Последняя черта (СИ) - Савченко Лена

Даша слушала его, чувствуя, как ломается на осколки. Глаза у Лёхи были светлыми, но сейчас будто потемнели, а лицо выражало собой не иначе как гнев. И ей стало по-настоящему страшно, что этот парень сейчас просто броситься на неё.

— Так ответь мне сейчас — я не знаю?! Актёр мне другом был, на её, вот, — указал на Алису, — глазах умер! А я в это время спокойно спал с девушкой под боком! И если ты считаешь, что я не ненавижу себя за это, за ту смс-ку — ошибаешься! Нет, мне не стыдно, мне ни хрена не стыдно, но я себя ненавижу!

Алисе хотелось вспомнить прошлое, связать эту несчастную идиотку и сделать с ней что-нибудь ужасное. У неё физически болело в груди за друга, за его срывающийся, яростный голос. Довести Лёху до такого бешенства — нужно постараться, а у пришедшей получилось чуть ли не по щелчку пальцев. А сам Лёха даже об этом не думал, дав волю эмоциям.

— Сиди на заднице спокойно, — перешёл он на шипящие нотки, — сложив лапки. Бойся дальше, вини в смерти этой и других кого угодно. Меня, Алиску, вон, тоже можешь винить! Или вообще Ташу — похищенную из листовок! А ещё лучше на всех нас сразу повесить! А виновато в его смерти ГОСУДАРСТВО!

Выдохшись, Лёха отшатнулся, смотрел на неё как на врага народа, предателя. Серая мышь, загнанная, боящаяся, без амбиций, с одним только желанием — существовать. Ему не нужно было долгого анализа, чтобы понять, что Даша из себя представляет. И вот тут он и осознал, что вкладывал в то самое «Зря» перед Катей. Потому что ему не хотелось, чтобы она так же, в случае чего, себя изводила. Припиралась под дверь, обвиняла других в чём-то. Не хотелось, чтобы ей было больно, наконец. Если Лёха подохнет — хватит и того, что по этому поводу испытают друзья. Ведь симпатия к ней была — врать себе Алексей не привык, и глупо надеялся, что в нечто большее она не перерастёт. Любить в это время было уже ещё опаснее, чем орать на всю улицу «Дерьмо ваше государство». Любые чувства такого уровня с лёгкостью оборачивались против, превращались в оружие.

— Я.… — тихо начала было Даша, — Я просто...

— Пиздуй! — рыкнул Лёха, — Пошла вон отсюда!

Даша проглотила слёзы, но даже не попыталась спрятать обжигающую холодом боль во взгляде. Только сдавленно кивнула, поймала кивок Алисы в сторону двери. Отметила, что почему-то взгляд у девушки показался ей опаснее, чем у раздраконенного не на шутку парня и ретировалась. Хлопнула громко дверь.

— Сука! — осталось для неё за кадром, как Лёха с силой ударил кулаком в стену и прижался к ней лбом, закрыв глаза.

— С девушкой? — осторожно уточнила Алиса, приподнимая одну бровь.

— Ага. С Катей.

Алиса многозначительно поджала губы, обняла себя руками и отправилась обратно к Таше.

Даша не сразу вышла из подъезда. Опустилась на холодные ступеньки, подобрав под себя пальто и долго жалась к стене с облезлой краской. Она не понимала за что и почему с ней так поступили. Почему прогнал Саша, когда горе всегда легче переживать вместе. Почему наорал этот ненормальный — тоже не понимала. Она же... права. Всё случилось из-за того, что Никита решил вступиться за этих «друзей», которые подставили его, совершенно не жалея. А им даже не стыдно! Они даже явно не понимают всего, всех последствий, которые влекут за собой их поступки. Это же война! Самая настоящая, со смертями и потерями! Война! Даше захотелось вернуться, влепить этому Лёхе затрещину и высказать ещё много чего, но мысли оказались слишком сумбурными. Потеряются, перепутаются и не сложатся в хорошую речь. Никита бы справился лучше, наверное. То, что поражало Дашу больше всего — что Ник на это повёлся. На этот развод. Её, вон, бросил напоследок... Даша опять всхлипнула. Был же умным человеком, продумывающим всё наперёд!

Даша поднялась, спустилась и без цели побрела прочь — к общественной остановке.

