не спеша шли по узкому коридору, скудно освещенному редкой цепочкой тусклых ламп. Впрочем, ни он, ни она не нуждались в источниках освещения.

Вервольф покосился на идущую рядом женщину. Человеческие самки не привлекали его и никогда не были объектом его вожделения, а только раздражали своей суетливостью и писком. Они могли быть интересными только как объект охоты, не более того.

Другое дело — волчицы. Он часто думал о них: сильных, уверенных, с гладкими мышцами под шелковой шерстью, спокойных и в то же время по-звериному страстных.