Привет, Афиноген - Анатолий Афанасьев

– Ты злостный человек, Мечетин Федор. Как же ты всех людей в одну кучу свалил? Где ты прежнюю жизнь прожил? Ничего не понял.

Федор Мечетин – горячий человек, но в спор вступал не со всяким. Верховодова он специально по утрам караулил, чтобы отвести душу. Душа у него болела от усталости и предчувствий. Верховодов ему втолковывал доброжелательно:

– Самые вредные и опасные такие шарашники, как ты. Я всего один пускай куст спасу – это польза, реальная польза. Ты же ни одного деревца от беды не заслонишь, зато с толку сто человек собьешь. Юродивый ты, Федька, какие раньше на площадях слепой народ мутили. Провокатор, если хочешь.

– Докажи!

– Ты сам про себя знаешь. Люди истинной души имеют цель, и сердце они не потеряли. Они мир оздоровляют, которому ты конец предрекаешь. Ты, Федор, паникер, и на фронте тебя бы под трибунал отдали. Я бы сам и отдал.

– Умеете ярлыки вешать, помню.

Верховодов бледнел до синевы, лицо его опускалось, как падающий сумрак. Эти стычки ничем не кончались и затухали внезапно, когда оба утомлялись от крика. Предмет их перепалки был понятен далеко не всем, но они–то оба хорошо знали, о чем речь. С незапамятной поры начали они этот затянувшийся диспут. Для посторонних их слова могли показаться попросту бессмысленным стариковским бредом. Но только не для них. Они разговаривали друг с другом так, словно по очереди на сходке читали прокламации. И там, в этих никем не написанных прокламациях каждое лыко было в строку. Они разговаривали о таком давнем, но по–прежнему таком важном, что заставляло вздрагивать их подсушенные временем сердца.

Нынешним субботним утром Федор Мечетин, как всегда, стерег Верховодова на углу дома, да так и не дождался. Это его не насторожило, мало ли что могло быть: уехал куда–нибудь или заболел. Но когда мимо просеменила утиным галопом Акимовна и на ходу сообщила, что Верховодов дома и не отпирает на звонок, Мечетин обеспокоился. Конечно, он представил первое, что можно представить, услышав про семидесятилетнего не слишком здорового старика, что тот не откликается на вызов. «Загнулся, что ли?» – подумал Мечетин и испытал сначала нечто вроде облегчения. Как же, свидетель многих его крамольных, в пылу полемики высказанных суждений благополучно покинул земную обитель. «Помер», – повторил про себя Мечетин и с недоумением оглянулся по сторонам. Ничего не изменилось. Дома стояли на обычных местах, прогуливались по зеленым дворовым скверикам мамаши с детишками, мужчины забивали в козла за одноногим столом. Но ему, Мечетину, не было теперь надобности здесь находиться. Некого ему было ждать, если с Верховодовым случилось это. Куда же пойти? А пойти–то было и некуда. Во всем Федулинске у Мечетина был только один собеседник, и если его не будет, то что же… Федор Мечетин почувствовал ознобную пустоту. «Почему же обязательно помер? – подумал Мечетин, выкарабкиваясь из пустоты. – Надо сперва проверить. Вчера я видел Верховодова утром, он был в полном здравии, хотя и мерклый. Что он мне сказал? Ах, да. Он меня спросил: «Все злобствуешь, Федор?» А чего я ему ответил? Вроде ничего. Ну да. Я сегодня собирался ему ответить, да вон как оно поворачивается», Мечетин не мог зайти к Верховодову самостоятельно, не те у них были отношения: в случае, если Петр Иннокентьевич живой и произошла ошибка, он бы подумал, что Мечетину позарез необходимо с ним повидаться. Федор Мечетин был горд и не искал ничьего расположения. Он терпеливо ждал. К нему присоединились двое безымянных доминошников, нюхом учуявшие, что происходит необыденное. Такой компанией во главе с управдомом Гекубовым они и поднялись к квартире Верховодова.

– Звони! – велел Гекубов старухе. И тут же сам нажал кнопку. Звонок у Верховодова был оглушительный, старинный. На лестничной клетке он отдавался звонким эхом, возносясь, возможно, под самую крышу. Гекубов позвонил несколько раз, остальные прислушивались, затаив дыхание. Изнутри никакого движения, шороха – тишина.

– Нету дома, – умно определил Илларион Пименович.

– Дома он, дома, – запричитала Акимовна, – я знаю, что дома. Никуда не выходил.

– Как ты можешь это знать, если он тихонько вышел? Что ты, старая, чушь мелешь?

Акимовна упрямо уверяла, Верховодов там, в квартире. Она тыкала пальцем в дверь и беспомощно повторяла:

– Там, Петя, там. Нигде больше. Померший он.

