Запрещенные друг другу (СИ) - Александер Арина

— Да много чего, — сбросила с плеч накатившее наваждение, вспомнив, зачем пришла сюда, рискуя будущим сына, — я даже не знаю, с чего начать.

— А ты не стесняйся, начни с самого элементарного. Я всё думал: кто же из вас двоих заявится первым. Признаюсь, у тебя были шансы так себе. Не очень. Ты же у нас мастер включать заднюю. Но ты удивила, чего уж там, — протянул насмешливо, пытаясь сбавить бороты. А оно, как назло, крыло всё сильней и сильней. С головой. До темноты перед глазами. То ли от усталости, то ли от нервов. Стоял и рвано дышал ей в губы, проклиная и свою поплывшую, словно маргарин, выдержку, и сорвавшееся в самую бездну сердце.

— Это так… так подло, мстить мне через неё. Хотя, — улыбнулась дрожащими губами, — другого я и не ожидала. Зато теперь я знаю, что ты за человек. Никогда не верила сплетням, но сейчас впервые пожалела.

— М-м-м, даже так, — начал терять терпение. — Так я тоже тебя узнал, Юль. Оказывается, мы с тобой не так уж и отличаемся. Попользовались друг другом и по домам, дальше играть свои роли, — усмехнулся, заметив, как она вздрогнула. — Не зря я не связывался с замужними бабами. Себе же дороже в итоге получилось. Но знаешь, чего я больше всего ненавижу в женщинах?

Юля вскинула подбородок, мол, давай, валяй.

— Непостоянство и корыстолюбие, — припечатал откровением, стараясь задеть как можно больнее. Хотелось взреветь: «Блдь, какого хрена вообще? Ты откуда такая взялась?». — Пора бы уже и определиться, Юляш. А то вчера одно, сегодня — другое.

— Это я-то непостоянная? — прошептала она севшим от возмущения голосом.

— Угу. Ты сама себе противоречишь. То подпускаешь, то отталкиваешь. Я похож на щенка по-твоему? Похож или нет? — рявкнул на весь кабинет, едва сдерживаясь от желания схватить её за плечи и вытрясти задутую в эти маленькие уши дурь, но лишь сильнее окольцевал руками, продолжая удерживать во властном плену.

Чтобы скрыть сжавший диафрагму спазм, Юля рассмеялась.

— Боже, Вал, если со мной всё ясно, то, как быть с тобой?

— А что такое? — выгнул темную бровь, рассматривая себя. — Я в порядке.

— Да-а-а?! — от подобной наглости у Юли аж голос сел. — А с Мариной кувыркаться в постели после фееричного расставания — это у тебя в порядке вещей, да? Подумаешь, переспали, на утро можно выбросить на улицу, как отработанную шестерёнку. Так получается?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вал часто задышал. Если честно, задело. Да так, что только что остывшее нутро снова накалилось до предела.

— Юль, давай начистоту. Ты сюда зачем пришла, м? Защитить племянницу? Зря. Она сама кого угодно за*бет до смерти. Или тебя зависть задавила? Так я тут причем? Я свободный мужик, как оказалось, что хочу то и делаю.

Только… Вместо того, чтобы послать прямым текстом, ещё сильнее прижал её к себе, основательно пропадая в изумрудных глазах. Что он там говорил? С глаз долой, из сердца вон? Бред. Такую не возможно забыть за несколько дней. Ведьма — и этим всё сказано.

— Ты!.. Да ты… — захлебнулась, забившись в его руках словно пойманная в силки птица.

— Надо же, какой развернутый ответ! — посмотрел на неё сквозь холодный прищур, испытывая едва ли не животное удовлетворение. Хотя на самом деле хотелось совсем иного.

— Мне даже смотреть на тебя мерзко, не то, что говорить! — огрызнулась она, найдясь с ответом.

— Так не смотри! — переборов себя, всё же отпустил её и, приняв небрежную стойку, закинул за голову руки. Жаль, нельзя то же самое сделать и с пробравшимся в ноздри запахом. — Какого хрена тогда пришла, если так противно? Ты уж определись как-нибудь и дай честный ответ, чего тебе хочется от жизни больше: чтобы тебя умело трахали или сидеть у муженька под боком, корча из себя неприступную…

Пошатнувшись, будто получила ответную пощечину, Юля поменялась в лице. Недавний запал испарился, а в нереальных глазах отобразилось что-то доселе ему незнакомое. Рядом с уже привычной ранимостью вдруг неожиданно проявилась то ли тревога, то ли страх. Чего она боится? Что скрывает?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Юля опустила глаза, спрятав мимолетные чувства за угольными ресницами. А ведь Вал прав: будь она нормальной и к тому же верной женой, если бы реально переживала за сына — никогда бы не прибежала к нему, даже не смотря на выжженную ревностью душу.

