Мерзость - Дэн Симмонс

Мы принесли с собой много воды, термосы с теплым питьем и немного продуктов — в основном шоколад, изюм и другие богатые углеводами продукты, которыми можно перекусить на ходу; но большая часть груза — это палатки и спальники для четвертого лагеря, а если повезет, то и для пятого. Один из шерпов принес примус — для приготовления нормальной пищи, — но после едва не случившейся с нами катастрофы в третьем лагере принято решение, что в каждом лагере необходимо иметь как минимум две спиртовки и, что еще важнее, несколько печек «Унна» с запасом твердого топлива. Дикон не желает рисковать — в остальных лагерях на большой высоте мы должны иметь возможность растопить снег для приготовления питьевой воды, чая (хоть на таких высотах он получается чуть теплым) и супа.

Реджи указывает шерпам, что куда класть, становится рядом с Диконом и с сомнением рассматривает гигантские ледяные пирамиды, заслоняющие Северный гребень.

— Вы уверены, что они защитят нас от ветра? — спрашивает она.

Дикон пожимает плечами. В его глазах я замечаю искорки радости, как на Маттерхорне и других вершинах, когда он наслаждался восхождением.

— В двадцать первом и двадцать втором мы замечали, что здесь, в западной части Северного седла, под прикрытием ледяных пирамид ветер всегда слабее, — говорит он. Его кислородная маска висит на груди. — А Тедди Нортон рассказывал мне, что в прошлом году выбрал бы это место, если бы не удалось поставить палатки на «полке».

Реджи, похоже, все еще сомневается. Я напоминаю себе, что они с Пасангом провели тут, на Северном седле, целую неделю, запертые в палатке — обрывки зеленого брезента и сломанные распорки я заметил на ледяной «полке», — которую в любую секунду ураганный ветер мог сбросить в пропасть. Северное седло вызывало у нее тревогу.

— Отсюда удобно подниматься на Северный гребень, — наконец говорит она. — А для тех, кто спускается с пятого или шестого лагеря, не придется обходить столько расселин, как на пути к ледяной «полке».

Дикон кивает. Реджи отдает новые распоряжения шерпам на английском и непальском. Она хочет, чтобы входы в палатки были обращены на север, к отражающей солнце громаде Чангзе.

Шерпы заканчивают работу, и мы вчетвером рассаживаемся на том, что попалось под руку. Же-Ка и Дикон устраиваются на свернутых спальниках, грызут шоколад и смотрят на запад поверх ледяных пирамид на Северный гребень.

— Сегодня идем дальше? — спрашиваю я.

Ричард качает головой.

— Сегодня мы хорошо поработали. Спустимся во второй лагерь, как следует выспимся, а завтра попробуем привести сюда не менее трех групп шерпов с провизией и снаряжением, в том числе и для следующих лагерей. Надеюсь, хорошая погода продержится еще несколько дней.

— Планируешь штурм вершины на послезавтра? — спрашивает Жан-Клод Дикона. Это на четыре дня раньше, чем 17 мая.

Тот лишь улыбается в ответ.

Тут раздается голос Реджи. Тон у нее решительный:

— Вы забываете, что мы ищем Бромли.

— Не забываю, мадам, — говорит Же-Ка. — Просто полагаю, что поиск будет составной частью нашего восхождения.

Повисает неловкое молчание, которое я прерываю вопросом:

— А как насчет расселин здесь, на Северном седле? Может, стоит проверить их… насчет… Бромли?

— Ками Чиринг сообщил, что видел три фигуры гораздо выше, на Северо-Восточном гребне, — говорит Реджи. — Потом только одну фигуру. Подозреваю, что раньше мы не найдем никаких следов моего пропавшего кузена. Я знаю, что в августе прошлого года между этим местом и пятым лагерем Мэллори следов не было. Кроме того, мы с Пасангом опускали фонари во все расселины, которые были тут летом. Ничего. Совершенно очевидно, что новые трещины осматривать не нужно.

— Значит, на сегодня нам остается доесть ланч, закончить обустройство четвертого лагеря и сойти вниз на ночевку во втором лагере, — заключаю я.

— Совершенно верно, — подтверждает Дикон, и я не удивляюсь легкой иронии в его тоне.

На обратном пути лидирует Дикон. Спуск занимает меньше часа, и мы могли бы двигаться еще быстрее, если бы шерпы умели спускаться по веревке, как мы с Же-Ка, преодолевая целые секции лестницы и проверяя прочность «волшебной веревки Дикона». Над нами, на западном краю Северного седла, остались шесть прочно закрепленных палаток — две палатки Уимпера и четыре палатки Мида, — зашнурованных и набитых спальниками, одеялами, разнообразными печками, брикетами твердого топлива; керосин мы оставили снаружи.

