Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач - Боб Шоу

— Наверное, это пироги с мясом, которые мы ели на ужин. Ты ничего в них не почувствовал?

Он покачал головой.

— Они мне очень понравились. К тому же, Дженнифер их не ела.

— Питер, — спросила Мэри, — ты думаешь, это оно? Он взял ее за руку.

— Все другие уже болеют этим. Неужели именно мы должны быть более устойчивыми?

— Нет. — Она задумалась. — Нет, пожалуй, нет. — Она подняла голову. — Значит, это уже конец? Значит, теперь мы будем болеть все сильнее и сильнее, пока не умрем?

— Думаю, именно так и будет, — сказал он и улыбнулся ей. — У меня никогда этого не было, но, говорят, так оно и протекает.

Она оставила его в спальне и пошла в холл; поколебавшись, он двинулся за ней. Мэри стояла у стеклянных дверей, что вели на улицу, и смотрела на свой любимый сад, теперь серый, холодный, исхлестанный ветром.

— Как жаль, что мы не собрались купить скамейку, — сказала вдруг она. — С нею там, под стеной, было бы так мило.

— Я мог бы поискать ее сегодня, — сказал он. Мэри повернулась к нему.

— Но ты же болен.

— Посмотрю, как буду чувствовать себя попозже. Лучше чем-нибудь заняться, чем сидеть сложа руки и думать, какие мы несчастные.

Она взглянула на него.

— Мне уже лучше… кажется. Ты сможешь съесть что-нибудь на завтрак?

— Ну, не знаю, — задумался он. — Не знаю, достаточно ли мне хорошо, чтобы есть. А что у тебя есть?

— Полторы кварты молока. Можно достать еще?

— Думаю, да. Я бы съездил на машине.

— Есть еще овсяные хлопья. На коробке написано, что в них много глюкозы. Это ведь хорошо при тошноте, правда?

Он кивнул и сказал:

— Пойду приму душ. Это должно пойти мне на пользу. Когда он пришел из ванной в спальню, Мэри была на кухне — готовила завтрак. С удивлением он услышал веселую песенку, в которой повторялся вопрос, кто отполировал солнце. Питер заглянул на кухню.

— Я вижу, настроение у тебя исправилось.

Она подбежала к нему.

— Это такое облегчение, — сказала она, и он только теперь заметил, что напевая, она плакала. Ничего не понимая, он обнял ее и вытер слезы с ее щек.

— Я так беспокоилась, — продолжала она. — Но теперь все будет хорошо.

«Не будет хорошо, будет так плохо, что хуже не бывает», — подумал он, но вслух не произнес.

— Что тебя беспокоило? — мягко спросил он.

— Люди начинают болеть в разное время, — объяснила она. — Так я слышала. Некоторые могут заболеть даже на две недели позже, чем другие. Я могла бы заболеть первой и оставить тебя одного… Или Дженнифер… Или ты мог бы оставить нас одних. Это был бы кошмар… — Улыбаясь сквозь слезы, она заглянула ему в глаза. — Но теперь уже ясно, что мы болеем вместе, что это началось у нас в один день. Как же нам повезло!

В пятницу Питер Холмс снова поехал в Мельбурн, якобы затем, чтобы купить садовую скамейку. Ехал он быстро, потому что не хотел надолго оставлять дом. Ему нужно было найти Джона Осборна, причем поскорее. Сначала он направился в гараж, но тот был закрыт, потом поискал его в кабинетах Организации Исследований и, наконец, попал в его комнату в Пастерском Клубе. Джон выглядел очень плохо и явно был болен.

— Джон, — сказал Питер, — прости, если помешал. Как ты себя чувствуешь?

— Болею, — ответил физик. — Уже третий день. А ты?

— Именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Наш врач, наверное, уже умер… во всяком случае, он не приезжает. Слушай, Джон, мы оба, Мэри и я, заболели во вторник. С ней сейчас совсем плохо, а я в четверг, то есть вчера, вдруг перестал болеть. Ей я ничего не говорил, но чувствую себя здоровым и голоден, как собака. По дороге, я остановился у кафе и позавтракал… и все же по-прежнему хочу есть. Похоже, мой организм побеждает болезнь. Слушай… может такое быть?

— Нет, — сказал физик. — Это временная ремиссия. Можно почувствовать себя лучше, но потом все начнется снова.

— Что значит «временная»?

— Ну, скажем, дней на десять. Но потом все возвращается. Не думаю, чтобы улучшение могло наступить еще раз. Скажи, Мэри очень плохо?

— Да. Я должен скорее вернуться к ней.

— Она лежит в постели?

— Да нет же! — ответил Питер. — Сегодня она ездила со мной в Фалмут за нафталином.

— ЗА ЧЕМ?!

— За нафталином. Знаешь… от моли… — Он замолчал. — Это было для нее очень важно. Когда я уезжал, она вытаскивала из шкафа все вещи и перетряхивала. У нее еще есть силы, чтобы заниматься этим между приступами, и, главное, ей нравится это делать. — Он вновь вернулся к прежней теме. — Слушай, Джон, значит, у меня неделя или десять дней здоровья, а потом уже никаких шансов?

