Сон №9 - Дэвид Митчелл

Я делаю глубокий вдох…

Он может узнать меня…

Он может не узнать меня, и я могу сказать ему…

Он может не узнать меня, и я могу не сказать ему…

Я стучу. Пауза. Потом бодрое: «Войдите!» Я узнаю своего отца по фотографии, которую мне дал Морино. Он лежит на огромном диване, одетый в утренний халат.

– Разносчик пиццы! Ты подслушивал мой разговор?

– Я изо всех сил пытался этого не делать.

– Пусть это будет для тебя уроком.

– Извините, я…

– Запомни: дороже держать пони в соломе, чем шлюху в меху.

– Не думаю, чтобы это мне когда-нибудь пригодилось.

Мой отец усмехается – усмешкой человека, который всегда получал то, что хотел,– и знаком приглашает меня подойти. Из окна на заднем плане открывается великолепный вид на соседние небоскребы, но у меня свой вид, и я выпиваю его до последней капли. Слишком черные волосы. Подставки для обуви в платяном шкафу. Фотография сводной сестры в костюме лебедя на письменном столе. Форма его рук. То, как он поворачивается, почти не сгибая спину. Кажется, его тело в лучшей форме, чем его фирма,– похоже, он частенько навещает спортзал.

– Ты не Онидзука и не Дои.

Нет, я сын твоей первой любовницы.

– Нет.

– Ну,– мой отец ждет ответа,– кто же ты?

– Повар.

– Ого! Значит, это ты готовишь мои чудесные «Камикадзе»?

– Только на этой неделе. Меня наняли временно.

Он кивает на коробку с пиццей:

– Тогда я бьюсь об заклад, что ты никогда не видел ничего похожего на мою «Камикадзе», я прав?

Я ставлю коробку на кофейный столик:

– Сочетание необычное.

– Необычное? Уникальное!

Пахнет духами и вином.

Мой отец хмурится и улыбается одновременно:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Я скажу тебе это сейчас или уйду навсегда.

Он усмехается:

– Ты выглядишь так, будто твоя ночь была почти такой же длинной и утомительной, как моя.

Как же ты себя любишь.

– До свиданья.

Притворное удивление пополам с обидой:

– Ты не хочешь, чтобы я где-нибудь расписался?

– О… Да. Здесь, пожалуйста…

Мой отец небрежно расписывается на квитанции.

Как бы я хотел размозжить тебе голову твоим кубком за игру в гольф.

Я хочу закричать и, кажется, разрыдаться.

Я хочу, чтобы ты знал. О том, причиной чего ты стал, о том, какой вред причинил, о той, что погибла из-за тебя. Я хочу затащить тебя на морское дно между прибрежными скалами и камнем-китом.

– Э-э-эй! – Мой отец машет рукой.– Я спросил, будет ли Дои работать на следующей неделе?

Я сглатываю, киваю и ухожу от этого человека, которого никогда больше не увижу. Один раз я оглядываюсь – прикрыв глаза, он вонзает зубы в черную массу.

Выйдя из «Пан-оптикона», я покупаю пачку «Хоупа», сажусь на тумбу заграждения и смотрю, как машины тормозят и вновь разгоняются. Двадцать лет свелись к двум минутам. Я выкуриваю сигарету, вторую, третью. Атлас облаков листает свои страницы. Вороны ворошат кучку мусора. Токио – это грязный ластик. Лето улетело из города, не оставив нового адреса. Трутни в кафе «Юпитер» запихивают в себя свой завтрак. Мне хочется остановить какого-нибудь прохожего и рассказать ему обо всем, что случилось со мной за последние полтора месяца, начиная с засады у «Пан-оптикона» и заканчивая этой минутой. Ну что, вперед? Ах, я не знаю, с чего начать. Но, эй, Андзю, я сдержал свое обещание. Мне хочется, чтобы Аи сегодня работала в кафе «Юпитер». Я бы подъехал к нему на своем «харлее дэвидсоне», как Ричард Гир в «Офицере и джентльмене», и она бы села сзади, и мы бы умчались по узкой дороге далеко на север. Я смотрю, как пешеходы толпой переходят улицу, когда загорается зеленый. Иду за ними. Перехожу улицу Кита – меня переполняет разочарование от того, что наш отец оказался именно таким, каким, судя по всему, он и должен быть. Жду, когда загорится зеленый. Перехожу авеню Омэкайдо – мне стыдно, что в моих жилах течет его кровь,– жду, когда загорится зеленый. Потом снова перехожу улицу Кита. Как грустно: я нашел то, что искал, но мне это больше не нужно. Жду и снова перехожу авеню Омэкайдо. Я чувствую себя свободным. Я делаю один, два, три круга. Я слышу, как меня кто-то зовет. Подъезжает Онидзука на своем пицца-скутере. Я потерял способность удивляться, может быть, навсегда. Не знаю, чего он хочет, но не рискую повернуться спиной и уйти – вдруг ему вздумается ударить меня ножом в почки.

