Последняя черта (СИ) - Савченко Лена

Остальные ещё спали, изредка пробуждались, тянулись кто к телефонам, кто просто смотрел на часы, решали, что имеют право послать время нахер и отрубались обратно. Кто-то притягивал к себе колени, кто-то — другого человека. Если бы не бессмысленность в Ташином взгляде и отсутствие Дикого, день был бы самым обычным. Актёр всегда уходил ни свет ни заря.

Алиса тоже просыпалась, но даже не пыталась узнать, что там на часах — прижималась сильнее к Ворону, закрывала глаза, хмурилась и проваливалась обратно в беспокойную дремоту. Иногда слабо, почти невесомо вздрагивала в ней.

Солнце не тревожило — давно уже перевалило на другую сторону дома. Тяжёлые шторы не тронутыми висели по краям окна, не препятствуя свету. Тишина спальной комнаты ничем не прерывалась, но в определённый момент Алису всё-таки задолбало подвешенное состояние сонливости. Бросив на вроде как спящего Ворона взгляд, она хотела не слышно, по обыкновению, соскользнуть с кровати и потянуться к джинсам, но не вышло. Потому что быть неслышной у Алисы не получалось категорически. Ворон уже научился различать моменты, когда ей снится что-то плохое, когда просто хочется нежности, а когда планирует куда-то свалить. На третьем этапе он её и перехватил, сгрёб в сонные объятия, быстро сбросил с себя остатки полусна-полудрёмы. Оставалось только ощущение ритмичной пульсации внизу живота, привычно преследующее по утрам.

— Проснулась? — уточнил хрипло.

Призрак была по-утреннему тёплой и пахла собой. Он всегда различал этот запах, иногда казалось, что как собака чуял его в окружающем пространстве — а может, просто желал, чтобы он был там. Отпускать Алису не хотелось сейчас совсем. Хоть когда-то же можно не отпустить?

— Хочу тебя, — прошептал он, находя губами её губы.

— И тебе доброе утро.

Каста только шумно выдохнула через нос, растворяясь в поцелуе. Чуть выгнулась, не пытаясь сопротивляться или отбрыкиваться — иногда хотелось, но для вида. Она тоже хотела и даже не осознавала, насколько до этого момента. Всё происходящее изматывало, забирало последние силы, а после ночной атмосферы умиротворённости, уже после неприятного разговора на кухне, Алиса даже ощущала себя отдохнувшей.

Алиса прижималась, чувствовала, улыбалась в поцелуй, осторожно прикусывала нижнюю губу и снова прижималась. Возбуждение не нарастало постепенно, захлёстывало волной и срывало дыхание в томное и тяжёлое, когда удавалось вдохнуть. Холодные руки разделились — одна упиралась Ворону в грудь, вторая нашла место на спине.

Ворон довольно щурился, как будто смотрел на что-то слишком яркое, и, видимо, настолько красивое, что не смотреть было нельзя. Ему тоже чертовски не хватало Призрака, её тепла, нежности и влаги, её тяжёлого дыхания и протяжного «Во-о-ро-о-он», и, хотя сейчас было и не самое подходящее время и место, он вдруг испугался — а будет ли потом что-то вообще? После вечернего разговора так хотелось наверстать упущенное...

Ведь он уже почти научился верить в то, что Алисе не противно видеть его ожог, в то, что она не пересчитывает сизые синяки и не смотрит грустно на то, как он пьёт горсть таблеток по утрам. Ему даже почти не было больно, только иногда схватывало, фантомными приступами даже сквозь обезболивающее, но выручала привычка терпеть. Сейчас он снова был собой, не смотря ни на что и никуда, только на красного призрака с охуенно гибким телом.

Пальцы залезали ей в трусы, скорее по привычке проверяли горячую нежную плоть, ласкали напористо. Призрак глухо застонала, не разрывая поцелуя. Пальцы распаляли сильнее, заставляли выгибаться сильнее, цепляться за Ворона и желать большего всё сильнее с каждой секундой. Потом руки подхватили и водрузили её на его бёдра.

— Давай ты сверху, — почти совсем без звука, одним выдохом. Приподнялся, поцеловал в шею, крепко сжал её ягодицы, приятно ощущаемые в близости к члену.

