Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач - Боб Шоу

Она медленно кивнула и спросила.

— И нет уже никакой надежды? Ни для нее, ни для тебя, ни для меня?

— Нет, — сказал он. — Этого никто не переживет, дорогая.

— Наверное, завтра у меня не будет сил, чтобы дойти до ванной. Питер, дорогой мой, лучше покончить с этим сегодня и взять Дженнифер с собой. Ты думаешь, это бесчеловечно?

Он поцеловал ее. — Я думаю, это разумно. Я тоже пойду с вами. Она неуверенно заметила.

— Ты не так болен, как мы. — Завтра и мне будет хуже, — сказал он. — Ни к чему затягивать это. Она прижала к себе его руку.

— Как мы это сделаем, Питер? Он задумался.

— Я налью горячей воды в грелки и положу их в постель. Потом ты наденешь чистую ночную рубашку и хорошенько укроешься, чтобы тебе было тепло, а я принесу тебе Дженнифер. Потом я закрою дверь и дам тебе горячий коньяк. Мы выпьем и примем таблетки.

— Не забудь выключить электричество, — напомнила она. — Мыши могут перегрызть какой-нибудь кабель, тогда будет пожар.

— Хорошо, выключу, — заверил он. Она взглянула на него со слезами на глазах.

— Ты сделаешь все с Дженнифер?

Питер погладил ее по волосам.

— Не беспокойся, сделаю.

Он налил горячей воды в резиновые грелки и положил их в кровать, поправил белье, чтобы постель выглядела красиво и свежо. Потом проводил Мэри в спальню, а сам пошел на кухню, в последний раз поставил чайник и, пока грелась вода, внимательно прочел указания, напечатанные на картонных коробочках.

Затем наполнил кипятком большой термос и с подносом, на который поставил еще два стакана, коньяк и тарелку с половинкой лимона, вошел в спальню. Потом перенес туда же кроватку Дженнифер. Мэри с трудом села, когда он подвинул к ней кроватку. Он спросил:

— Дать ее тебе? — Ему пришло в голову, что она захочет подержать дочь.

Мэри покачала головой.

— Я слишком больна. — Она сидела, глядя на ребенка, потом устало опустилась на подушки. — Я хочу запомнить ее здоровой. Сделай это, Питер, и пусть все скорее кончится.

Верно, подумал он, лучше сделать это быстро и не раскисать. Он сделал девочке укол в руку, разделся, надел чистую пижаму, погасил свет во всей квартире, так что горел один ночник, заставил железной решеткой камин и взял из кухни одну из свечей, которые они держали на случай, если погаснет свет. Зажженную свечу он поставил в изголовье кровати и выключил ночник.

Потом лег рядом с Мэри, наполнил оба стакана коньяком и горячей водой из термоса, выжал туда лимон и достал из коробочки таблетки.

— С тех пор, как мы поженились, — тихо сказала Мэри, — мне было так хорошо… Спасибо тебе, Питер, спасибо за все.

Он прижал ее к себе и поцеловал.

— Мне тоже было хорошо с тобой. И давай на этом кончим. Они положили таблетки в рот и запили коньяком.

В этот вечер Дуайт Тауэрс позвонил Мойре Дэвидсон. Набирая номер, он не был уверен, соединят ли его с Гарквеем, а если соединят, возьмет ли кто-нибудь трубку. Но коммутаторы еще работали, и Мойра подняла трубку почти сразу же.

— Я и не надеялся дозвониться, — сказал он. — Что у тебя слышно, дорогая?

— Все очень плохо, — ответила она. — Думаю, что с мамой и папой скоро все будет кончено.

— А с тобой?

— Со мной, наверно, тоже… почти. А как ты себя чувствуешь?

— Я бы сказал, что все так же. Я звоню, чтобы попрощаться с тобой. Завтра утром мы отплываем и затопим «Скорпион».

— И не вернетесь? — спросила она.

— Нет, детка, не вернемся. Нам осталось выполнить это последнее задание, и все будет кончено. — В трубке стало тихо. — Я звоню, чтобы поблагодарить тебя за последние полгода, — сказал он. — Наши встречи значили для меня очень много.

— И для меня тоже, — сказала она. — Дуайт, если я смогу, можно мне приехать, чтобы попрощаться не по телефону?

Он задумался, потом произнес:

— Ну, конечно. Однако мы не можем ждать. Люди ослабели и завтра будут еще слабее.

— Когда вы отплываете?

— В восемь. Как только рассветет.

— Я приеду, — пообещала она.

Он попросил проститься за него с отцом и матерью и закончил разговор. Мойра пошла в спальню родителей, они лежали в своих постелях. Она передала им слова Дуайта и сказала, что поедет к нему.

— Я вернусь к обеду, — добавила она. Мать кивнула.

— Ты должна попрощаться с ним, доченька. Он был тебе настоящим другом. Но если, вернувшись, нас не застанешь, пойми и не осуждай.

