Да будем мы прощены - Э. М. Хоумс

– Тормозит, сука! – Джордж забирает у меня айпад и встряхивает его, как рисовалку, где так стираются линии.

– Наверняка вскоре должен появиться более быстрый. – Я достаю пакет с бумагами, которые Джордж должен подписать. – Прости, что с этим пристаю; не мог дозвониться до твоего адвоката.

– Я тоже не могу. И на письма он не отвечает.

– Хочешь, поспрашиваю насчет другого?

– Можно, – говорит Джордж и подписывает документ за документом на капоте машины.

Я постепенно успокаиваюсь.

– Белье мое привез? – спрашивает Джордж.

– Ага.

– Это хорошо. А то здесь выдают дерьмо какое-то. Казенные плавки, вокруг ног натирают, потом бегать невозможно, и тесные, как черт. Яйца-то большие.

– Да, ты всегда так про себя говорил.

– Кастрюли-сковородки привез? – спрашивает он, не прекращая подписывать.

– Со мной. Много готовишь?

– Тут, знаешь, не тридцатиминутная зона доставки «Домино-пицца».

– И что готовишь?

– Сырный соус, арахисовый соус. Муки здесь полно, масла, сыра, арахисового масла и макарон. Сахара вот мало, нужно еще. У тебя с собой есть?

Я вытаскиваю из карманов пару пакетов сахарозаменителя «Спленда».

– Если бы ты предупредил, я бы…

– Свечи? – перебивает он меня, будто торопится.

– Вот те, что нашел, – говорю я, передавая ему свечи. – Это свечи Джейн.

Он берет их так, будто они самое важное во всем этом.

– Спички?

Открываю пассажирскую дверцу и копаюсь в отделении для перчаток. Вываливается всякое барахло.

– Сигнальные огни мне отдай, – требует Джордж. – Они могут понадобиться.

– Блин, как на Хеллоуин угощение просишь, – бурчу я, передавая ему сигнальные огни и все закуски, что приготовил на дорогу. Джордж хватает из подставки полупустую бутылку кока-колы и допивает до дна.

– Поразительно, – говорит он. – Как божественный нектар этот вкус. Чего бы им здесь, на фиг, не поставить автомат с колой?

– Я тебе подарок привез, – говорю я, вынимая жестянку с печеньем.

Джордж искренне радуется, но вид у него тут же становится озабоченным:

– Это жестянка Лилиан?

Я энергично киваю.

– Что случилось? Она умерла?

– Жестянку я одолжил, а с тетушкой все в порядке, – отвечаю я, неожиданно впадая в панику. Об этом-то я и не подумал: откуда у меня жестянка Лилиан. Только помнил, что ее печенье – хорошая приманка.

Я гордо открываю жестянку. В ней лежит точно такая же старая, сморщенная, редко заменяемая пергаментная бумага. Печенья бледноваты, но точно так же из них выпирают шоколадная крошка и половинки орехов.

– Сколько? – спрашивает Джордж, глядя на меня в ожидании, как ребенок. Он не понял, что стоит ему захотеть – и вся коробка его.

– Два? – предлагаю я.

– На каждого? – уточняет он.

Я пожимаю плечами, решив, что он хочет свои два, а потом еще и два мои.

– Они кошерные? – уточняет Джордж.

Вопрос застает меня врасплох.

– Не знаю, соблюдает ли Лилиан кашрут, – говорю я, искренне озабоченный.

– Думаю, да.

Джорджу хочется, чтобы это было правдой.

Из-за дерева прямо за моей спиной выходит его друг Ленни и пугает меня до чертиков.

– Так это ты и есть тот поц?

– Это Ленни, – говорит Джордж. – Участник программы.

Я протягиваю жестянку:

– Печенья хотите?

И тут они на нас налетают, как дурацкий Человек-Паук – с неба. Жестянку с печеньем выбивают у меня из руки. Люди повсюду, инфракрасные очки подмигивают красным, как глаза насекомых. Дым, путаница. Что-то вонзается мне в зад и швыряет меня на колени. Глаза жжет, я лежу на земле лицом вниз. Вокруг меня какая-то суматоха, потом тишина. Какие-то белые клубы засасывает наверх – я смотрю и вижу, как в восходящем потоке от вертолета раздуваются белые семейные трусы Джорджа. Смутно вижу впереди самого Джорджа: он лежит, распростертый, из раны на голове идет кровь.

Так же быстро, как началось, все заканчивается.

Израильтянина нигде нет.

Я заползаю в машину, на переднее сиденье.

– Вы мне глаза выжгли на фиг, ничего не вижу! – ору я, протирая глаза.

– Все будет нормально, потерпи малость! – говорит мне лишенный тела голос Уолтера Пенни. – И перестань глаза тереть, только хуже делаешь.

– И долго терпеть?

– Несколько часов. Может, до утра.

– Со всеми этими мертвецами?

– Это не мертвецы, это спящие.