Но с другой стороны прав был и ненормальный. В мире этом жить невозможно. И дело даже в атмосфере, созданной накануне, а в той, что висит в государстве уже давно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«ГОСУДАРСТВО!» — Даша вздрогнула.

Даша не смотрела новости, что бы лишний раз не напоминать себе, где живёт. Что на ремонт в театре два года назад выделили солидную сумму, а саму реконструкцию так и не провели. Часто уборщица по утрам подметала опавшие куски краски с потолка. Даша боялась так жить, боялась показаться кому-то противницей и поэтому на возмущения коллег всегда робко улыбалась и не реагировала. У неё был шанс попасть в театральном училище на бюджетное место, ещё на втором курсе. Там они с Ником и познакомились. Обаятельный, всегда улыбчивый парень почти мгновенно поселился в её сердце. На деле, правда, оказался бабником, но в итоге Даша всё равно своего добилась, хоть и не одну ночь посвятила рыданиям и ревности. Именно он ей тогда под лестницей слёзы и вытирал, спокойно улыбался и обещал, что всё будет хорошо, что это всего один препод и он не сможет выжать её из целого государственного университета. А преподаватель смог — уж больно его оскорбило выражение отвращения на лице у студентки, когда он предложил ей несколько сексуальных контактов за зачёт автоматом.

— А стоит ли тогда жить... вообще? — пробормотала она себе под нос, прильнув к стеклу электробуса, — Надо оно... вообще?

Ведь с работы уволили, Никиты больше нет, а весь этот кошмар, происходящий в стране... Даша сглотнула, испугалась своей мысли и по какой-то причине решила подумать плотнее.

Что будет дальше? Завтра хотя бы? Даша понятия не имела. На карте осталось порядка тысяч четырёх, и все они, вместе большей частью расчёта зарплаты, уйдут за квартиру. И останутся копейки, на которые нужно будет как-то прожить... Стоило, наверное, наступить себе на горло и поехать на работу. Хотела ведь стать актрисой — а какая из неё вышла бы актриса? Дерьмовая, раз не смогла сегодня взять себя в руки и сыграть.

Всё происходило слишком сумбурно. Даша запуталась в отчаянии и боли, которая оставляла пустоту. Нет, так жить нельзя. Нужно было что-то делать.

По пути до дома Даша зашла в магазин. Купила сигарет, зажигалку — знакомая продавщица посмотрела на неё удивлённо, но всё же продала. Когда оказалась уже в почти родной обители, в которой жила последние два года, первым делом отправилась в ванну. Там в шкафчике судорожными движением отыскала Никитины таблетки. Он частенько у неё ночевал и, если девушки оставляют в доме у парней косметику, одежду, то Ник оставил таблетки. Даша не особо знала, что они из себя представляют, но имеют успокаивающий эффект. Значит, что-то вроде снотворного.

«Можешь приехать ко мне часа через четыре?» — написала она дрожащими пальцами подруге. Дождалась утвердительного ответа и рвано выдохнула. Не хотелось, чтобы её нашли слишком поздно, не хотелось гнить. А в том, что Даше не только страшно жить, но и не хочется — девушка была уверена. Через четыре часа её уже не должны бы откачать. Скорая будет ещё добираться невесть сколько. Но просто так уйти будет неправильно. Подумав, написала на тетрадном листе «В моей смерти прошу винить Единое Государство. Дарья.» и оставила на видном месте — чистый стол, с аккуратно уложенным книгами за монитором компьютера.

Достала стеклянную тарелку, подкурила сигарету, закашлялась и положила её, тлеющую, в посудину. Теперь дома пахло тем запахом, который Даша раньше терпеть не могла, но которого ей ужасно в этот момент не хватало.

— Ты чего проснулась? — Никита сидит на краю кровати с сигаретой и смотрит на неё своими голубыми, пронзительными глазами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да как-то не спиться, — шепчет Даша, подкладывая под щёку руку. Смотрит на него в ответ и печально улыбается.

— Ну-ну, милая, не плач, — Никита тянется к её щеке, чтобы смахнуть слезу, — Всё хорошо. Опять кошмар?

Даша сонно кивает, а глаза наливаются тяжестью. Неприятное чувство селиться в груди, будто тошнота, но Даша терпит.

— Я здесь, — Никита улыбается, — Я всегда буду здесь.