От предусмотрительно заготовленных обвинений в скотстве не осталось и следа. Испарились они, стоило столкнуться с насмешливым взглядом.

Господи, какой стыд… Неужели она настолько эгоистичная?

Да она чуть с ума не сошла ночью, представляя всевозможные варианты дальнейших событий. И Маринку беременной видела, и Вала рядом с ней счастливого и довольного. Да, возможно, он и не стал бы жить с племянницей, но, блин, это же ребёнок.

Накрыло. Будто пелена на глаза опустилась. Где был разум, когда вместо возвращения домой, взяла и поехала к Дудареву? Это ведь настоящее безумие. Риск. А остановить себя, уберечь от последствий уже не могла. Стоило представить его с Мариной, и всё, в груди такой вихрь поднимался, что все здравые мысли тонули в воздушных массах. С кем угодно мог спать, честно, смирилась бы и поняла, но только не с племянницей. Это не то, что удар ниже пояса. Это выстрел на поражение, причем в самое сердце.

Почему-то перехватило дыхание. Правду говорят, что влюбленная женщина глупеет, но не настолько же. Не столь бесповоротно. Разве её должны волновать его связи? Да пускай хоть утрахается до потери пульса. Пускай обречет и себя, и Марину на адские муки — ей-то какое дело?! Подумаешь, сдохнет от боли, зато получила хороший урок. Хуже всего то, что Глеб оказался прав. Что им и, правда, стоило обратиться к психологу, не побояться рассказать о проблемах. Нужно было открыться, выговориться, пожаловать друг на друга, а уже потом рубить с плеча. Чего она добилась своей обидой, самостоятельностью, стремлением никого не задеть? Ни-че-го. Только хуже сделала.

К Валу вот пришла. Зачем, спрашивается? Захотела лишний раз убедиться в правильности принятого решения?

Убедилась? Полегчало?

— А я определилась, — перехватила тонкую шлейку сумки, отступая медленно к двери. В груди, словно кислотный дождь прошёл. Жгло непередаваемо. — С мужем буду, — пыталась казаться равнодушной, хотя внутри уже давно всё дрожало натянутыми струнами. — Он тоже неплох в постели и знаешь, — вогнала острые ноготки в ладонь, обмирая от пущенной вдогонку запредельной злости, — спасибо тебе. Теперь я точно знаю, чего могла лишиться, выбери тебя в то утро. Лучше быть двуличной стервой под боком нелюбимого мужа, чем довольствоваться членом такого бабника, как ты.

Последнее можно было и не говорить, потому что не успела она отвернуться, собирайсь уйти с гордо поднятой головой, как Вал тут же бросился к ней и рванув за плечо, развернул к себе лицом.

— Бабника, говоришь? — склонился над ней буквально впритык и процедил сквозь зубы: — А ты тогда кто, Юляш? — Взгляд бешеный, дыхание тяжелое. Прерывистое. Ноздри с шумом выталкивают отработанный кислород. И в груди такая ломка… ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Вот и разобрались, кто мы друг другу, — улыбнулась, призвав на помощь всю свою стойкость. По крупицам собрала, соединила в одно целое, лишь бы не разреветься перед ним позорно. Если он бабник, то она… ладно, и так всё ясно. — Счёт 1:1. Я сделала больно тебе, ты — мне. А теперь пусти! — накрыла его руки холодными пальцами, норовя сбросить с плеч тяжелые кисти. — Всё, что нужно было знать, я и так узнала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну, уж нет, — ухмыльнулся криво Вал, швырнув её сумку на пол.

— Пусти, сказала! — едва не прорычала от отчаянья, чувствуя, что начинает плыть. — Мне больно! — воскликнула, имея в виду совсем не физическую боль. Хотя каждое прикосновение отдавалось тысячами иголок. Лучше вот так, разойтись, наговорив кучу гадостей, чем пытаться понять друг друга.

Вал перехватил её ладони и накрыл ими свое пылающее лицо. Отпустить её? Да щас. Поздно. Она уже спалилась по всем фронтам. Чтобы там не говорила и как бы ни отравляла душу — её реакция на его прикосновения была красноречивей любых слов.