Здесь, под северной звездою... (книга 1) - Линна Вяйнё

— А-а-а...нтти. Тесс-то... тес-с-то!..

Один из полицейских спросил ленсмана, что делать с полоумным.

— Цепи надо открепить от стены, а его одеть потеплее. Раз они не подыскали себе другого жилья, то несчастного придется отвести в дом призрения.

— Но, кажется, на это нужно разрешение родителей?

— Мы не можем оставить его на свободе. В данном случае их разрешения спрашивать необязательно, поскольку сами они не позаботились... Уф! Какое неприятное дело!

Все это время Анттоо сидел на скамье, не говоря ни слова. Стиснув зубы, он даже пытался насмешливо улыбаться. Алина, не переставая, плакала и крепко обнимала Элму. Остальные дети притаились у нее за спиной. Наконец из дома вынесли все, кроме стула Алины и скамьи, на которой сидел Анттоо.

— Лаурила, встаньте! Мы унесем скамью.

— Видишь, я на ней сижу?

— Последний раз говорю, встаньте!

— Убивай, сатана!

— Констапели! Выведите отсюда этого человека. Наденьте ему шапку и выведите.

Полицейский взял шапку и хотел было надеть ее на голову Анттоо, но тот сбросил ее на пол. И тут началось. Полицейские схватили Анттоо за руки, но он вскочил и стал вырываться.

— Иисус са-атана!.. Что нам теперь тюрьма?.. О, проклятье! Все пойдем в ад, всем скопом!

Испуганная Элма подняла ужасный визг. Алина стала выкрикивать проклятия. Полицейские тоже потеряли терпение и пинали Анттоо, вытаскивая его из избы. Он упирался и вырывался, и, хотя тащили его двое сильных мужчин, им было трудно справиться с ним.

— Принесите из саней наручники и веревку. Его нельзя так оставить.

Один полицейский сбегал за наручниками и веревкой, и Анттоо связали. Хозяйка Теурю сидела в санях, плача и причитая. Хозяин расхаживал по двору и бормотал, словно в горячке:

— Я сказал—и точка... Закон шутить не любит... Раз и сказал свое слово...

Анттоо дико рычал и ругался. Связанный по рукам и ногам, он больше ничего не мог поделать.

Демонстранты на пригорке видели эту сцену через головы всадников. Раздались возгласы:

— Что там творится?.. Ох, не убили бы они его... Людей избивают!..

Женщины заволновались, некоторые уже всхлипывали. Аксели смотрел и слушал, стиснув зубы. Наконец он обернулся, чтобы передать знамя Халме, и сказал:

— Нет, черт возьми... Я не могу так смотреть... Будь, что будет, я пойду туда!

— Стой!.. Ни с места! Вспомни, что ты обещал...

Тут и Отто бросился к Аксели и, гневно тряхнув головой, прикрикнул на него:

— Эй, парень... Опомнись! Не теряй головы.

— О сатана... человека же избивают!..

Женщины загомонили:

— Подите же, Халме, хоть вы скажите им!.. Это ужасно... О боже милостивый, да что же это делается!..

Халме испугался возбуждения толпы. Голос его задрожал, когда он, широко раскинув руки, громко взывал:

— Ради бога, товарищи!.. Сохраняйте спокойствие... Иначе произойдет ужасное.. Ведь среди нас есть подростки, почти дети, а вы хотите идти против конной полиции. Споемте! Слышите, товарищи? Споемте: «Вперед, вперед, сыны отчизны!..»

Люди подхватили песню, и толпа снова дала выход своим чувствам в «Марсельезе». Но Халме был начеку. Он тихо сказал Аксели:

— Это ты взбудоражил всех. Я приказываю тебе подчиниться...

— Как можно смотреть на такое...

— Это необходимо... Пойми, мальчик мой! А не то будет худо. Ведь позади нас ребята, дети малые...

Мольба в голосе Халме подействовала на Аксели. И тут произошло чудо. С огромной силой, но ужасно детонируя, Аксели вдруг запел:

...К оружью, граждане!

И на тиранов!..

А во дворе продолжалась суматоха. Связанного Анттоо уложили на полицейские сани, но он все бушевал:

— Бейте! Давите нас, дьяволы!.. Бейте и малых детей об камень!.. И сумасшедшего растерзайте!.. Убейте, изрубите всех сразу!

Из хлева выгнали коров и остальной скот. Выпустили коней из конюшни. Ошеломленные, перепуганные животные заметались по двору. В стаде оказался и бык. Сначала он встал как вкопанный, обводя людей мутным, очумелым взглядом, а потом испустил дикий рев и начал носиться по полю, вздымая вихри снежной пыли. Заблеяли овцы.

Итак, скамью Анттоо наконец вынесли. Но оставался еще стул, на котором сидела Алина. С нею драться не пришлось. Алина встала сама, укутала Элму войлочным одеялом и вышла с ребятами из избы. Плача, она сошла с крыльца и побрела по двору. Но, увидав хозяйку Теурю, сидевшую в санях и причитавшую, Алина опустила девочку на землю и бросилась к обидчице:

— Сатанища!.. Погляди и ты... Как малых детей на мороз выгоняют!.. Смейся, сатана, смейся!.. Ты своего добилась! Ух, так и вырвала бы твои глаза!.. Да ты и без того образина образиной! Вяленая вобла... Ишь, нос задрала... И задница-то — на грош сухарей в мешочке! А я вот покажу тебе свою — чтоб ты видела! На, посмотри!

И Алина нагнулась, подняла юбку и продолжала кричать, задыхаясь от бешенства и слез:

— Вот тебе! Ha-ко, погляди!.. Все, что у меня есть! Гляди, любуйся!

Хозяйка сперва закрыла лицо руками, но потом начала истерически, визгливо голосить, показывая пальцем:

— Срам!.. Срам!.. Гляньте, какой срам!.. Глядите!..

От позора хозяйка совсем потеряла голову. Хозяин Теурю, почуяв неладное, бросился к ней на помощь. Завернув лошадь к раскрытым воротам, он дал жене вожжи и приказал ехать домой. Вернувшись, он воскликнул вне себя от ярости:

— Господин ленсман, да что же это! Нешто нынче такой порядок, чтобы при властях срам показывать?

Но Алина была уже в совершенном исступлении, когда человеку все нипочем. Поворотясь, она показала зад и ленсману. Тот на мгновение опешил, но затем, оглянувшись, крикнул:

— Репортер! Вот, извольте, чем не снимок. Фотографируйте!

Газетчик, ухмыляясь, быстро записывал что-то себе в блокнот. Он не стал фотографировать Алину, а сказал ленсману:

— Интересное зрелище... Неужели вам не стыдно?

— Не вмешивайтесь в мои дела, — рассердился ленсман.— Иначе я удалю вас. Отснятые пластинки предъявите мне для просмотра.

Алина одернула свою юбку и подняла с земли орущую во все горло Элму. С девочкой на руках она бросилась на ленсмана.

— Разбойник чертов, а еще саблю нацепил. Неужто тебе другого дела нет, как выгонять детей на снег? Постыдился бы своих пуговиц, окаянный!..

— Хозяйка, выражайтесь поаккуратнее!..

Но Алина, рыдая, продолжала бросаться на ленсмана, пока тот не приказал двум полицейским усмирить ее. Тут ребята, тихо стоявшие в стороне, увидев, что полицейские хватают за руки мать, совершенно взбесились. Ледяшки, сосульки, чурки и даже мерзлые комья конского навоза посыпались на полицейских градом. Один из них погнался за мальчишками, но