Сон №9 - Дэвид Митчелл

– Я немного смошенничала, но «Нерон» возвращает тебе все, что с него причитается.

– Извините, что оставляю вас в такое напряженное время.

– Ну, когда об этом сообщат в новостях, индекс Никкей[139] круто пойдет вниз, но мы уж как-нибудь продержимся. Я и сама могу надеть поварской фартук, если головная контора не пришлет никого на замену. Такое бывало. Позвони, когда вернешься в Токио,– не обещаю места в этом отделении, но обязательно направлю туда, где будет вакансия.

– Большое спасибо.

– Ты уже знаешь, как долго тебя не будет?

– Это зависит от… многих вещей. От того, смогу ли я помочь маме поправиться.– Я кладу конверт в свой истощенный бумажник.

– Позвони Аи. Я не хочу, чтобы именно мне пришлось сказать ей, что ты уехал из города.

– Я, э-э, не думаю, что я сейчас ее друг месяца.

– Идиот, у Аи не бывает друзей месяца. Позвони ей.

– Томоми, неуклюже согнувшись, заглядывает в окошечко:

– На случай, если тебе не жалко сил сделать последнюю пиццу перед счастливым воссоединением с семьей, тот тип из «Осуги и Босуги» заказал свою обычную «Камикадзе».– Она шлепает бланк заказа на край перегородки и исчезает.

Нахмурившись, я смотрю на Сатико и чувствую, как у меня подгибаются ноги.

– «Осуги и Босуги»? «Пан-оптикон»?

– Они заказывают ее каждую неделю, уже много лет. «Камикадзе» – это пицца, которой нет в таблице, нам стоило бы подсуетиться и указать ее в меню, но только вряд ли кто-нибудь еще в Токио будет в состоянии это есть. Корж с моцареллой, банан, перепелиные яйца, гребешки, чернила осьминога.

– Целые перчики чили.

– Кто-нибудь из других поваров уже говорил о ней?

– Для меня это загадка.

– Думаю, да…

– Такое сочетание нелегко забыть. Кстати, о чудесах: мне пора идти писать докладную о несчастном случае с Дои.

Она уходит и не видит моего лица, когда я смотрю на бланк заказа. Почерк Томоми, как назло, разборчив. «Цукияма, «Осуги и Босуги», «Пан-оптикон»».

Сначала я смеюсь, не в силах поверить.

Потом я думаю: это ловушка.

Потом я думаю: никакой ловушки. Во-первых, никому не известно, что я знаю, как зовут моего отца; а во-вторых, с тех пор, как умер Цуру, никому не нужно заманивать меня в ловушки. Мама-сан уже отпустила меня. Это не ловушка, а карточный фокус, который показывает мне Токио. Как это получилось? Давайте разберемся, шаг за шагом. Я знаю про «Камикадзе», потому что… вот оно. Вспомнил. Несколько недель назад, когда Кошка восстала из мертвых, какой-то человек ошибся номером, позвонил в мою капсулу, думая, что попал в пиццерию, и заказал эту самую пиццу. Только он не ошибся номером. Этот человек был моим отцом.

Все остальное просто. Мой отец не клиент Акико Като – он ее коллега.

Акико Като – причина того, почему я наблюдал за «Пан-оптиконом» из кафе «Юпитер».

Кафе «Юпитер» – причина моей встречи с Аи Имадзё.

Аи – причина того, что я познакомился с Сатико Сэра.

Сатико Сэра – причина того, что я в пиццерии «Нерон» готовлю пиццу для своего отца.

Но больше я не пойду по ложному следу, больше не будет скоропалительных выводов, лжи. Для своего отца я был минутным развлечением. Потом я стал для него пустым местом. Теперь я помеха. Я чувствую себя таким, таким… глупым. Эта пицца выглядит так же отвратительно, как звучит ее рецепт. Я скармливаю ее геенне и смотрю, как черная грязь сверху светится оранжевым. Почему «глупым»? Почему не «рассерженным»? С того самого дня, как я написал Акико Като, мой отец знал, как меня найти. Морино, Цуру, все остальное… если бы только он приказал мне убраться отсюда два месяца назад. Я был бы разочарован, конечно, но я бы послушался. А сейчас я сам решаю свою судьбу. Я не знаю, что буду делать, когда окажусь с ним лицом к лицу, но раз уж Токио сделал так, чтобы мы встретились, я обязательно его увижу. Я открываю окошечко. Томоми и след простыл. Сатико грызет Шариковую ручку.

– Если я напишу, что это был дикий попугайчик и что он залетел в блендер по собственной воле, как ты думаешь, в головной конторе поверят?

– Только если захотят.

– От тебя столько пользы.

– Но я могу доставить эту «Камикадзе» вместо тебя.

– Сатико бросает взгляд на часы.

– Твоя смена заканчивается через две минуты.

– «Пан-оптикон» по пути в Синдзюку.

– Мне тебя само небо послало, Миякэ.