Федор Мечетин отстранил управдома и забарабанил в дверь кулаком с такой силой, что с косяка сыпнула белая пыль.

– Погоди, – остановил его Гекубов. – Надо тогда слесаря искать…

Акимовна вызвала из своей квартиры племянника, двенадцатилетнего пионера Вадика. Отправили его за слесарем, который проживал в соседнем подъезде на шестом этаже. В ожидании слесаря мужчины закурили. Дым синим облаком скопился под потолком.

– Вчера–то ты его видела? – спросил управдом у Акимовны.

– Как же не видать. Днем мы с ним разговаривали. Он на обед печенку себе готовил, обратился ко мне за подмогой. «Скажи, Акимовна, чем заправляют печень– то?» Я ему все обсказала, к нему заглядала, – старуха стрельнула глазами, – посуду ему помыла, подмела. Сердце у него еще днем покалывало. Он думал, погода переменится.

– Да, – вспомнил Илларион Пименович, – он и мне про погоду говорил. Я сам всегда, когда погода меняется, чувствую. Рука левая у меня онемевает и торкается. Жилка в ней, в кисти, играет перед переменой погоды. У меня левая рука лучше барометра. Только вот не указывает, какая именно перемена: жара либо холод.

Слесарь явился быстро – интеллигентный парень в дымчатых очках, со спортивной сумкой через плечо, студент–заочник технического вуза Юрий Печенкин. Управдом гордился своими кадрами и подбирал их со вкусом.

– Что случилось, Илларион Пименович? – По голосу Юры Печенкина было понятно, если что и случилось, то с одним его приходом всякие трудности снимаются и теперь все могут быть спокойны. – Эту дверь открыть? Минутку терпения.

Он распахнул свою сумку и стал доставать инструменты, каждый внимательно разглядывая: плоскогубцы, отвертки, электродрель, всевозможные щипчики, ножницы, мотки проволоки, молоток и так далее. В мгновение ока коврик перед дверью превратился в выставочный инструментальный стенд. Все инструменты были новенькие, прямиком со склада, некоторые отливали желтым смазочным маслом. Дело в том, что слесарем Юру Печенкина назначили всего месяц назад по рекомендации–просьбе одного влиятельного знакомого Геку– бова, и он еще не успел толком ознакомиться с новой профессией. До этого Печенкин подвизался ночным сторожем на складах вторсырья, работал через двое суток на третьи, и это его вполне устраивало. Весной при переходе с третьего курса на четвертый в институте с него неожиданно потребовали справку, что он работает по смежной специальности. Ночной сторож им не годился, а слесарь устраивал вполне. Слесарь должен уметь разбираться в чертежах и вообще близок к индустрии. Юре Печенкину пришлось обратиться за протекцией к своему дядюшке, и тот устроил его в ЖЭК. Такая обычная житейская история. Оказалось, что на новом месте у Юры остается еще больше времени для занятий. В уютной конторке он сумел оборудовать маленькую научную библиотеку, куда перетекло много учебников из городской. Телефон Юра обычно днем отключал и чспо– койно занимался. Иной раз за ним прибегали с просьбой починить кран или заткнуть протекающий унитаз. С грехом пополам, опираясь единственно на природную смекалку, Юра чинил и затыкал. Если же поломка оказывалась серьезной, он объяснял, что дело пахнет керосином и требуется вызывать специалистов из Горре– монттреста. И оставлял тамошний телефон. Из Гортрес– та приходили безотказно. У них имелись и новые краны, и унитазы, и стойкое желание помочь за определенную мзду. Юра легко вошел в контакт с тамошними деловыми людьми и действовал так ловко, так умело подготавливал жильцов к необходимости вскоре раскошелиться, что однажды ребята из Гортреста пригласили его в ресторан. Он наотрез отказался, считая это безнравственным.

Перед запертой дверью Печенкин оказался в крайне затруднительном положении и уповал единственно на пословицу: смелость города берет.

– Свету мало, – сказал он солидно, ни к кому не обращаясь в отдельности. – Но ничего, справимся…

Затем посовал в замочную скважину отверткой и медной проволокой. Проволока согнулась, и он со скрежетом вырвал ее из двери.

– Трудный замок. Наверное, с секретом… – Юра оглянулся, – и розетки нет для дрели. Можно бы его выпилить.

Ему никто не ответил, и он почувствовал себя неуютно и одиноко, как на экзамене.

– Ее выбить легко, – авторитетно подсказал пионер Вадик, – одним ударом.

– Ты откудова знаешь? – накинулась на него Акимовна. – Тебе об этих делах и думать нечего. Ступай домой!

– Правильно, – поддержал мальчика Федор Ме– четин, – двери на соплях навешивают.