Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору - Игорь Симбирцев

Кроме ГПУ против троцкистских демонстраций власть для олицетворения народного гнева использует и советское подобие китайских хунвейбинов, собранные Маленковым «рабочие бригады» бросаются на троцкистов с палками и кирпичами в руках. Но без активного участия госбезопасности в подавлении этой внутрипартийной смуты уже было не обойтись. Из страны руками ГПУ уже изгоняли привлеченных ранее заграничных коммунистов, вставших в этой сваре на позиции троцкистов, как американский коммунист Макс Истмен, написавший в троцкистском духе свою книгу «Когда умер Ленин» и разглашавший в ней засекреченное уже тогда ленинское завещание. За само это письмо Ленина съезду в те же годы ГПУ стало преследовать, именно за распространение ленинского завещания в 1929 году получил свой первый лагерный срок автор «Колымских рассказов» Варлам Шаламов, он входил в троцкистски настроенную группу студентов МГУ, чекисты взяли его в тайной типографии оппозиционеров.

Оперативными мерами за лидерами оппозиции устанавливали наружное наблюдение, вербовали людей в их окружении. 10 июня 1927 года ГПУ в ответ на убийство в Варшаве советского дипломата Войкова демонстративно расстреляло 20 заложников из числа бывших белогвардейцев и заманенных в СССР по линии операции «Трест» белоэмигрантов из РОВС. Тогда этот демонстративный расстрел заложников впервые после окончания Гражданской войны всколыхнул всю Европу, забеспокоившуюся о возвращении эпохи «красного террора», но многие полагают, что главной целью было запугать «расстрелом двадцати» не столько белую эмиграцию (она все равно не сложила бы оружие), сколько дать пугающий сигнал именно внутрипартийной оппозиции в СССР: «Недолго и опять ввести террор и дать ГПУ полномочия бывшей ЧК в борьбе с внутренним врагом».

В те же годы ГПУ раз за разом накрывало созданные троцкистами подпольные типографии в самых разных уголках Советского Союза: в Одессе, Брянске, Гомеле, Омске. В сентябре 1927 года ГПУ объявило об аресте троцкистов Тверского и Щербакова, которые собирались основать подпольную типографию и искали через бывших белых офицеров связи с эмиграцией для подготовки террора и переворота в СССР, но попались на экс-белогвардейца из числа тайных агентов ГПУ в этой среде. Дело это сейчас не так известно, а тогда по поводу ареста Тверского и Щербакова даже выпустили обращение советского Политбюро о том, что оппозиционеры уже докатились до связи с открытыми врагами из белой эмиграции и готовы вместе с ней на военный переворот в СССР в стиле недавнего успешного правого путча Пилсудского в Польше.

Оппозиция тогда этим арестом и предшествующим ему демонстративным расстрелом заложников из числа монархистов в июне очень встревожена, поскольку поняла: ГПУ взялось за нее всерьез и будет включать в арсенал ее ликвидации и метод провокации. Ведь вряд ли троцкисты всерьез надеялись через бывшего офицера связаться с эмигрантским центром РОВС, да и слишком далеки были идейно сторонники Троцкого от монархистов из Парижа, а изъятые у них ГПУ пишущие машинки и стеклограф никак не тянули на целую подпольную типографию. Скорее всего, этот тайный агент из бывших врангелевских офицеров, которого ГПУ так ловко решило заодно использовать и против троцкистов, сам предложил им свои услуги по устройству типографии и поиску союзников, организовав банальную сыскную провокацию. И провидцы в оппозиции оказались правы, через несколько лет относительного затишья увольнения с работы сменятся арестами, а ссылки на окраины – расстрелами.

Тем более что в ГПУ зрела уверенность, что начало конспиративной деятельности оппозиционных троцкистов и зиновьевцев от листовок и подпольных типографий вскоре перейдет к заговорам, к террористическим актам одиночек или небольших тайных групп оппозиционеров против наступающего на их позиции руководства партии во главе со Сталиным. Такие идеи среди самых радикальных троцкистов действительно уже проскакивали первыми искрами и толкали самых горячих из них к террору. Так, летом 1927 года расстрелян близкий к оппозиции корреспондент главной партийной газеты страны «Правда» Соломон Гуревич, который попытался пройти на торжественное собрание в Большом театре с револьвером в кармане, чтобы «осуществить покушение на Сталина, Бухарина или Рыкова», как поведал на следствии чекистам сам арестованный Гуревич. Расстрелянный журналист органа партийного официоза «Правда» Гуревич мог стать предшественником одиночки Николаева, семью годами позже всколыхнувшего страну своим выстрелом в Кирова и давшего тем власти Сталина последний козырь для начала тотальной зачистки оставшейся оппозиции.

Позднее при попытке пройти в Кремль, переодевшись в форму сотрудника НКВД, был арестован приехавший из Тулы лейтенант Красной армии Данилов, на следствии заявивший о себе как о члене некоей военной оппозиции, планировавшей в Кремле осуществить теракт против Сталина. Если армейский лейтенант Данилов не оговорил себя под пытками, когда НКВД лепил очередной раскрытый заговор против вождя, то он, скорее всего, действовал в одиночку, и его действия очень напоминают схему покушения такого же лейтенанта Советской армии Ильина у стен Кремля на Брежнева тридцатью годами позднее: Ильин тоже прибыл из провинции и в украденной у родственника форме милиционера втерся в оцепление, разрядив у Боровицких ворот обойму в автомобиль из брежневского кортежа, едва не убив при этом ехавших там первых советских космонавтов.

