Привет, Афиноген - Анатолий Афанасьев

– Черт в тебе сидит, Натали. Зачем другой? Другого не надо.

– Тогда как же?

– Пусть этот.

– Кто?

– Карнаухов – человек простой и целеустремленный.

Наташа вспомнила:

– Мы с его сыном, с Егоркой, вместе учились в одном классе. Так это тебе, Гена, предлагают вместо него быть?

– Не вместо Егора, а вместо отца.

Наташа опечалилась, пальчиком потолкала в бок жениха.

– Геночка, ты не соглашайся… правда. Там какое– то недоразумение. Егор очень переживает. И тоже о смысле жизни задумывается.

– Пошли, – сказал Афиноген. – Не женского это ума дело. Пошли родителей твоих развлекать. Недоразумение… – передразнил. – В таком случае вся наша работа – недоразумение… Только что говорила – денежки, почет, уважение, и вдруг – нехорошо… С сыном она его училась… А если бы не училась – значит, хорошо было бы? Вот женская логика. Еще я тебя ошибочно принял за умную. По–твоему если рассуждать, то выходит – надо погодить, пока человек естественным путем освободит занимаемую должность. Пока он дуба даст. Это, по–твоему, пристойнее? – Они уже шли по коридору, произнося некоторые фразы, Афиноген останавливался и дергал Наташу за руку. – Может, и Карнаухов так считает. Подождали бы, думает, пока сгину. Тогда бы уж место делили, стервятники.

– Если все в порядке, чего ты кипятишься.

Знакомый сторож, который выпускал Афиногена на волю в четверг, возвышался на своем обычном месте у входной двери. Когда они первый раз проходили, его не было, а теперь он был и успел уснуть. Но и спящий он заметил Афиногена, сгорбился еще круче и сделал вид, что потерял сознание.

– Хватит маскироваться, дедушка! – сказал Афиноген. – Нехорошо у больного товар зажимать.

– Я приносил, – сквозь сон пробурчал сторож. – Три пачки «Беломора» приносил. В палате никого не было, я испугался – сопрут.

– И где же они теперь?

– Теперь, конечно, скурил…

– Нехорошо получается.

– Как хошь понимай, но нету, скурил.

Сторож на мгновение приоткрыл зеницы, и оттуда из мрака сверкнула хитрость, непомерная даже для человека, просидевшего треть жизни у входа в обитель страданий.

– А если я жалобу подам?

– Свидетелей нету. Без свидетелей – пустое занятие… Смеешься ты, парень, над стариком. Сам не станешь из–за рубля шум поднимать. Я же не слепой, людей разбираю.

– Курить–то охота мне.

– На, курни, моих.

Он извлек из недр халата деревянный портсигар и открыл его перед Афиногенов. Там было полно добротных бычков, преимущественно от «Примы» и «Памира».

– Бери, не боись. Я незаразный. Нас тут кажный месяц проверяют по анализам.

– Генка, пойдем, – потянула Наташа.

Афиноген выбрал из бычков какой подлиннее, зажег спичку, с аппетитом затянулся.

– Ну, девка. Держись за этого парня. С этим не промахнешься.

– Скажи, отец, ты во время войны где был?

– Чего?

– Где, говорю, во время войны обретался?

– А чего?

– Ничего. Интересно.

Сторож перестал спать, взглянул на Афиногена вприщур, с недобрым огоньком.

– Топчи, парень, топчи. Мне на посту не положено тары–бары разводить. Запрещается. Да и делов тебе нету, где я когда обретался. Еще ты сопливый, чтобы этакие вопросы задавать… Про войну–то, небось, у мамки в пузе услыхал.

– Зачем ты, Гена, право, пристал к человеку, – > сказала Наташа. – Я тебе десять пачек купила «Столичных».

– Купи ему, купи. Не будет на людей кидаться. Ишь, войну помянул, нашелся обозреватель.

Афиноген Данилов улыбался самой своей добродушной улыбкой, той улыбкой которая особенно раздражала пьяных парней на танцплощадке и делала их придирчивыми. Из–за этой доброй, задушевной улыбки частенько попадал он в переплеты. Наташа любила, когда он так улыбался. Она знала, что он о чем–то попросту задумался и не может сосредоточиться и скоро выпалит что–нибудь бестолковое..

– Глядите, гражданин, – сказал Афиноген. – Такой простой вопрос вызвал у вас столько эмоций. Надо же.

– Топчи, парень, топчи. Не замай!

Сторож успокоился и снова впал в спячку. На лестнице Наташа спросила:

– Откуда у тебя эта скверная привычка цепляться к разным людям? Геночка, ведь мало найдется людей, к которым ты бы не прицепился. Это же никому нс нравится, пойми.

– Ты жила в Москве?

– Нет.