– Подойди-ка,– бросает он и сплевывает.– Я тебя искал.

– Ты меня нашел.

– Смотрел, как ты нарезаешь круги.

– Не круги. Квадраты.

Он теребит свой губной гвоздь.

– Хотел кое-что у тебя спросить.

Я подхожу ближе.

Большим пальцем он указывает на «Нерона».

– Томоми-сплетница говорит, что ты собираешься в Миядзаки.

– Томоми-сплетница говорит правду.

– У тебя заболела мама?

– Да.

– Как насчет бабок?

К чему он клонит?

– Не могу сказать, что я богат, как Японский банк.

– У моего отчима транспортная компания. Он сказал, что один из его водителей подбросит тебя до Осаки, а там подвернется какой-нибудь грузовик до Фукуоки.– Онидзука никогда не шутит, и едва ли он решил начать сегодня. Он протягивает мне узкий листок бумаги.– Карта, адрес, номер телефона. Будь на месте к полудню.

Я слишком удивлен – слишком благодарен,– чтобы что-нибудь сказать.

Онидзука уезжает прежде, чем я успеваю как следует поблагодарить его.

– Ты хочешь проведать свою мать в Миядзаки, но не знаешь, когда вернешься,– объявляет Бунтаро, едва я переступаю порог «Падающей звезды». Мой хозяин складывает свою «Окинава проперти уикли» с объявлениями о продаже недвижимости.– Как будто я могу сказать тебе «нет», парень! Да меня бы собственная мать убила. Да, моя жена позаботится о кошке. Как в старые времена. Ты оплатил аренду до конца октября, а задаток может пойти в уплату за ноябрь, если тебе он не нужен; в противном случае я переведу его на твой счет в банке, сложу твои вещи в коробку и поставлю в кладовку. Позвони из Миядзаки, когда определишься. «Падающая звезда» никуда не денется. Моя жена собрала тебе обед в дорогу.– Он трет свой золотой зуб, и я вдруг понимаю, что это его амулет на счастье.– Ну, давай,– говорит он,– пакуйся!

В моей капсуле все так же, как было, когда я ушел отсюда двадцать часов назад. Носки, стаканчики из-под йогурта, скомканные подушки. Странно. Кошки нет, но Таракан сидит на подоконнике. Я беру распылитель с морилкой, открываю огонь, и – Таракан не двигается. Задремал? Я шевелю его уголком упаковки из-под печенья. От Таракана осталась только пустая шелуха.

«Онидзука ТрансДжапэн лимитед» находится на станции Такасимадайра, на линии Тоэй-Мита. Через ворота я попадаю в обнесенный стеной двор с платформой для погрузки и тремя средних размеров грузовиками. Сейчас только одиннадцать. Я иду обратно к станции, где открывается гигантский магазин электроники. Внутри холодно, как в феврале ранним утром. Две администраторши за справочной стойкой, похожие как близнецы, произносят «доброе утро» столь ангельски-согласными голосами, что я не решаюсь выбрать, к которой из двух обратиться.

– Э-э, будьте любезны, где я найду компьютеры?

– Цокольный этаж, третий уровень,– отвечает мисс Слева.

– Вы не против, если я оставлю у вас свой рюкзак?

– Оставляйте, пожалуйста,– отвечает мисс Справа.

Я плыву на эскалаторе вниз. Души других покупателей плывут вместе со мной. Повсюду яркие кленовые листья – осень пришла. Миниатюрные телевизоры, сферические стереосистемы, умные микроволновки, цифровые видеокамеры, мобильные телефоны, ионизирующие морозилки, влагопоглощающие обогреватели, ковры с подогревом, массажные кресла, 256-цветные принтеры. Голос над эскалатором велит не становиться на желтые линии, всегда помогать детям и старикам и выжимать максимум наслаждения из процесса совершения покупок. Товары сидят на полках и наблюдают, как мы их рассматриваем. Ни единого окна. В компьютерной секции меня приветствует одомашненный вариант Сути с пристегнутым галстуком. Его кожа блестит, как натянутый целлофан. Наверняка здесь внизу у них есть полосковые светильники, излучающие витамин «В», чтобы компенсировать полное отсутствие естественного света.

– Похоже, вы твердо знаете, что вам нужно!

– Да, я хочу сделать апгрейд для одного из своих компьютеров.

– Что ж, у нас неплохой выбор. На какую сумму вы рассчитываете?

– Э-э… Я получил грант на исследования и могу не стесняться. У меня модем двадцать пятого века – мне нужно подобрать к нему железо.

– Это не вопрос. Какой у вас модем?

– Я переиграл.

– Э-э… Один из самых скоростных.

– Да, господин, но какой марки?

– Э-э, «Суга», от «Саратога инструменте».

– Он блефует.

– Очччччччччень хорошие машины. Из какого вы университета?

– Э-э, Васэда[140].

Я произнес волшебное слово. Он достает свою визитную карточку и кланяется так низко, что, кажется, вот-вот поцелует мне туфли.