Мойра села на кровать матери.

— Так плохо, мама?

— Увы, да, дорогая. А папе еще хуже. Но у нас есть все, что нужно.

— Дождь идет? — слабым голосом спросил отец со своей кровати.

— Сейчас нет, папа.

— Может, ты откроешь ворота хлева, Мойра? Все остальные уже открыты.

— Сейчас, папа. Что-нибудь еще нужно? Мистер Дэвидсон прикрыл глаза.

— Попрощайся за меня с Дуайтом. Жаль, что он не мог на тебе жениться.

— Мне тоже жаль, — шепнула она. — Но он из тех, кто легко не меняется.

Она вышла в вечернюю темноту, открыла хлев и проверила, все ли ворота открыты; скотины нигде не было видно. Потом вернулась домой и сказала, что выполнила поручение; отец вздохнул с облегчением. Больше родителям ничего не было нужно. Она пожелала им обоим спокойной ночи и легла спать, поставив будильник на пять часов, чтобы случайно не проспать.

Спала она плохо: четыре раза за ночь выходила в ванную и выпила полбутылки коньяка, единственного, чего не отвергал желудок. Как только будильник начал звонить, она приняла горячий душ, это очень ее освежило, и надела красные брюки и красную рубашку, как полгода назад, когда впервые ехала встречать еще не знакомого Дуайта… Потом старательно подкрасилась, надела пальто, тихонько открыла двери спальни родителей и заглянула, прикрывая рукой свет электрического фонаря. Отец, похоже, спал но мать улыбнулась ей со своей кровати; они тоже часто вставали этой ночью. Мойра на цыпочках подошла к кровати, поцеловала мать и вышла, тихо закрыв за собою дверь.

Она взяла из кладовки полную бутылку коньяка, села в машину и выехала на шоссе к Мельбурну. У Оклейга остановилась на пустом шоссе, глотнула в серости наступающего дня коньяка из бутылки и поехала дальше.

Она пересекла опустевший город и по другому шоссе, грязному и узкому, направилась в Вильямстаун. В четверть восьмого она была у верфи, и через открытые ворота, у которых не было никакой охраны, въехала прямо на мол, у которого стоял авианосец. На трапе не было даже часового, и некому было спросить у нее, что она здесь делает. Она поднялась на авианосец, стараясь припомнить, как они шли с Дуайтом, когда он собирался показать ей «Скорпион». Вскоре она наткнулась на американского матроса, и тот указал ей дорогу к трапу, ведущему на подводную лодку. Там она встретила другого матроса.

— Если вы увидите капитана Тауэрса, спросите, не мог бы он выйти и поговорить со мной, — сказала она.

— Ну, конечно, мисс, — ответил тот. — Подождите немного. Вскоре к ней вышел Дуайт и взял ее руки в свои, не обращая внимания на то, что это видят матросы.

— Как хорошо, что ты приехала, дорогая. Как у тебя дома?

— Очень плохо, — сказала она. — Отец и мама вот-вот умрут, да и я тоже. Это конец для нас всех. — Она заколебалась, потом все же сказала:

— Дуайт, я хотела тебя кое о чем попросить.

— О чем, дорогая?

— Возьми меня с собой на «Скорпион». — Она опять заколебалась. — Думаю, домой мне возвращаться уже незачем. Папа сказал, что машину я могу просто оставить здесь на улице. Она ему уже не понадобится. Ты возьмешь меня с собой? Он долго молчал, и она поняла, что ответ будет — нет.

— Об этом же меня просили четыре матроса, — сказал он наконец. — Я отказал им всем: дядя Сэм не любит женщин на своих кораблях. Я командовал лодкой согласно уставу Военного Флота, пусть же так останется до самого конца. Я не могу тебя забрать, дорогая. Каждый из нас должен встретить это по-своему.

— Хорошо, — мрачно сказала она и заглянула ему в глаза. — У тебя есть подарки для них?

— Конечно, — сказал он. — Благодаря тебе.

— Расскажи обо мне Шарон, — попросила она. — Нам с тобой нечего скрывать.

Он коснулся ее руки.

— Ты в том же костюме, в котором была, когда мы познакомились.

Девушка грустно улыбнулась.

— Главное — найти ему занятие… чтобы не было ни секунды скуки. Если он начнет думать, то может заплакать. Как, Дуайт, хорошо я справилась со своим заданием?

— Очень хорошо, — сказал он, обнял ее и поцеловал, а она крепко прижалась к нему.

Потом она выскользнула из его объятий.

— Не будем затягивать прощание, — сказала, она. — Мы сказали друг другу все, что могли сказать. Когда вы отплываете?

— Уже скоро, — ответил он. — Минут через пять. Тридцать миль пройдем проливом, потом еще двенадцать открытым морем. Сорок две морские мили. Я не буду тянуть. Это произойдет, скажем, через два часа десять минут по отплытии отсюда.