Имена мертвых - Людмила Белаш

— Здешних и пальцем не трогать! — требовательно наставлял владелец магазинчика. — Соблюдайте строгое достоинство, молчание и невмешательство.

— Хао! — синхронно поклонились трое.

Дом, кишащий китайцами, словно портовая ночлежка в старом Шанхае, соседствовал с домом, где свили гнездо выходцы из бывших колоний королевства, а заправлял ими владелец фирмочки, торгующей ароматами и пряностями, похожий на большую жабу, побуревшую от старости. Его молодцы были помельче; в основном они принадлежали к клану Ящерицы; их татуировки были примитивнее китайских, но если учесть, что колониальная полиция лишь в 50-х годах отучила их украшать хижины головами врагов… в общем, надежные пастухи для плосконосых девиц цвета корицы, приносящих старой жабе по триста — триста пятьдесят талеров в сутки.

Китайский антиквариат, благовония Гоккалина, морковь по-корейски, латиноамериканские ритмы и наперченные маисовые блинчики, настоящая пицца и чернокожие танцовщицы, плоская сушеная лягушка в полиэтиленовом пакетике («Самое верное приворотное средство, сьер!»), медная «рука Фатымы» с голубым глазом на ладони — от недоброго человека, окровавленный труп, найденный утром в мусорном баке, минарет и вопль муэдзина: «Аллаху акбар!», турецкая кофейня, крестный ход и шествие буддистов — все это дьеннская «Азия», господа! Здесь нет туристических объектов. Приезжающие сюда — если не чьи-нибудь бедные родственники и не беженцы, то непременно лжеплемянники из Кайфына, Суранги или Сан-Фермина.

— Я ищу брата, сьер офицер, брата Абдуллу, он сюда въехал семь лет назад; вот, он прислал мне фото — это Абдулла, это его жена Замиля, это их дети — Абусалам, Джамаль и Мамлакат, они здесь родились… а я потерял его адрес!

Когда-нибудь европейские терпимость и открытость приведут к тому, что европейцы станут меньшинством у себя дома.

— Поищи в «Азии». По Баллер-страдэ, налево и по трамвайной линии через Южный мост, на Остинрике, там есть исламский центр «Мухаджир».

Для выходцев из стран южнее Рио-Гранде есть центр «Компаньеро», там две уругвайки, мулат-бразилец и индиец, адвокат из Суринама, наставляют новеньких. Не ко всем в центре приветливы. К мужчинам, чьи хорошие костюмы сидят так неловко, что сразу видно — им больше по плечу военная форма «верде олива», здесь относились прохладно. Бог весть, кого и зачем они ищут.

Впрочем, некоторые сюда и не заглядывают. Туристическая виза выдается на 60 дней, а успеть надо так много… и при этом не возбудить ненужных подозрений.

Где приезжему взять портативные рации и оружие, если его багаж проходит придирчивый досмотр?.. Сакко унаследовал от батюшки и связи с вездесущими китайцами. Они повсюду. Они любят доллары, особенно в большом количестве, но если Чэн Лундэ из Маноа в письме попросит Чжана Сюшу из Дьенна оказать благорасположение его неопытным, юным племянникам, то возможны скидки до 15–20 процентов.

Ввоз и вывоз иностранной валюты не ограничены.

Густо татуированный Ван Симэнь считал доллары быстро и тщательно. Проверка на подлинность — обязательно. Деньги правильные. Получите ваше снаряжение.

По тому, как смуглые гости обращались с пистолетами и «уоки-токи», Чжан Чанмоу понял — профессионалы. Что за работа им предстоит — и знать не надо. За все уплачено.

Куда стремится человек в чужой стране? К своим, к землякам. Это естественно.

— Один вопрос, сеньора, — есть здесь кто-нибудь из Маноа? Я работал на норвежской нефтяной платформе, два года без отпуска, едва не разучился говорить… Все по-английски да по-английски! Северо Эрнандес, так меня зовут, сеньора, а каково ваше досточтимое имя? Я нес эти цветы, чтобы сложить их перед вами, ибо только ваша красота достойна этого букета…

Пожилая сеньора Пилар польщена словами Северито. Милый, галантный, языкастый малый этот Северо, и его друзья-нефтяники тоже неплохи, при деньгах. А их подарки! О Пресвятая Дева, они словно собрались озолотить толстуху Пилар, а ведь она всего-навсего консьержка общежития!

— Вы похожи на мою мать, донья Пилар, — целовал ее пухлые руки Северо; Пилар хихикала и млела. — Будьте нашей благодетельницей!

— Да, — поерзав и угнездившись, откровенничала Пилар, — всем здешним девушкам я как дуэнья. Я никогда не позволю всяким свистунам и прощелыгам обольщать их! Пускаю только респектабельных сеньоров, тех, кто умеет зарабатывать и ищет нежную голубку себе в пару… А сколько счастливых свадеб я сладила! Я знаю всех невест в этих местах, во всех домах «Азии». Чистые славные девушки, истинные католички.