Мы с Жан-Клодом вызвались идти последними, чтобы проверить прочность перил (хотя мы немного жульничали, по очереди страхуя спуск остальных альпинистов). Спуск по веревке на открытом склоне — это всегда захватывающее ощущение. Мы с Же-Ка предполагали, что сегодняшнее восхождение будет несложным, но ни один из нас и представить не мог, что получит такое удовольствие.

Наконец, когда позади остаются перила нижнего склона — утром мы решили, последние 200 футов к уровню третьего лагеря перила не нужны, поскольку тут относительно пологий снежный склон, — мы видим Бабу Риту. Он ждет нас среди удлиняющихся послеполуденных теней, притопывая ногами, чтобы не замерзнуть. Бабу снял «кошки» (с ними и новыми жесткими ботинками всего одна проблема — ремни «кошек» затрудняют кровообращение, и ноги начинают мерзнуть, несмотря на дополнительную прослойку войлока в «жестких» ботинках новой конструкции), и мы с Же-Ка следуем его примеру.

— Очень хороший день, да, сахибы Джейк и Жан-Клод? — спрашивает Бабу с улыбкой до ушей.

— Очень хороший день, Бабу Рита, — соглашаюсь я. Мы втроем начинаем спускаться, ступая по глубоким следам в снегу, а затем мне в голову приходит идея.

— Хочешь посмотреть, Бабу, как по таким склонам спускаются настоящие альпинисты?

— Конечно, сахиб Джейк!

Проверив, что мои «кошки» надежно привязаны к рюкзаку в таком месте, где они не вонзятся мне в спину, если я упаду или буду вынужден прибегнуть к самозадержанию, я выпрыгиваю из колеи, протоптанной нашей группой, беру в руки длинный ледоруб и начинаю скользить по длинному снежному склону. Шипованные подошвы ботинок оставляют борозды за моей спиной, а острый конец ледоруба служит мне рулем.

— Наперегонки! — кричит Жан-Клод и выпрыгивает на поверхность снега, начинающую покрываться настом. — Оставайся на месте, Бабу… Берегись, Джейк!

Жан-Клод скользит быстрее и вскоре уже пытается меня обогнать. Черт бы побрал этих гидов Шамони! Мы несемся вниз, огибая немногочисленные камни у основания склона, и Же-Ка пересекает воображаемую линию финиша футов на 15 впереди меня.

— Я тоже! — кричит маленький шерпа, выходит из глубоких следов на снежный наст, заводит за спину длинный ледоруб, словно руль, и начинает скользить вниз, подражая нам.

— Нет, не надо! — кричит Жан-Клод, но уже поздно. Бабу быстро скользит по склону и смеется, словно безумный.

Затем он слишком сильно нажимает на острый клюв своего ледоруба — распространенная ошибка новичка при таком способе спуска, поскольку ледоруб должен лишь слегка касаться снега. Клюв глубоко погружается в снег, Бабу дергается, резко поворачивается, и вот он уже лежит на спине, широко раскинув руки, и несется вниз, набирая скорость; из рюкзака сыплются его личные вещи. Тем не менее смеется он еще громче.

— Цепляйся! — кричу я, приложив руки ко рту, чтобы усилить звук. — Цепляйся, Бабу!

Он потерял ледоруб, но руки у него остались, а если он снимет рукавицы, то сможет погрузить обтянутые перчатками пальцы в снег, чтобы уменьшить скорость спуска. Мы обучали всех шерпов технике самозадержания, причем не раз.

Но распластанное на снегу тело Бабу разворачивается — голова сначала оказывается вверху, а затем внизу, а пятки хлопают по снежному насту. Приближаясь к нам, он смеется все громче.

В пятнадцати футах от основания склона Бабу подпрыгивает на невидимом снежном трамплине.

— Ой-ой! — кричит он по-английски, взлетая в воздух футов на восемь, по-прежнему головой вперед.

Со странным звуком шерпа врезается головой в нечто похожее на большую белую подушку из снега, и смех умолкает. Его тело поворачивается еще три раза и останавливается футах в 30 от нас, и мы с Же-Ка бежим к неожиданно умолкшему шерпе, оставляя глубокие следы на снегу. Я молюсь, чтобы у него просто перехватило дыхание от удара о землю.

Потом мы замечаем продолговатое красное пятно на белом снегу. «Подушка» из снега, о которую головой ударился Бабу, оказалась камнем.

Вторник, 12 мая 1925 года

Бабу был без сознания, когда вчера вечером, в понедельник, мы эвакуировали его из третьего лагеря. Остальные вышли из палаток на наши крики — сначала привлеченные смехом, потом призывами о помощи, — и все мы опустились на колени вокруг распростертого на спине Бабу Риты.