– И думать забудьте! Бросить меня тут хотите? А если он разозлится, когда очнется? А если вы кого-нибудь пропустили? Или кто-нибудь захочет отнять у меня машину? Я гражданин, и у меня есть права.

Слышен разговор множества голосов, и кто-то говорит:

– Партнер наш тут развонялся и хочет, чтобы его отвезли домой. Можем кого-нибудь прислать, чтобы порулил его машиной?

Я начинаю дудеть в клаксон.

– Погодите.

– Не собираетесь меня забирать? Чтоб вас! – говорю я и снова давлю гудок. – Суки! Суки! Суки!

При каждом слове давлю на клаксон.

– У тебя микрофон установлен рядом с сигналом. Если не перестанешь гудеть, я тебя, блин, отключу. Через две минуты пришлем к тебе человека. Не вздумай снова гудеть.

Я слышу, как снижается вертолет. Глаза жжет, все расплывается, но я вижу, как спускается человек в полной экипировке. В руке у него зажата бутылка газированной воды, и сцена напоминает безумный рекламный ролик насчет утоления жажды на войне. Он приземляется, отстегивает шнур, на котором спускался, и дергает его. Веревку выбирают наверх.

Солдат подходит к месту водителя, похожий на огромное светящееся насекомое, открывает дверь, скручивает с бутылки крышку и брызжет водой прямо мне в лицо.

– Так лучше?

Я вылезаю, мокрый насквозь, обхожу машину и сажусь на пассажирское сиденье.

– У вас всего полгаллона бензина? – спрашивает он, запуская двигатель.

– Я вроде не проезжал по пути заправочных станций.

Он включает передачу, и мы трясемся вдоль по дороге.

– Вы правильно едете? – спрашиваю я. – Почему не свернули?

Протираю глаза рубашкой – не помогает. На ней та же дрянь, что в глазах.

– Слышь, безмозглый, а ведь поц-то прав, – говорит из спикера голос Уолтера Пенни. – Ты не туда поехал.

– Виноват, – отвечает солдат. – У меня малость дислексия.

Он разворачивает машину, давит на газ, и раздается громкое «бум». Это даже не звук, а мощное ощущение, будто во что-то стукнули.

– Что там у вас? – спрашивает Пенни.

– Похоже, какое-то животное сбили, – отвечает солдат.

– Будем надеяться, что животное, – говорит Пенни.

– Кажется, можем ехать дальше, – сообщает солдат.

Побитая машина хромает к финишной прямой. На дороге нас встречают две машины без маркировки и отвозят вновь на исходные позиции.

Я вылезаю. Мне дают бутылку с жидкостью для промывания глаз. Первым делом вижу побитый капот, покореженный радиатор, трещину в ветровом стекле и кровь.

Подходит Уолтер Пенни, смотрит на машину и вытаскивает из конверта белый бланк претензии.

– Всегда ношу с собой несколько штук. Правительственный бланк претензии, одинаковый на случай автоаварии или если тебя убили дружественным огнем. У правительства самостраховка – одна форма на все случаи. Но фишка тут вот в чем, – говорит он, помахивая бланком. – Действует только в том случае, когда ты был за рулем. Ты сам оттуда выехал?

Я в недоумении оглядываюсь. Солдат исчез.

– Ты сам приехал из леса? – повторяет вопрос Уолтер.

– По-видимому, – отвечаю я.

– Один?

– Похоже на то, – говорю я, выдергивая бланк у него из пальцев.

– Тогда можешь его использовать для претензий по машине и по собственной персоне.

– Вы в меня стреляли, – говорю я, не обращаясь ни к кому конкретно.

– И себя и машину – в одной и той же претензии, – напоминает Уолтер Пенни.

– Едва царапнуло, – говорит один из тех, что непонятно откуда. – Я запись смотрел.

– Вы очень похожи на своего брата, – говорит один солдат так, будто это все объясняет.

Я даже не спрашиваю, где израильтянин, но замечаю, что один из фургонов без маркировки уехал.

– Мы закончили? Я могу ехать?

– Да, – отвечает Уолтер. – Заправиться не забудь.

Меня провожают до дороги – она жутковата при полном отсутствии других машин. Жму домой со скоростью восемьдесят миль в час. Жал бы и больше, но при повышении скорости что-то начинает неприятно дребезжать.

Меня трясет, включаю отопление – ноль реакции. Лезу рукой вниз – сиденье автомобиля мокрое. Щелкаю подсветкой карты – сиденье потемнело от крови.

Небо за стеклами начинает светлеть. Сколько времени, я не знаю – часы в машине застыли на три сорок три. Незадолго до своего поворота я отклоняюсь от пути, заезжаю в местную больницу. С парковки посылаю эсэмэску тетке Рикардо, что задержусь дольше, чем собирался, и вижу шесть непринятых вызовов – сообщения от Эшли и Рикардо. Они пишут «привет», делятся анекдотами и спрашивают, когда я вернусь.

К окошку подходит охранник.