— Жаль, тут нет индеанок, — проронил немногословный Леандро. — Из них получаются самые лучшие жены. Прекрасные хозяйки, не прекословят, а что касается супружеских дел…

— И слышать не хочу бесстыжества! — Пилар сделала вид, что затыкает уши. — Все после венца, после венца, мои голубчики, до этого и помышлять не смейте!.. А индеанки есть, как же не быть. И курибока, лесные по отцу, и мамелюки — что по матушке, и даже чистокровные, но городского воспитания.

— Расскажите, донья Пилар! — умолял Северо, а Леандро и Эдберто навострили уши.

— …и Ана-Мария Тойя; она учится на нефтяного химика, но, может, кто-нибудь заставит девочку забыть про колбы и мензурки…

«Уж мы заставим», — мысленно пообещал Леандро.

— …но она отсюда съехала куда-то в Мунхит, к одной сеньоре… Долорес… Долорес… ах, память — забыла фамилию. Еще каплю текилы, Северито — для прочистки памяти. Она, Ана-Мария, здесь порой бывает. У нее друзья в сто сорок втором доме по Остинрике, напротив трамвайного парка.

Как и эти новоприбывшие маноанцы, Ана-Мария брачных планов не строила, хотя у алуче свадьбы играли рано; у иных молодок в двадцать два уже четверо малышей-разнолеток и пятый на подходе. В Чикуамане детство часто кончалось с наступлением материнства, минуя юность, но за это матери-алуче не стыдили своих дочек, а соседи звали вчерашних девочек почтительно — grandes. Она тоже хотела стать взрослой как можно скорей, вот и сошлась впопыхах с Роке Гонсалвешем, потому что он выглядел сильным, надежным. Но город — не сельва, тут другой обычай. Пока не выучишься, на ноги не встанешь — о семье забудь.

И в этом были свои преимущества.

Год, два, несколько лет можно ходить на танцы, принимать ухаживания парней и выбирать, кто ласковей, добрей и симпатичней, наконец — у кого виды на жизнь серьезней. Чтоб без отца, без матери замуж выходить — так без промаха.

Откуда-то изнутри, из опасной темноты подспудных мыслей и неосознанных желаний — тех, что снятся, но с языка не срываются, — выплыл образ темноволосого, крепкого, почти квадратного боевика, уже дважды являвшегося Ане-Марии за минувшие дни. На миг вернулись боль, отчаяние и страх, охватившие ее в прихожей, острое и напряженное чувство опасности, что возникло при встрече с ним на Сколембик — и внезапное влечение. Ана-Мария вновь испугалась, но ЭТО было сильнее страха, это был внутренний порыв, стремление увидеть, сблизиться, прикоснуться — ни для чего, просто так, чтоб сердце успокоилось. Положить ладони на его грудь и закрыть глаза — казалось, тогда она обретет покой и ощутит себя в безопасности. Таким же — невысоким, сильным, с черными, масляно блестевшими волосами — был ее отец.

Выходя из «Каса де лос Рейес», Ана-Мария привычно обвела глазами улицу, но не заметила ничего тревожного.

Темно-зеленый «ситроен» с голубой наклейкой прокатной фирмы «Эфер» остался стоять, но стоило Ане-Марии удалиться метров на семьдесят, как из «ситроена» вылез Северо и пошел следом. Немного погодя из машины выбрался и Леандро; он перешел Остинрике и двинулся в том же направлении по противоположной стороне.

На Северо Ана-Мария обратила внимание лишь в трамвае маршрута № 7, через четыре остановки. То ли араб, то ли «латинос». Как-то он слишком старательно смотрит в окно, хотя смотреть там не на что.

Или — показалось?..

Она велела себе успокоиться, не дурить и не брать в голову. Просто малый недавно приехал в Дьенн, вот и пялится на все подряд, удивляется чужим порядкам.

Но незнакомец вышел вместе с ней у площади Оружия, где надо было пересесть на мунхитскую электричку. Правда, здесь он быстро исчез.

Чтобы избавиться от опасений, Ана-Мария сошла на следующей станции — «Авторемонтный завод». Предлог банальный, даже глуповатый — купить вафельных трубочек с кремом; пусть кто угодно примет ее за сладкоежку, мечтающую располнеть — плевать. Приняв у продавца пакет, она указала на бутылки с лимонадом, выставленные в витрине, и воспользовалась этим, чтобы осмотреть пространство справа от себя.

Высокий брюнет в неброском плаще и узкополой шляпе рассеянно озирал площадку перед станцией, как бы поджидая кого-то. Для поздней осени он был чересчур загорелым и… явно приезжим издалека.