Дверь «Пан-оптикона» беспрестанно вращается. Пальмы сидят в коричневых кадках. Яркие орхидеи-людоеды не спускают с меня глаз. Девять одинаковых кожаных кресел ждут посетителей. По натертому полу идет на костылях одноногий человек. Скрип резины, металлическое клацанье. За стойкой тот же самый круглолицый охранник, что выкинул меня отсюда, когда я пытался встретиться с Акико Като два месяца назад. Когда я подхожу, он зевает.

– Чего тебе, сынок?

– У меня пицца для господина Цукиямы из «Осуги и Босуги».

– Правда?

Я поднимаю свою коробку повыше.

– «Гони голод вон – это Нерон». Там ведь нет никакой взрывчатки, правда? Вы, международные террористы, всегда проносите оружие в коробках с пиццей.– Он и в самом деле считает, что это очень остроумно.

– Если хотите, пропустите ее через сканер.

Он машет чем-то вроде полицейской дубинки в сторону лифтов:

– Восточный лифт, девятый этаж.

На первый взгляд в приемной «Осуги и Босуги» никого нет. Стол у стены, заваленный папками, растения, гибнущие от нехватки солнца, монитор, на котором светится экранная заставка – компьютерное лицо меняет свое выражение от гнева к удивлению, к зависти, к радости, к печали и обратно к гневу. Единственный коридор ведет к окну. В окне занимается утро. Звук копировального аппарата. И куда мне теперь идти? Над столом поднимается заспанная голова.

– Слушаю вас?

– Доброе утро. Пицца для господина Цукиямы.

Она медленно собирает крупицы сознания, вновь обретая способность соображать, надевает на ухо головной телефон и нажимает какую-то кнопку у себя на столе. Ожидая ответа, закуривает.

– Господин Цукияма, это Момоэ. Разносчик принес пиццу на завтрак. Послать его к вам или вы все еще заняты с клиентом? – Пока мой отец отвечает, она затягивается, втягивая щеки.– Понятно, господин Цукияма.– Она указывает большим пальцем на коридор и снимает телефон.– Идите до конца, потом направо. И постучите, прежде чем войти!

Ковер вытерся, кондиционер страдает одышкой, краску на стенах давно пора обновить. Дверь впереди открывается, и – как нарочно – из нее выходит Акико Като с металлической корзинкой, полной воланов для игры в бадминтон. У нее в ушах раскачиваются серебряные серьги в виде морских ежей. Она смотрит, как я украдкой бросаю взгляд на нее, а я смотрю, как она украдкой бросает взгляд на меня. Я иду дальше, напоминая себе, что не делаю ничего противозаконного. Дохожу до конца коридора и чуть не сталкиваюсь с женщиной, которая поправляет туфлю. Она того же возраста, что и я, и ноги у нее сексуальней, чем у Зиззи Хикару. От нее пахнет духами и вином. Она восстанавливает равновесие и идет в ту сторону, откуда я пришел. Передо мной приоткрытая дверь – «Дайсукэ Цукияма, партнер». За ней какой-то мужчина – мой отец, я полагаю,– говорит по телефону. Я слушаю разговор.

– Дорогая, я знаю! Ты слишком остро реагируешь… ты… просто… дорогая… послушай меня! Ты слушаешь? Спасибо. Я был вынужден ночевать здесь, потому что если я оставлю это на мелкую сошку, они все испоганят, и мне придется ночевать здесь еще чаще, чтобы разгрести бардак, который они натворят, кроме того, моего клиента пошлют к черту, и он передаст свои дела кому-нибудь поприличней, а мне урежут премию, и тогда как я, черт возьми, смогу заплатить за этого треклятого пони? Прекрати – прекрати это, дорогая,– да, я знаю, что у всех ее подруг есть пони, но у всех ее подруг папочки – судьи, у которых больше денег, чем во всех банках этой треклятой Швейцарии, вместе взятых… Ты думаешь, мне нравится эта сверхурочная работа, будь она неладна? Ты думаешь, мне это нравится? Что? О, о, о, так вот почему мы об этом заговорили, верно? У тебя снова приступ паранойи! Да как тебе в голову пришло, дорогая… Что? Ты шутишь! Нет. Скажи мне, что ты шутишь. Ах, так. Что ж, лучше новости с утра ты не могла придумать. Частный детектив. Ты глупая маленькая женщина. Конечно, частный детектив накопает тебе сколько угодно дерьма! Почему? Потому что им нужна клиентура! Я слишком возмущен,– слышно, как стукнула дверца шкафа,– чтобы продолжать этот разговор. Мне нужно работать. А если у тебя достаточно денег, чтобы выбрасывать их на подобные игры, к чему эта спешка с продажей акций, которые оставил старик? Да, тебе тоже хорошего дня. Дорогая.– Он вешает трубку.– И желаю тебе спрыгнуть с балкона, моя дорогая.

Я делаю глубокий вдох…

Он может узнать меня…

Он может не узнать меня, и я могу сказать ему…

Он может не узнать меня, и я могу не сказать ему…

Я стучу. Пауза. Потом бодрое: «Войдите!» Я узнаю своего отца по фотографии, которую мне дал Морино. Он лежит на огромном диване, одетый в утренний халат.