— Ни малейшей надежды, старина, — ответил физик. — Никто этого не переживет. Погибнут все до единого.

— Что ж, лучше знать это заранее, — заметил Питер. — Незнание не ведет ни к чему хорошему. Скажи, я могу что-то сделать для тебя?

Физик покачал головой.

— Я сам сделал почти все. Правда, есть еще дела на сегодня, но я справлюсь.

Питер вспомнил, что у Джона Осборна есть еще обязанности дома.

— Как чувствует себя твоя мать? — спросил он.

— Она мертва, — последовал ответ. — Теперь я живу здесь. Питер подумал о Мэри и сказал:

— Ну, мне пора. Удачи, старина. Джон Осборн слабо улыбнулся.

— До свидания.

После ухода молодого офицера он встал с постели и пересек коридор. Вернулся он в комнату через полчаса, презирая себя за слабость. Оставшиеся дела нужно было кончать сегодня, завтра у него уже не хватит сил.

Он старательно оделся и спустился в холл. В камине на застекленной веранде горел огонь, и сэр Дуглас Фроуд, одиноко сидел над стаканом хереса. Он заметил двоюродного внука.

— Добрый день, Джон. Как спалось? Физик коротко ответил:

— Я заболел.

Обеспокоенный старик повернул к нему красное лицо.

— Мой мальчик, мне так жаль! Похоже, все вокруг болеют. Ты знаешь, мне пришлось пойти на кухню и самому приготовить себе завтрак! И это в нашем-то клубе!

Он жил в Пастерском Клубе уже три дня, перебравшись сюда после смерти сестры, которая вела его дом.

— Но теперь пришел Коллинз, помнишь, тот портье, и он приготовит нам сегодня обед. Ведь ты сегодня будешь обедать здесь?

Джон Осборн знал, что не будет обедать нигде.

— К сожалению, сегодня не могу. Мне нужно уйти.

— Жаль, очень жаль. Я надеялся, что ты поможешь нам выпить этот портвейн. Мы уже дошли до последнего ящика… Значит, есть еще бутылок пятьдесят. Думаю, мы успеем.

— А вы как себя чувствуете?

— Прекрасно, мой мальчик, просто прекрасно. Вчера вечером после ужина меня немного пошатывало, но это, наверное, из-за бургундского. Похоже, его нельзя мешать с другими винами. Во Франции в прежние времена, если пили бургундское, то из кубка объемом в пинту или какие у них там были меры, и в тот вечер уже не заглядывали ни в какие другие бутылки. Но вчера я еще раз вернулся сюда, спокойно выпил коньяку с содовой и кусочком льда и, веришь ли, поднимаясь к себе, снова был в норме. Вот так-то. И хорошо спал всю ночь.

Физик задумался, насколько долговечна устойчивость к лучевой болезни, созданная алкоголем. До сих пор, насколько он знал, никто не проводил таких исследований; сейчас такой случай представился, вот только заняться этим некому.

— К сожалению, я не могу остаться на обед, — повторил он. — Но может, мы увидимся вечером.

— Я буду здесь, мой мальчик, я буду здесь. Том Фотерингтон был вчера на ужине и обещал быть сегодня, но пока его не видно. Надеюсь, он не забыл.

Джон Осборн вышел из клуба и, как во сне, зашагал по улице. «Феррари» требует заботы, значит, нужно идти в гараж; отдых — потом. Он миновал открытые двери аптеки и остановился в нерешительности. Наконец, вошел. В аптеке царил беспорядок, и не было никого из продавцов. Посредине стоял ящик без крышки, полный красных коробочек, а еще целая куча коробочек лежала на прилавке между таблетками от кашля и губной помадой. Он взял одну коробочку, сунул в карман и пошел дальше. Когда он раздвинул двойные двери гаража, «феррари» стоял на своем месте, готовый хоть сейчас ехать куда угодно. После гонки на «Гран-При» он был без единой царапины, как будто только что выехал с завода. Владеть им было просто здорово, особенно, выиграв такую награду. Джон Осборн чувствовал себя слишком слабым, чтобы вести его сейчас или когда-либо еще, но знал, что никогда не будет чувствовать себя так плохо, чтобы не иметь сил погладить его, повозиться с ним. Он снял пиджак, повесил на гвоздь и принялся за работу.

Прежде всего нужно было поднять машину домкратом и подложить под раму кирпичи, чтобы покрышки не касались земли. Усилия, которых потребовала работа с тяжелым домкратом, и возня с кирпичами вызвали новый приступ тошноты. В гараже не было туалета, но позади был захламленный двор с черными, грязными от масла частями старомодных забытых автомобилей. Он вышел туда и вскоре вернулся совсем ослабевший, но с твердым решением не откладывать эту работу на завтра.