Руны судьбы (Осенний Лис - 5) - Дмитрий Скирюк

Стражники приободрились и подняли алебарды. А потом - потом Рутгер перестал соображать.

Потому что ноги сами вдруг пустились в пляс.

И не только у него.

Бывает так, что ты сидишь, к примеру, там, на свадьбе. Всё - никакой уже, а музыканты жарят, как из пушки - волынки, скрипки, дудки, rommel-pot, [Разновидность барабана] все гости пляшут, как ужаленные, и у тебя нога сама собою отбивает такт. Тут не захочешь, а пойдёшь плясать! Потом не вспомнишь ни мелодии, ни ритма, а только - эту пятку разнесчастную свою, которая всё тело тянет за собой, да хмель в башке, притопы да прихлопы жги, гуляй! - однажды пляшем!

Да-а...

Примерно то же самое творил сейчас своей волынкой травник. Только это было гораздо сильнее. В сто раз, в двести. В сорок сороков.

Музыка ударила в голову, как старое вино. Безумный хоровод столкнул и закружил собравшихся, перемешал толпу в нелепом танце, как костяшки домино. Сопротивляться не было ни силы, ни желания. Кто порезвей и поумней, хватали подвернувшихся под руку женщин. Те не сопротивлялись. Плясали латники, зеваки, обыватели, щупленький испанский стражник уронил на землю аркебузу; и даже монах отплясывал какую-то нелепую сегидилью, бесстыдно задирая рясу и вздымая липкий снег подошвами смолёных башмаков...

А травник шёл вперед и всё играл, таща танцоров за собой, как тот Мартин с волшебным гусем. Рутгер смутно вспоминал потом, что за спиной у травника ещё как будто кто-то шёл, маячил кто-то, двое или трое, но у него не получилось разглядеть, кто это и сколько их там.

Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то смеялся. Заколдованный поток безумной пляски тёк по улицам по направлению к воротам, как весенняя река, захватывая всех, кто попадался на пути. До юго-западных ворот добралась уже целая толпа. Кто их открыл, ворота, и когда, осталось тоже неизвестным городские стражники потом нигде не обнаружили своих ключей, и пришлось заказывать новые. У городских слесарей был из-за этого маленький праздник.

За городскими стенами, едва лишь миновали створ ворот, Лис бросил волынку на снег, снял шляпу - раскрасневшийся, весёлый, - шутовски откланялся ночным танцорам, расхохотался, и через миг исчез в ночной кромешной темноте.

А волынка продолжал играть сам по себе! Сначала - так, будто ничего не случилось, но с каждою минутою - всё медленней и тише. Пляска тоже медленно, но верно затихала. Последнее, что помнил Рутгер в этой серой пелене, был взгляд парнишки-монашека - серьёзный, очень грустный и сосредоточенный. Мальчишка был единственный, кто не поддался чарам травника, и просто шёл за всеми следом, будучи не в силах что-то предпринять. Шёл и глядел себе под ноги.

Потом музыка утихла. Запыхавшиеся стражники метнулись в ночь на поиски беглецов, но возвратились ни с чем. Волынку осторожно подобрали, предварительно проткнув её мечом, и брат Себастьян распорядился развести большой костёр и сжечь в огне бесовский самогуд.

Рутгер вдруг почувствовал, как кто-то тронул его за плечо, и обернулся.

За спиной стояла та самая девушка с арбалетом, с которой он разговаривал утром. Правда, сейчас она была без арбалета.

- А ты, оказывается, хорошо пляшешь, - тихо сказала она и посмотрела травнику вослед. Отбросила чёлку с высокого лба. - Я не стану его убивать.

И улыбнулась.

Рутгер несколько опешил: встретить её здесь он никоим образом не ожидал. Он посмотрел на стражу, на монахов, на пылающий костёр, обернулся вновь: "А как же...", и осёкся.

Сзади не было никого. Только темнота и снежная равнина.

И ещё - как будто кто-то где-то далеко насвистывает эту самую мелодию, которая заставила плясать всех любопытных горожан.

И пятка вновь сама собою отбивает такт.

Рутгер закрыл рот. Постоял, молча глядя в угасающий костёр, потом повернулся и пошёл домой. Ему нужно было подумать. Одно он, впрочем, знал наверняка: эту загадку ему сегодня было нипочём не разгадать.

Нипочём.

* * *

- Так ты поэтому играл, там, на поляне? Травник покивал, не оборачиваясь, повертел в руках большой нерасколотый чурбак, и подбросил его в угасающий камин. Пламя недоверчиво помедлило, лизнуло крохотными язычками неожиданный подарок, потом вдруг разом вспыхнуло и с жадостным треском набросилось на смолистое дерево. Красные язычки осветили всё вокруг.

Травник и девушка сидели в старом доме рудокопов. Недавний танец на ночной поляне сделался как сон, как выдумка, как давнее видение, и если бы не шаловливый зуд в ногах, то Ялка бы подумала, что это ей примнилось. "Наверное, вот так это и бывает, когда чужие попадают на бесовский шабаш, пляшут там всю ночь, а после просыпаются, усталые, как загнанные кони, и не могут ничего понять и вспомнить, что же с ними приключилось", - вдруг подумала она. Подумала - и поразилась: ещё два месяца тому назад подобные мысли вызвали бы в ней испуг и чувство отторжения. Наверное, она бы даже пошла к священнику спросить совета и покаяться. Но теперешняя Ялка, заглянувшая в глаза высокому, уже совсем иначе думала о том, что происходит в этом мире.

- Не только, - вдруг сказал Жуга, так неожиданно, что Ялка вздрогнула. К этой его манере говорить она никак не могла привыкнуть.

Он повернулся к ней и смерил её взглядом.

- Что? - глупо переспросила она.

- Я говорю: я не только поэтому там играл, - терпеливо пояснил ей травник. - Это просто начать делать, и сложно остановиться - играть в ночь равноденствия. В ночь равноденствия запляшет кто угодно, если заиграть, как следует. Понимаешь, там, в городе, мною владела злость. А злость нельзя оставлять в своём сердце, это может плохо кончиться. Против этого есть лишь одно средство... Во всяком разе, я знаю только его. Вот ты, - неожиданно спросил он, - что чувствовала ты, когда, как майя, танцевала на поляне?

- Радость, - честно глядя травнику в глаза, ответствовала Ялка. И неожиданно добавила: - И грусть.

- Какими ты их видела? Какие они были?

- Какие? - переспросила та. - Ну, не знаю... Красивые. Лёгкие. Наверно, добрые.

Травник улыбнулся.

- Значит, у меня получилось, - сказал он. - Не знаю, почему, но - в этот раз получилось. Может быть, из-за тебя? До этого они меня к себе ни разу близко не подпускали.

- Ты замечательно играл! - запротестовала Ялка. - Но причём тут я?

Ответ, который дал ей Лис, был странен:

- Ты угадала имя танца.

Ялка ничего не поняла.

Некоторое время они просто сидели: она - на кровати, Жуга - на полу у камина. Ялка вдруг подумала, что безрукавка на ней пахнет травником. Несмотря на господствующие в доме запахи дыма и лаванды, она сейчас ощущала его очень даже отчётливо. И не сказать, что ей это не понравилось. Просто ей показалось, что за то время, пока она её носила, запах уже выветрился. А оказалось, нет.