В 1931 году случилось еще одно сейчас практически забытое и достаточно темное в смысле обстоятельств происшествие, квалифицируемое как попытка покушения на Сталина. Это так называемый «инцидент на Ильинке». 16 ноября 1931 года на этой московской улице недалеко от Кремля сотрудниками ГПУ арестован и обезоружен некий гражданин Огарев, вроде бы собиравшийся стрелять в Сталина на прогулке в самом центре Москвы. Судя по написанной на имя Сталина уже 18 ноября докладной тогдашнего зампреда ГПУ Акулова, Огарев был белоэмигрантом из РОВС и тайным агентом английской разведки, специально заброшенным в СССР для этого покушения на Сталина, но пришедшим на фальшивую явку под контролем ГПУ, что и привело к его аресту на Ильинке в момент выхода на позицию для стрельбы.

В этой истории исследователи находят очень много странностей и почти все сходятся в том, что если Огарев действительно был заброшенным из-за границы белым офицером и сотрудником английских спецслужб (а по личности этого человека и подлинности фамилии Огарев по сей день существуют сомнения), то в любом случае ГПУ с момента его прихода на конспиративную квартиру полностью действия Огарева контролировало, и Сталину особой опасности не грозило. Тем не менее инцидент на Ильинке наложился на кампанию борьбы с оппозицией, пусть несостоявшийся террорист и был объявлен представителем совсем другого политического лагеря, что позволило резко усилить меры ГПУ по личной охране Сталина. По докладной записке ГПУ с одобрительной резолюцией Молотова партия настоятельно рекомендовала Иосифу Виссарионовичу впредь отказаться от пеших походов по улицам Москвы, что вождь исполнил в точности. А начальник сталинской охраны в ГПУ Паукер значительно усилил ближнее кольцо охраны вождя: если до того генсека постоянно сопровождал только один телохранитель в лице неразговорчивого чекиста из литовцев Юсиса, то с этого времени при любом выезде со Сталиным целая команда охранников под началом Паукера.

Позднее прошла еще серия то ли неудавшихся покушений на Сталина и его ближайших соратников в ЦК, то ли ловких инсценировок под покушения, то ли выданных за таковые несчастных случаев. И во всех случаях начали в террористических намерениях обвинять именно внутрипартийную оппозицию, хотя еще лет пять назад обвинили бы белую эмиграцию или затаившихся в СССР монархистов.

Тогда почти за любым чрезвычайным происшествием уже видели обязательно происки врагов. В 1935 году произошел взрыв метана на шахте «Центральная» в Кузбассе, стоивший жизни 10 горнякам. Такое мы, к сожалению, и сейчас часто наблюдаем – метан в шахтах как взрывался, так и взрывается на пространствах бывшего Советского Союза от Донбасса до Кузбасса, в том числе и на все той же шахте «Центральная», и жертв, увы, обычно гораздо больше, чем при взрыве 1935 года. Но тогда комиссия из Москвы без колебаний признала ЧП на шахте «Центральная» диверсией вредителей из стана оппозиционеров и врагов советской власти.

В 1932 году во время поездки в тот же Кузбасс главы правительства Молотова у его автомобиля отказали тормоза, и он перевернулся, в этом сразу обвинили местных троцкистов, будто бы подговоривших водителя опрокинуть машину с Молотовым в кювет и самому в последний момент выпрыгнуть из нее. В 1933 году в Сочи автомобиль со Сталиным и Ворошиловым внутри зацепил грузовик с нетрезвым водителем за рулем, на покушение это совсем не тянет, но ГПУ и тут искало доказательства диверсии оппортунистов. В 1935 году последовало дело о подготовке покушения на наркома обороны Ворошилова, в нем позднее обвинили троцкистов из числа командиров РККА высоких чинов, которых затем арестовали и присоединили в 1937 году к более обширному делу о заговоре в РККА, расстреляв в команде людей Тухачевского. Назначенный следствием в непосредственные террористы и исполнители полковник РККА Кузьмичев в протоколах его допросов заявлял, что в 1935 году по заданию троцкистского центра сначала собирался стрелять в Ворошилова на маневрах в Белой Церкви под Киевом, а позднее хотел застрелить его из ложи Киевского оперного театра, где проводили разбор маневров. Это достаточно темное дело с «армейскими заговорщиками», повлекшее аресты в 1936 году в верхушке Красной армии Шмидта, Примакова, Путны. Если дело все же полностью сфальсифицировано тогда НКВД для оправдания грядущих репрессий в армии, то не покидает ощущение, что продиктовавшие полковнику Кузьмичеву его признательные показания чекисты черпали вдохновение в сюжетах из нашей старой истории, хорошо ее изучив. Ведь в маленьком украинском городке Белая Церковь еще в 1821 году на маневрах императорской армии будущие декабристы планировали убить императора Николая I, а в том самом здании Киевской оперы веком позднее юноша с размытой революционной идеологией Дмитрий Богров вот так в упор застрелил премьер-министра страны Петра Столыпина. Исторические совпадения или кто-то нам через эти аналогии подмигивает из прошлого: «Не верьте этим протоколам»?