– Там очень одиноко на улице, в метро. Мне всегда было одиноко. Тысячи людей вертятся на пятачке, и все друг другу чужие. А если ты живешь в маленьком городке – у тебя намного больше знакомых, и знаешь ты их лучше. В Москве миллионы, а знакомых у тебя несколько человек. И то случайных, не очень тебе необходимых и далеко живущих.

Они не успели отсудить новую тему, потому что Наташа увидела загрустивших у окошка в коридоре родителей.

– Гена, – скользнул ее голосок. – Вот они. Пожалуйста, будь…

– Будем знакомы! Будем знакомы! – Олег Павлович Гаров радушно протягивал обе руки, как будто не он пришел в больницу, а дорогой человек нанес ему самому неожиданный визит. – Столько слышал про вас, Гена. А виделись мы, кажется, вскользь. Что ж, наступило время познакомиться поближе, как нам намекнула Талочка. Рад, искренне рад! Вы решили, мыс матерью рады. Правильно! Современно!» Без всяких про «Волочек и нудных советов со старшими.

Взгляд Гарова пронзал Афиногена с настойчивостью бормашины. Он чуть не перескочил к рассказу о днях своей молодости и все–таки не решился почему–то назвать вещи своими именами, с несвойственной ему застенчивостью ходил вокруг да около. Ему пособила Анна Петровна, знавшая Афиногена получше.

– Вы извините, Гена, что мы так сразу… перешли к вопросу… не осведомились о здоровье. Мы в курсе,

Талка ведь теперь только о вас и говорит… Раньше скрытная была, а теперь девочку будто подменили. Мы с мужем поняли, между вами произошло решительное объяснение.

– Мы заявление подали, – сказал Афиноген, – извините, пожалуйста, великодушно, что так вышло.

Супруги Гаровы с такой энергией враз заколотили воздух руками, что стало понятно – никакого нарушения этикета не произошло. Наоборот, если бы дети с ними посоветовались, они бы этого им не простили.

– Прошу вас, – сказал мягко Афиноген, – не волнуйтесь так. Я люблю вашу дочь, с уважением отношусь к вам. А главное, я нормальный человек, со мной можно говорить без опаски, напрямую.

– Вот, – буркнул Олег Павлович, – что я тебе говорил, Аня.

– А что я тебе говорила?

– Гена, не считаете ли вы в таком случае, что нам стоит обсудить некоторые детали прямо сейчас? Не откладывая.

– Я готов.

– Папа, – попросила Наташа, – у Геночки еще температура держится.

– Нет у меня температуры, – возразил Афиноген, – и не было никогда.

– Вопрос, видите ли, для нас слишком важный. Мы хорошо сознаем ваше состояние… Но… Нет, нет, мы не хотим ничего менять, да и не в наших это силах. Любите друг друга, женитесь, устраивайте свою семью. Все правильно. Мы готовы помогать, если… Но… Понимаете, Гена, некоторые линии жизни идут параллельно. Счастье в тереме за закрытыми ставнями приятно, но быстро может набить оскомину.

– Мы в кино будем ходить, – сказал Афиноген. – Мало ли.

– Не шутите, Гена, это очень серьезно. В прошлом году Талочка не поступила в институт, что–то там случилось непонятное… Скоро опять экзамены, она совсем перестала готовиться. Неужели потеряет еще один год? Мы не можем быть пассивными в этом вопросе.

– Так это не ко мне вопрос, к ней. Я свое отучился.

– Талочка полностью под вашим влиянием, видите ли. Вы невольно некоторым образом снизили наш авторитет – прости, Тала, что я это при тебе говорю, – значит, вы должны взять на себя и ответственность за нее, разделить ее с нами.

– Папочка, все устроится отлично, не волнуйся. Не поступлю в этом году, поступлю в следующем.

– Я все понял, – сказал Афиноген, и Гарову показалось, что он напялил себе на нос невидимые очки. – Я все понял и со всем согласен. Высказываю собственное мнение. Если Ната поступает в институт, я на ней женюсь. Не поступает – пускай ищет другого дурака. Мне дремучая жена не нужна. С ней и поговорить не о чем будет.

Гаров несколько опешил не от смысла сказанного, а от серьезности тона. Зато Анна Петровна не опешила.

– Ну, что я тебе говорила? – Это к мужу.

– А я что тебе говорил? – неуверенным эхом откликнулся муж. Мимо уже несколько раз прошествовал Гриша Воскобойник. Его никто не навестил, и он скучал в ожидании ужина. На сей раз он, деликатно извинившись, отозвал Афиногена в сторону.

– Кисунов опять йогами увлекся, – давясь смехом, сообщил он. – Зайди глянь.

– Скоро зайду!

И вернулся к Гаровым, которые покорно глядели на его приближающийся больничный халат. Родители покорно, а Наташа умоляюще.

– Если она будет учиться в Москве, какая же это семья? – спросил Афиноген у Олега Павловича. У того ответ был заготовлен заранее.

– Это проверка чувств, их нравственной основы.