Охнув от резких манипуляций, Каста всё же не растерялась. Дразняще, совсем по кошачьи, Алиса двинулась навстречу, откидывая голову назад. Жмурилась от удовольствия. Внизу всё спуталось в тугой клубок из возбуждения, тянуло, ныло, рвалось стоном наружу, но оказывалось спрятанным за плотной полоской руб. Стены стенами, но дать тебе волю Алиса не могла. А хотелось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Толи Ворон утянул её за собой, то ли она сама уложила его на спину, нависая, выгнула спину и горячо поцеловала. "Я люблю, хочу, желаю" — оно путалось всё в том же комке и оставалось не сказанным, но таким демонстративным, что у самой Алисы захватывало от этого дух и спирало дыхание.

Можно было бы просто отодвинуть край ткани, не мешкать наконец, но Призрак всё же слезла. Кончиком носа водила по шее, нарочито нежно, пока стягивала с себя мешающийся элемент одежды. Потом стянула трусы и с Ворона. Опять дразнилась рукой, доводя что себя, скользила рукой от основания к головке, слушала хриплое дыхание.

Остатки когда-то умных мыслей напомнили пернатому, что в кармане джинсов точно были презервативы. Алиса забывала о них постоянно, а ему слишком быстро сносило крышу, и всё же в последнюю секунду кто-нибудь обязательно выкручивался. Выкрутился сейчас он, дотянулся до брошенной небрежно одежды, нашарил упаковку.

***

«Я люблю, хочу, желаю,» — путалось в беднопёрой голове, пока Алиса перекидывала одну ногу обратно и склонялась, замирая в нескольких сантиметрах от его лица, вглядываясь в них, находила там такое же не сказанное, демонстративное. Откликалось на каждое случайное и намеренное прикосновение, разгоралось огнём — алым-алым — просилось наружу, плохо сдерживаемое в тяжёлом дыхании. Нет, ждать не мог, не умел, не хотел, обхватил талию, направил ствол, вошёл резко, притянул Алису как можно ниже, зажмурился, довольный, почти не дыша, чтобы не застонать от блаженного чувства близости. Близости кровавого пламени волос, тревожного и свежего запаха Призрака, её пальцев на его груди, её лица, её губ — и всего можно коснуться, всё можно присвоить, полюбить...

Он направил её движения, свои добавлял изредка, не сбивая темпа. Улыбался, ловя отблески солнца в серых глазах, и по-настоящему подло стимулировал пальцами ниже лобка — знал, что так ощущений будет больше, а сдержать себя окажется труднее. Не учёл только, что чувствовал реакцию её тела тоже; сдерживал уже не стоны — смех, а стоны уже позже, решив, что пусть оба мучаются. О, какие это были сладостные муки! Ничего слаще в своей жизни бы не испил. А тут — Призрак. Чёрт, нет, не так.

— При-и-зрак, — тихо, ласково, мягко, счастливо.

Её заслуга, от начала и до конца. Её безоговорочная победа. Её главный приз — он, Ворон, со всеми потрохами и тараканами. Только её; и никого больше в туманной вечности... Какими останутся они? Какими уйдут? Кому потом смотреть на покрытую пылью покосившуюся полку с золотыми кубками и ловить взглядом один, чёрный и неказистый? Раз уж вспомнили о презервативах, то точно не детям.

Алиса то ли подавалась на провокации, то ли провоцировала сама. Двигалась то быстро, то медленно водила бёдрами, расправляя плечи. Растянутую футболку она с себя стащила и льнула время от времени разгорячённым телом к Ворону. Ближе и глубже, сильнее и слабее, нежнее и жёстче. Алиса кусала губы, а в глазах пернатого плясали искорки веселья, вперемешку с возбуждением. Алиса забывалось в нём, а Ворон — в ней. Мир сужался до кровати и страсти — пылкой, незабываемой.

Призрак целовала его шею, прикусывала кожу и вообще любила кусаться. Подставляла свою, иногда не удерживалась и тихо мычала, тут же стараясь урвать поцелуй. Ощущала каждое движение, ощущала его тело, прижималась и обнимала, не забывая дразнить плавными движениями бёдер и таяла, когда Ворон заключал её в кольцо свои рук. Потом полз ладонями ниже — по талии, сжимал ягодицы, и Алиса снова поджимала губы, чтобы не издать лишних звуков.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В такие моменты Ворон совсем терял понимание, кто кого ебёт. Чувствовал себя сгустком оголённых нервов, подконтрольных только одному импульсу — метаниям красного призрака. Все эти сказки о том, что мужчина что-то контролирует — самая тупая в мире ложь, потому что стоило только Алисе коснуться члена, стоило только ей сжать его в себе, как от мужчины оставался один не выпущенный стон и готовность шагать за ней с крыши. Может, он и тряпка. Но как же приятно было иногда отпустить контроль.